Александр Муленко - Возвращение Панды Страница 19

— Весною я их не соберу. Мне работу дают на комбинате. Богатый подряд. Ты думаешь я просто так пью, без дела? Мы серьёзные вопросы решаем.

— На лбу твои вопросы, кобель!

— Не остри, Светка! Мне пельмени за последний месяц доходу принесли больше, чем строительство кооперативных гаражей за два года. А других таких рабочих мне не найти. Больно грамотные все стали, им трудовые договора подавай, охрану труда и пенсию. Купи им овса в счёт зарплаты, и пусть едят. Из общаги сейчас уйдёшь, её займут — не вернёшься. А с санитарами я улажу, у них третий год ремонт в конторе идёт. Дам ведра четыре краски — они благодарные будут. Ещё и продезинфицируют весь подъезд. Подельница за мясом Копчёного послала, выживем!

— Нету больше мяса в городе — кошатину едят.

— Какую кошатину?

— Слепой дурак! Копчёный второй год тасует фарш собачьим мясом. Шпана ему кошек носит за пачку сигарет. До семисот кошек в день с твоей говядиной мешают. А ты думал, что и в самом деле такой замечательный предприниматель, каким тебя сортирная пресса рисует?

Мирзоеву стало легче. Он всё-таки поднялся на ноги и, перебирая обеими руками по стене, двинулся к холодильнику. Его ещё сильно покачивало, когда вонючий рассол выплеснулся из банки мимо бокала на скатерть. Испугавшись, что хозяйка опять рассердится и продолжит его пилить, в спешке он снял с головы злополучные трусы и вытер ими загаженный стол, высморкался в них и выкинул уже не нужную эту тряпку в помойное ведро, прикрывая её от недоброго взгляда супруги брошенной поверху газетой. Потом он, стуча зубами, утолил жажду прямо из банки. Последний помидор оторвался со дна и ударил его по носу.

— Мать твою!

В ванной комнате Мирзоев снова пил и умывался. Помочился под кран и вдруг он увидел себя в зеркале — в одной только майке, едва прикрывающей живот. И осознал, что он голый.

— Светка! Слышишь?! Дай мне во что одеться, — а сам накинул крючок на дверь и распорядился: — В щель просунь и не подглядывай!

Она засмеялась. Ещё минуту назад её хозяин беспомощный ползал по ковру, шевеля волосатой задницей, а теперь: одна из самых сокровенных тайн природы — превращение из обезьяны в человека происходила у неё на глазах… Светлана Михайловна подала ему нижнее бельё и пижаму. Нарядный, Мирзоев оправился и помолодел. Он уже принял решение и «Антиполицай».

— В сложной экономической ситуации оказалось наше предприятие. Кошек режут, говоришь? Не нужно брезговать ничем. В голодные дни ленинградской блокады ели даже собак и крыс, и выжили… Сегодня мы переживаем не менее горькие дни: отсутствие денег у населения, криминальные структуры контролируют рынок, страх перед будущим парализовал людей. Необходимо искать всё новые и новые формы выживания. Фарш и пельмени последний рубеж моего бизнеса. Каждую косточку на мельнице следует растолочь и перемешать с мясом, сухарей не жалеть. Добавлять в фарш всё, что пережёвывается. Если нужно — папье-маше! Попадается мышь в мясорубку?.. И её туда же!.. Товар должен быть пышным и большим… Штрафные санкции ужесточить, по безналу выдавать рабочим вместо зарплаты только макароны и по тройной цене. Внести существенные изменения в устав предприятия и навязать работникам новые условия труда.

Мирзоев наводил порядки с одержимостью профессионального законотворца, за торосами терний мерещилось ему светлое будущее — так дума меняет законы, когда проедает бюджет.

— Белая горячка хватила, — у Светланы Михайловны пересохло во рту.

— Общежитие придётся оставить. Права ты, — и глядя на себя в зеркало, Мирзоев добавил, — надо бросать пить… Прибьёт инсульт — и нажитые деньги не в радость.

В такие минуты он казался ей гениальным.

— Может, и правду пишут газеты, а я старею и становлюсь сварливой? — а вечером инспектировала свои продовольственные ларьки и пробивала лишние чеки в кассовых аппаратах, чтобы обвинить продавцов в мошенничестве и не выдавать им зарплату совсем… Светлана Михайловна имела свой богатый опыт экономии денежных средств.

Шняга шестнадцатая

Мама

«И переживала она, что где-то на далёком кладбище осела земля на его могиле, и покосился у изголовья некрашеный крест»

Праздники окончились. Рано утром строители собрались возле мирзоевской конторы, чтобы продолжить свою трудовую деятельность. Он впустил их в помещение, рассадил на полу в коридоре и сказал, что работы больше нет, и что все они уволены…

— Подрядчики денег не перечисляют. Начало года, новая документация, новые головные боли. Светлана Михайловна сейчас у вас в общежитии… Ждёт… И расскажет подробно каждому, кто и сколько заработал на строительстве стадиона.

Не солоно хлебавшие люди возвратились домой. Милиция уже похозяйничала в квартире. Вещи рабочих были расфасованы по мешкам и громоздились в приёмной у коменданта на первом этаже.

— Вы здесь больше не живёте!

Сварливая Светлана Михайловна очень боялась получить отпор. Она знала, что идти её вчерашним слугам некуда, и возможен бунт. Специально для этого прибывший из городской администрации майор Вислоухов обеспечивал правопорядок. Им же были приглашены понятые. Выселение людей на улицу окружили ореолом законности.

— С сегодняшнего дня вы не работаете у нас, — повторила Мирзоева, — и платить за ваше проживание здесь я не намерена. За испорченные матрацы и простыни я высчитываю у вас из заработной платы, проживание в праздничные дни также будет погашено вашими деньгами. За содержание помещения в антисанитарных условиях — штраф, две с половиной тысячи рублей с каждого человека… Итого: вот здесь написано…

Она показала им ведомость начисления заработной платы и безапелляционно добавила:

— Сегодня вы ничего не получите.

— Но мы же работали, Светлана Михайловна! Целых два месяца. Вы же с мужем нам обещали по девять шестьсот. А теперь вот гоните прочь без копейки денег?

Комендантша общежития присутствовала при расчёте. Она потупила глаза и почувствовала себя соучастницей страшной неправды. Более беспокойных жильцов терпели стены её общежития. Кровь и слёзы текли по коридорам. И пили здесь, и дрались, но успокаивались и приживались. Ремонтировали сломанные двери и стеклили побитые окна. Были злостные неплательщики, а где их нет? Однажды её вертеп стал очагом венерических заболеваний — сорок человек одновременно заболели гонореей. За более чем двадцатилетнюю административную деятельность в общежитии случались и пожары, и наводнения. Уводили в наручниках. Увозили больных. В морг и на кладбище провожала она жильцов. Но чтобы на мороз и посередине зимы — этого никогда не было, и подумать об этом она не могла. Если бы кто-нибудь из этих несчастных сказал ей сейчас: «Я заплачу через месяц, через год, когда, наконец, будут деньги» — она бы снизошла и ответила: — Живите! Но молчали изгнанники и не уверенные в завтрашнем дне перебирали они старые вещи в мешках, пересчитывали инструмент и рваные рубашки.

— Убери из-под носа свои портянки, мразь! — Светлана Михайловна брезгливо кинула Тарантулу его паспорт. — За пенсией теперь сам ходить будешь, бомжара вонючий. И не обивай пороги конторы, от меня ты ни копейки не дождёшься, бандит…

Майор Вислоухов заржал. Грустно подхихикивали ему понятые. Невольники чести — они впервые присутствовали при наведении правопорядка и тоже чувствовали себя явно не в своей тарелке. Протоколы были написаны и заверены, оставшиеся вещи — осмотрены, а двери — распахнуты настежь. Только одна фуфайка осталась на троих человек, остальные же хозяйка кооператива признала своими. Серёга и Бугор стали рвать её у друг друга из рук в проходе, раскачивая двери но ногами поторопил их бравый начальник на улицу — вытолкал вон, и поспешили приятели устраивать свою судьбу к Верке-подельнице — на хату… Тарантул отстал от них, опустил ушанку и «покандыбобил» на стадион: хотел увидеть хозяина, поговорить ещё раз, погреться в подъезде жилого дома и попросить по-хорошему денег.

— Баба у него злая, конечно, дура, но он-то мужик. Обещал отдать зарплату — значит отдаст.

В городе, что ни дом, то броненосец. Железные двери и переплетённые стальною паутиною окна: решётки, цифровые замки и сигнализация защищают сегодняшних мещан от разбойников и от домушников, от горе-попрошаек и от правдоискателей. Раздетый старик притулился у дверей подъезда на лавке под самыми окнами у Мирзоева. Одну ногу поджал под себя, чтобы устойчивее сиделось, натянул на подбородок воротник свитера, опустил обшлага и просунул в рукава озябшие ладони, навстречу друг другу, взаимно обхватывая ими запястья рук… И уснул… Стоящее за спиною дерево раскачивалось на ветру и время от времени сбрасывало на него снег. Это щекотало лицо, и отфыркивался спящий, открывая на мгновение глаза.