Самуил Шатров - Кое-что о Васюковых Страница 19

Саня всхлипнул. Я ушам своим не поверил. Нет, мне показалось! Он, такой сильный, быстрый как ветер, гроза вратарей и на ринге неустрашимый боец, раз — и нокаут, и хулиганы трясутся, — нет, не станет он плакать! Не надо плакать, старший мой брат!..

Саня плакал.

— Пожалей меня, папуля, ты же добрый, ты же хороший, ты же видишь, как мне хочется иметь робу, пожалей, милый…

Саня плакал. Его твердая грудь ходуном ходила, и мускулы, когда он вытирал пятерней слезы, двигались под рубахой, как гири на шарнирах.

Санина мама выбежала из комнаты. Санин папа сделался белый как скатерть. Он вынул деньги и, не глядя на сына, сунул их ему в ладонь.

Саня, зажав в кулаке деньги, выбежал из комнаты. Я вышел следом за ним. Я лег у себя з комнате на кровать, закрыл глаза и опять увидел Саню: он стоял перед отцом, и слезы градом катились на его в железную грудь.

Когда я открыл глаза, передо мной стоял Саня, живой и веселый. Он примерял штаны.

— Мне подвезло, — сказал он. — Тютелька в тютельку. Будто на меня и шили.

Он посмотрел на себя в зеркало.

— Полный блеск, — сказал он. — Завтра двину на бокс. Папашка впопыхах сунул мне лишних полсотни. Так что будь готов!

Я ничего не ответил.

Я так и не увидел, как он выбивает пыль из этих лопухов.

МЫ ПРОВОЖАЕМ ЛЯЛЬКУ

Моей сестренке Ляльке двадцать лет, а она совершенно не приспособленный к жизни человек. Ей и приготовь. Ей и поднеси. Этого она не знает. Того не умеет. Однажды папа попросил ее сварить борщ. Она состряпала такое, что у всех глаза на лоб полезли.

— Судя по этому пойлу, — сказал папа, — в институте нет еще семинара по борщам.

— Дело не в институте, — ответила Лялька. — Вы сами виноваты. Вы воспитывали меня под стеклянным колпаком.

— Прелестно, — сказала мама. — У нее на все всегда готов ответ.

— Как полемист она незаменимый в семье человек, — сказал папа. — Она даст сто очков вперед любому литературному критику.

— Не стоит напирать на Ляльку насчет трудового воспитания, — сказала тетя Настя. — Можно перегнуть палку. Вы слыхали, какой фортель выкинул Славка Остапчук? Он пришел домой и сказал, что твердо решил стать самостоятельным человеком. Индустриальным рабочим.

—  Что ж, это толково, — сказал папа. — Будет производить материальные ценности, а не, как мы, копаться в бумагах.

— И он — ушел из школы? — ужаснулась мама.

— Ушел из девятого класса и стал к станку. Дарью Михайловну чуть кондрашка не хватила.

— Еще бы, — сказала мама, — сын таких обеспеченных родителей — и вдруг к станку!

— А что в этом плохого? — спросил папа. — Он станет приспособленным к жизни человеком. Не то, что наша Лялька. Ну скажите, какой из нее выйдет механизатор? Смехота! Картошку она видела только в магазине, да и то в расфасованном виде.

— Правильно, папа, — сказала Лялька. — Нас растили книжниками и барчуками. Но ничего, с оранжереей будет покончено. Скоро твоя дочь сделает первый самостоятельный шаг в жизни.

— Какой шаг? — забеспокоилась мама.

— Наш курс отправляют на практику в совхоз.

— Надеюсь, недалеко?

— Не близко. В Кустанайскую область.

— Что же вы будете там Делать? — спросила мама.

— Убирать хлеб.

— В этом есть экстренная необходимость, — сказал папа. — Без моей дочери страна не соберет казахстанского миллиарда.

— Вы будете жить в степи, в палатках?

— О, нет, — ответил папа. — Им выстроят коттеджи с мусоропроводом й кондиционированным воз-Духом.

— Опять остроты, — сказала мама. — Жить мы не можем без острот. Когда я умру, он, вероятно, будет острить над моей урной.

— Пока еще никто не умер, — сказал я.

— Вот полюбуйтесь, — сказала мама. — Отец растит себе достойную смену.

Папа дал мне по затылку и сказал, чтобы я не строил из себя Ходжу Насреддина.

— Послушай, — сказал он Ляльке, — насколько я помню, тебя оставляли на лето работать в приемной комиссии института.

— Я отказалась от этой нагрузки.

— Отказалась, чтобы поехать в Кустанайские степи?! Вы слышите, Настя?.. Это все ты! — набросилась мама на папу. — Твои разговорчики о трудо-' вом воспитании и самостоятельной жизни.

Мама кинулась искать валериановые капли. Папа начал упрашивать Ляльку остаться летом работать в комиссии. Но Лялька сказала, что она не будет рыться в бумагах. Она хочет производить материальные ценности. Она поедет в совхоз и будет убирать хлеб, картошку, кукурузу, свеклу — все, что попадется под руку.

Мама схватила лекарство и заперлась в своей комнате. Она вышла только к вечеру. Глаза у нее, были сухие и строгие. Она сказала:

— Надо покупать!

— Что покупать? — спросил папа.

— Все! Консервы, макароны, крупу, варенье, печенье — все, чтобы наша девочка ни в чем не нуждалась в дороге. Надо купить сахар, подсолнечное масло…

— Ватник, — вставил папа.

— Копченую колбасу, плавленый сыр, шерстяные, носки… .

— Резиновые сапоги, — быстро сказал папа.

— Лапшу, раковые шейки, аспирин, вазелин… Весь следующий день папа, мама и тетя Настя

покупали. Когда продуктами и лекарствами были забиты два чемодана и рюкзак, которые не смог сдвинуть с места даже наш силач дворник, мама и папа передохнули малость.

Через неделю мы поехали провожать Ляльку, захватив с собой силача дворника. Лялька просила его не брать, но мама и слушать не хотела.

Мы приехали на вокзал поздно, здесь уже было полным-полно мам, пап, бабушек. Они стояли перед длинным поездом. На дверях Лялькиного вагона был нарисован мелом здоровенный парень. Он жевал большой каравай хлеба. На груди у парня висели надписи:

УМЕЙ НЕ ТОЛЬКО ЖЕВАТЬ! УЧИСЬ УБИРАТЬ!

НА МАМУ НАДЕЙСЯ, А САМ НЕ ПЛОШАЙ!

НЕ ПИЩАТЬ!

Пока мы читали надписи, выскочили девушки и начали обнимать Ляльку. Парни схватили вещи и мигом забросили их в вагон, так что наш силач дворник только рот разинул.

Мы залезли в вагон. Мама огляделась по сторонам и спросила, где Лялькино место. Никто не знал. Папа вызвал дежурного. Показался высокий пучеглазый парень в очках с толстыми стеклами. Мама начала кричать на парня, что у него беспорядок, — не разбери-поймешь, что к чему. Папа тоже сказал, что парень, видать, уже завалил всю работу и ему не мешало бы влепить строгача по линии профкома.

Пока они кричали, Лялька стояла в сторонке и кусала губы. Я видел, что она здорово злилась.

Парень попросил маму не волноваться. Все получат места, как только поезд отойдет от станции. Мама ответила, что она в этом. не сомневается. Все-то получат, а Лялька не получит. Она будет стоять до самого Кустаная на одной ноге, как цапля. Тут опять вмешался отец. Он сказал, что Лялька несамостоятельный и не приспособленный к жизни человек. Если родители не достанут ей плацкартного места, она пропадет в этом проклятом вагоне.

Парень не выдержал. Он раскидал чужие чемоданы и поставил у стены Лялькины вещи. Мама опять осталась недовольна. Она сказала, что ни за что не разрешит своей дочери спать у стены. Там дует. Дочь нужно положить посередке. А посередке ее затолкают, отозвался папа. А у стены просквозит…

Лялька отозвала маму в сторону и шепотом начала просить ее уйти из вагона.

— Если ты стыдишься своих родителей, — обиженно сказала мама, — мы уйдем,

8Мы пошли к двери. Вдруг мама потянула носом и сказала:

— Пахнет бензином!

— Здесь нет бензина, — сказал пучеглазый парень.

Но мама уже не слушала. Она закружила по вагону, пока не остановилась перед мотоциклом, что стоял в углу, покрытый брезентом.

— Чья это машина? — спросила мама.

— Моя, — ответил парень.

— Выкиньте мотоцикл! — сказала мама.

— Он очень пригодится нашей бригаде в степи, — начал было парень.

— Я не спрашиваю про степь, — отрезала мама. Лялька подошла к папе. На нее было жалко

смотреть.

— Папа, — сказала она, — ну, сделай одолжение, уведи отсюда маму.

— Что я, желаю тебе зла? — рассердилась мама и крикнула на весь загон: — Товарищи мамы, можно везти здесь бензин?

Мамы зашумели.

— Да нет тут бензина! — сказал парень.

— А я говорю — есть. В мотоцикле! Они начнут курить, и вагон вспыхнет как спичка. Ты слышишь, Васюков?

— Слышу, — ответил папа. — Что же ты молчишь?

— Где огнетушитель? — заорал папа.

— К черту огнетушитель! — крикнула мама. — Надо бежать за начальником станции!

Мама бросилась к двери, за ней папа, за папой я. На перроне играла музыка. Студенты, держа руки в боки, танцевали какой-то танец. Вокруг стояли папы и мамы. Здесь мы и нашли начальника — сухонького старичка в широченных железнодорожных штанах. Большая красная фуражка сползала ему на глаза. Он щелкал по козырьку, и фуражка возвращалась на место. Старичок начальник тоже хлопал в ладоши и поднимался на цыпочки, чтобы лучше разглядеть танцующих.