Джинсы мертвых торчков - Уэлш Ирвин Страница 19

Моя квартира в Санта-Монике расположена в смурном жилом комплексе на углу квартала. Оранжевую краску, покрывающую наружные стены, в целях экономии разбавили, так что из дерзкой и эффектной она превратилась в блеклое и невзрачное покрытие, пожухшее на повороте в переулок. Из плюсов – общая терраса на крыше, с бассейном, которым редко кто пользуется, не считая двух французских пидоров, курящих одну за другой. По утрам, как я называю послеобеденное время (обычно я фунциклирую в диджейские часы), я люблю сидеть тут с ноутом, набивать мейлы и разбираться со звонками. Как раз звонит тот, кого я избегал: промоутер с Амстердама. Нещасный пиздюк такой настойчивый, чё приходится ответить. Блядские часовые пояса.

– Дес! Никак не можем друг друга поймать!

– Нам на ADE нужен Карл, Марк. Он сейчас актуален. Эйсид-хаус – это Карл Юарт. Конечно, тот нескончаемый праздник, что мы знаем и любим, сейчас переживает черную полосу. Но он обязательно вернется. В следующем году – тридцатая годовщина Ибицы восемьдесят седьмого. Нам в аппаратной нужен ЭН-СИН, причем в наилучшей форме.

Молча слушаю иво трепотню. Сердце надрывается, када кто-то вылаживается по полной, а ты в курсах, чё все равно его расстроишь.

– Марк?

Щурю глаза, глядя на слепящее солнце. Надо было кремом намазаться. Думаю – отбой дать или сказать Десу, чё иво не слышно?

– Мы не сможем быть на ADE, братан. Подписались на другой сейшен в Барсе.

– Говнюк же ты. Ты ведь обещал мне в «Фэбрике», что вы будете на ADE.

Я был на коксе. Никада ничиво не обещай под наркотой.

– Я сказал, мы постараемся. Сейшен в Барсе – хорошая площадка для Карла, Дес, мы не могли отказаться. В этом году нам дали места в «Сонаре». Нельзя их расстраивать.

– А нас расстраивать можно, да?

– Дес, прости, братан. Ты же шаришь, что к чему.

– Марк…

– Да, Дес.

– Ты пиздюк.

– Даже не собираюсь спорить с тобой на эту тему, Дес.

Встаю, подхожу к парапету и смотрю на машины, медленно движущиеся по фривею в сторону пляжа. Прямо по курсу – грохот нового поезда метро на станции в центре Санта-Моники, пляжные городки наконец-то соединились с Л.-А. и Голливудом. Были времена, када я бы с этого проперся, но щас врубаюсь, чё даж ни разу на нем не ездил, и, к своему ужасу, не могу представить, када мине это понадобится. Вместо этого беру напрокат тачки, таскаюсь по забитым фривеям и ищу свободные места на подземных парковках отелей и офисов. Еб твою мать.

– И правильно делаешь, Марк. Пошел ты нахуй, кидала уебищный! Если б ты знал, какой кипиш мне пришлось поднять, чтобы тиснуть твоего никому не нужного сторчавшегося другана на афишу!

– Да брось, Дес, давай сбавим обороты.

Он вздыхает:

– И то верно, но все равно пошел нахуй.

– Люблю тебя, Дес.

– Ага, не сомневаюсь, – говорит он и заканчивает разговор.

И правда чувствую себя полным пиздюком, но как тока это признаю, все сходит на нет. Раньше я не был таким толстокожим, хоть и прикидывался. Потом это вдруг произошло, и все. Кабута я стал Тони, блядь, Старком, который изобрел психический костюм Железного Человека. Ясно, какая у этой брони позитивная сторона: тибя нихуя особо не ебет. Недостаток? Ну, это типа антидепрессантов. На смуры не выпадаешь, но никакой эйфории и кайфов тоже нахуй не ловишь.

Последние пару дней сильно сбивали с толку. Разъезды, часовые пояса, недосып. Походу, я постоянно сидел на телефоне, но никаких подвижек не добился. Мухтельд звонила с офиса в Амстердаме на разных стадиях тревожности. Вся эта ссанина с интернет-банкингом: када живешь между странами, он не так уж гладко пашет. После обеда почти полдня говорил со своим банком в Голландии, «АБН АМРО», чёбы они перевели деньги на мой счет в «Ситибанке» тут, в Штатах. Понятное дело, снять наличку – тот еще, блядь, головняк, потому как… ну просто ебучие банки.

Пытаюся спрыгнуть с амбиена. В глаза кабута песка насыпали, и там бешено пульсирует кровь. Слава богу, Викки помогает, приходит и затягивает миня в постель. Говорит: больше никаких колес – тока секс. Потрахавшись, погружаюсь в самый глубокий сон за долгие месяцы. Наутро с радостью обнаруживаю, чё она осталась на ночь. Так классно просыпаться с ней вдвоем. Хотя для миня это еще преступно рано, тыщу лет себя таким отдохнувшим не чувствовал. Она даже уламывает меня сходить на пробежку по береговой линии. Она-то сама не спешит, а вот я напрягаюсь, чёбы не отставать: пот градом, и аж легкие обжигает. Выкладываюсь, гордый, чё миня не считают ебаным старпером, которого надо подгонять. После этого у нас небольшой второй завтрак, а потом вертаемся на квартиру и в постель. Хоть я и умаялся, но, когда Викки потягивается и широко зевает, а ее выгоревшие на солнце локоны рассыпаются по моей подушке, миня посещает вруб, чё я уже давным-давно не был таким щасливым, как в этот самый момент.

Вечером чешем на выставку Франко, или «Джима Фрэнсиса», как он сибя теперь величает в профсреде. Предлагаю поехать на метро. Поначалу у нее сомнения, но потом она соглашается, и мы на игривом расслабоне плавно скользим в центр Л.-А. На Викки отпадное гламурное черное платье и лодочки на высоком каблуке, волосы заколоты. Ощущаю себя восторженным, везучим говнюком.

Галерея – в бывшем одноэтажном товарном складе, примерно в пятнадцати минутах ходьбы от Першинг-сквер, в районе куча клевого стрит-арта. Болтаем с Мелани, у них с Викки уже полное взаимопонимание. Хотя Викки англичанка и ниже ростом, они так похоже говорят и двигаются, что это аж раздражает. Чума: у нас с Франко даже бабы похожего типа. Он стоит в чиносах и футболке с треугольным вырезом чутка в стороне от всех. Все равно что-то такое от него исходит, и незнакомцы не решаются к нему приближаться, но теперь это скорее усталое равнодушие, а не голая агрессия. Обаянием заведует Мелани, которая, извиняясь, уходит здороваться с новыми гостями – видать, потенциальными покупателями.

Подходим к Франко, который встречает нас с Викки радушно. Я ей не рассказывал его (и свою) предысторию: просто упомянул, что в хреновые старые времена он заводился с пол-оборота, сидел в тюрьме, а потом открыл для себя искусство. Пока он болтает с ней о картине с распятием Кэмерона, Милибенда и Клегга[22], разглядываю ухмыляющегося харизматичного темноволосого малого чела, вокруг которого носится свита.

– Это Чак Поц?

Франко кивает, а Викки отмечает:

– Я работаю над заокеанскими продажами его последнего фильма для «Парамаунта». Хотя с ним самим и не знакома!

Воодушевленная, слегка аутичная кинозвезда приветливо улыбается Джиму Фрэнсису – художнику, ранее известному как Бегби, – и бросается к нам. Мы с Викки удостаиваемся кивка и слащавой улыбки, после чего актер концентрируется на Франко:

– Джимбо! Родной! Сколько лет, сколько зим!

– Это да, – соглашается Франко с неподвижным лицом.

– Мне нужна голова! Я должен напихать в твою голову, бро, – смеется Поц.

Франко держится стоически.

– Шармейн, моя бывшая…

Актер понижает голос, Викки извиняется и чешет в туалет, а я прикидываюсь, будто рассматриваю произведения искусства, развешанные на стенах и расставленные на постаментах. Смекаю, чё Поц явно пытается уговорить Франко сделать голову Шармейн Гэррити, своей бывшей жены и тож голливудской звезды. Хапаю бокал красного с подноса офицанта и, подбираясь поближе, слышу, как он уламывает:

– Выручай братишку, чувак.

– Я ведь уже выручал. «Охотник наносит удар» – помнишь?

– Ага, блин, обидно за этот фильм. У меня были реальные проблемы с акцентом. Но у тебя произведения классные, и мне нужен оригинал Джима Фрэнсиса!

– Не ори, – слышу голос Франко, пока смотрю на картину с распятием. – Не люблю такие заказы светить.

– Согласен, бро. Как с тобой связаться?

– Дай мне свои цифирки, и я сам с тобой свяжусь, – Франко такой.