Фредерик Бегбедер - Любовь живет три года Страница 2

Я мертвый человек. Я просыпаюсь утром, и мне нестерпимо хочется одного – спать. Я одеваюсь в черное: ношу траур по себе. Траур по человеку, которым не стал. Я шагаю, как автомат, по улице Искусств – по улице, где умер Оскар Уайльд, совсем как я. Иду в ресторан, где ничего не ем. Метрдотели обижаются, что я не притрагиваюсь к блюдам. А вы много видели мертвецов, которые доедают горячее и облизываются? То есть все, что я пью, я пью натощак. Что хорошо: быстро пьянею. Что плохо: наживаю язву желудка.

Я больше не улыбаюсь. Это выше моих сил. Я умер и похоронен. У меня не будет детей. Мертвецы не производят на свет потомства. Я мертвец, пожимающий руки знакомым в кафе. Очень общительный мертвец и очень замерзший. Я, наверно, самый грустный человек, которого я встречал на своем веку.

Зимой в Париже, когда температура падает ниже нуля, человеку позарез нужны зальчики в глубине кафе, где свет горит всю ночь. Там, забившись в стадо, чтобы никто не видел, можешь наконец начать дрожать.

V

Срок годности

Можно быть высоким брюнетом и плакать. Для этого достаточно вдруг обнаружить, что любовь живет три года. Узнать подобную истину пожелаю и злейшему врагу (это фигура речи – врагов у меня не имеется). У снобов нет врагов, потому-то они обо всех и злословят: пытаются их заиметь.

У комара век-один день, у розы-три. У кошки век тринадцать лет, у любви – три года. И ничего не попишешь. Сначала год страсти, потом год нежности и, наконец, год скуки.

В первый год говорят: «Если ты уйдешь, я ПОКОНЧУ с собой».

На второй год говорят: «Если ты уйдешь, мне будет больно, но я выживу».

На третий год говорят: «Если ты уйдешь, я обмою это шампанским».

И никто вас не предупредит, что любовь живет только три года. Вся эта любовная афера строится на строжайшем соблюдении тайны. Вам внушают, что это на всю жизнь, а на самом деле любовь химически перестает существовать по истечении трех лет. Я сам вычитал в одном женском журнале: любовь – это кратковременное повышение уровня дофамина, норадреналина, пролактина, люлиберина и окситацина. Малюсенькая молекула фенил-этиламина (ФЭА) вызывает определенные ощущения: приподнятое настроение, возбужденность, эйфорию. Любовь с первого взгляда – это в нейронах лимбической системы происходит насыщение ФЭА. А нежность – это эндорфины (опиум для двоих). Общество водит вас за нос: вам впаривают великую любовь, когда на самом деле научно доказано, что эти гормоны действуют только три года.

Впрочем, статистика говорит сама за себя: страсть длится в среднем 317,5 дня (что, интересно знать, происходит в последние полдня…), а в Париже из трех браков два распадаются в первые три года. В демографических ежегодниках ООН специалисты по переписи населения с 1947 года задают вопросы о разводе жителям шестидесяти двух стран. Большинство пар разводятся на четвертом году брака (это значит, что процедура была начата в конце третьего года).

Финляндии, России, Египте, Южно-Африканской Республике у сотен миллионов опрошенных ООН мужчин и женщин, которые говорят на разных языках, работают в разных областях, по-разному одеваются, пользуются разной валютой, молятся разным богам и боятся разных бесов, питают бесконечно разнообразные надежды и иллюзии… кривая разводов стремительно идет вверх после трех лет совместной жизни". Это общее место – всего лишь еще одно унижение.

Три года! Статистика, биохимия, мой личный опыт: срок любви один и тот же. Не нравятся мне такие совпадения. Почему три года, а не два, не четыре или, скажем, шестьсот? На мой взгляд, это подтверждает существование трех этапов, которые не раз выделяли Стендаль, Барт и Барбара Картленд: Страсть-Нежность-Скука, цикл из трех ступеней, каждая длиной в год – триада, незыблемая, как Святая Троица.

В первый год покупают мебель.

На второй год мебель переставляют.

На третий год мебель делят.

Все сказано в песне Ферре: «Со временем любовь проходит». Кто вы такие, чтобы тягаться с железами и нейромедиаторами, которые неизбежно вас подведут точно в срок? Ладно бы лирика, с поэтами можно поспорить, но против естественных наук и демографии не попрешь.

VI

Дальше некуда

Домой я добрался еле живой. Господи, ну разве можно доводить себя до такого состояния, в моем-то возрасте! Культ зеленого змия – в восемнадцать лет еще куда ни шло, но в тридцать – это уже патетика. Я проглотил пол-экстази, чтобы без проблем целоваться с незнакомками. Иначе не решился бы попытать счастья. Сколько девочек я так и не поцеловал, испугавшись получить по морде, – не сосчитать. В этом мое обаяние: я не уверен, что оно у меня есть. В «Куин» две поддатые блондинки, ничего, хорошенькие – они шарили язычками у меня в ушах, создавая эффект стереофонического бульканья, – спросили:

– К тебе поедем или к нам?

Устроив коллективный засос обеим сразу (и покусав четыре грудки), я гордо ответил:

– Вы к себе, а я к себе. У меня нет с собой резинок, и потом, я сегодня праздную развод, так что буду мандражить – вдруг у меня не встанет.

Я оседлал мотороллер и вернулся в свою пустую квартиру. Рука страха сжала мне желудок: дошло экстази. А толку-то: очень надо было всю ночь убегать от самого себя, чтоб под конец быть настигнутым у себя дома? В кармане пальто я нарыл остатки кокаина в конверте. Втянул прямо с крафтовой бумаги. Хоть немного развеет хандру. У меня остался белый порошок на кончике носа. Спать больше не хочется. Уже утро, скоро Франция примется за работу. А в это время один застрявший в детстве вьюнош не двинется с места. Слишком косой, чтобы спать, читать или писать, я буду часами смотреть в потолок, стискивая зубы. Красная рожа и белый нос – я вижу в зеркале клоуна на негативе.

На работу я сегодня не пойду. Есть чем гордиться: отказался от бисексуального группака назавтра после развода. Обрыдли все эти телки, с которыми спишь, но просыпаться не хочешь. Кроме разве что убежавшего из кастрюльки молока, мало найдется на земле зрелищ более жалких, чем я.

VII

Рецепт для поднятия настроения

Повторяйте почаще три следующие фразы:

1. СЧАСТЬЯ НЕТ.

2. ЛЮБОВЬ – СКАЗКИ.

3. И НИЧЕГО СТРАШНОГО.

Кроме шуток, выглядит по-дурацки, но этот рецепт мне, может быть, спас жизнь, когда я дошел до ручки. Попробуйте сами в следующую нервную депрессию. Очень рекомендую.

Вот вам еще списочек грустных песен, которые полезно слушать, чтобы выбраться из ямы: «April come she will» Саймона & Гарфун-келя (20 раз), «Something in the way she moves» Джеймса Тейлора (10 раз), «Если бы тебя не было» Джо Дассена (5 раз), «Sixty years on» и «Border song» Элтона Джона (40 раз), «Everybody hurts» группы REM (5 раз), «Несколько слов любви» Мишеля Берже (40 раз, но лучше никому не говорите), «Memory Motel» «Роллинг Стоунз» (8 с половиной раз), «Living without you» Рэнди Ньюмена (100 раз), «Caroline No» «Бич Бойз» (600 раз), «Крейце-рова соната» Людвига ван Бетховена (6 тысяч раз). Отличная сборная солянка – у меня уже и слоган готов:

Сбор врачует ум,

Сбор для черных дум.

VIII

Для тех, кто пропустил начало

В свои тридцать лет я все еще не способен посмотреть в глаза красивой девушке, не покраснев. Нет, это надо же иметь такую впечатлительную натуру! Чтобы влюбиться по-настоящему, я слишком пресыщен; чтобы оставаться равнодушным – слишком чувствителен. Короче, слишком слаб, чтобы долго быть женатым. Ну какая муха меня укусила? Конечно, велик соблазн отослать вас к предыдущим двум томам, но это было бы не совсем fair play, если учесть, что сии романтические шедевры были разделаны под орех вскоре после их скромного успеха.

Итак, краткое содержание предыдущих серий: я был неисправимым прожигателем жизни, чистым продуктом нашего общества бесполезной роскоши. Родился 21 сентября 1965-го, через двадцать лет после освобождения Освенцима, в первый день осени. Я появился на свет в день, когда с деревьев начинают падать листья, в день, когда дни укорачиваются. Отсюда, наверно, моя природная разочарованность. Я зарабатывал на хлеб насущный, нанизывая слова, в газетах или рекламных агентствах – последние предпочтительнее, так как больше платят за меньшее количество слов. Приобрел известность организацией праздников в Париже в ту пору, когда в Париже не стало праздников. К словам это не имеет никакого отношения, однако так я сделал себе имя, потому, наверно, что в наши дни нанизыватели слов считаются фигурами менее значительными, чем люди, фигурирующие на снимках в иллюстрированных журналах, в разделе «Ночная жизнь».

Я удивил тех, кому была интересна моя биография, когда женился по любви. Однажды я заглянул в голубые глаза, и мне привиделась в них вечность. Я, порхавший с вечеринки на вечеринку, от профессии к профессии, чтобы не оставалось времени хандрить, вообразил, будто счастлив.

Анна, моя жена, была неземным созданием ослепительной, почти невероятной красоты. Слишком хороша, чтобы быть счастливой, – но это дошло до меня безнадежно поздно. Я мог смотреть на нее часами. Иногда она замечала это и сердилась. «Перестань глазеть, – просила она, – не смущай меня». Но я все равно смотрел – она стала моим самым любимым объектом для созерцания. Парни вроде меня, считавшие себя в детстве уродами, обычно так удивляются, пленив красивую девушку, что делают ей предложение, пожалуй, слишком поспешно.