Юрий Коротков - Седой Страница 2

Иванов вяло ел на кухне, Алла сидела напротив, подперев щеку маленьким кулаком.

— Почему ты седой, братик?

— Так получилось.

— Ты всегда был предельно внятен: да, нет, не твое дело… Поедешь в Калугу?

— Завтра с утра. Надо получить паспорт.

— К матери… зайдешь?..

— У меня нет матери. И не было.

Алла помолчала.

— Я только раз вырвалась… Прибрала немного. Надо еще памятник заказывать, землю для цветов…

— Слушай, — резко сказал Иванов. — Мне наплевать, что там происходит! Мне безразлична эта женщина, понимаешь? Пока жива была, а теперь — тем более!

— Я думала, ты изменишься в армии… — грустно сказала Алла, — Ладно, мне пора. Будешь выходить — не забудь ключ, — она пошла к двери. — Вечером позову ребят.

— Не надо никого.

— Да ну тебя к черту, в самом деле! Можешь сидеть в углу. А у меня праздник — брат из армии вернулся!

Оставшись один, Иванов прошел в комнату, сел в угол дивана, защищенный стенами этого старого дома от чужих взглядов, от всего мира…

…но тут же приоткрылась скрипучая дверь.

— Зря прячешься, Петух! — глумливо ухмыляясь, сказал Малек.

Олега, круглолицый пятиклассник с широкой седой прядью в шевелюре, вздрогнул в своем укрытии у черного хода под лестницей, затравленно оглянулся.

— Все равно в спальню вернешься. Там получишь! — Малек радостно оскалил острые крысиные зубки и исчез.

Тут же дверь снова распахнулась, появились десятиклассники с сигаретами.

— Делай ноги, Петух!

Олега покорно встал…

Иванов надел армейские ботинки, нелепые под модными вареными джинсами, и вышел из дома.

Машин у подъездов стало меньше, зато переулки были многолюдны. Два года изо дня в день в казарме Иванов видел одни и те же лица, и теперь неприкаянно ощущал себя в разношерстной толпе не знающих и почти не замечающих друг друга прохожих. К дому с огромными — во всю ширину фасада — окнами бесшумно подъехал плоский черный ЗИЛ, из него вышел генерал, Иванов остановился и автоматически отдал честь. Тотчас отдернул руку от виска. Генерал прошел мимо, едва взглянув на него.

Иванов ехал в метро, сдавленный чьими-то спинами, плечами, локтями, потом шел по улице, глядя на номера домов. Нашел нужный, постоял, ощущая бешено бьющееся сердце, и обреченно шагнул в подъезд.

— Молодой человек, вы к кому? — остановила его вахтерша, подняв голову от книги.

— Я?.. — Иванов вздрогнул, будто от окрика, — Я… к Завьяловым…

— Они вас ждут? — вахтерша подозрительно оглядела его.

— Я… от сына…

— С Сашей служил? — вахтерша закрыла рот ладонью и покачала головой. — Дома они… Шестой этаж…

На шестом этаже Иванов подошел к квартире. Поднял руку к звонку и тотчас опустил, переводя дыхание. Прислушался к тишине за дверью, оглянулся на соседние двери. Оперся рукой на стену, положив палец на кнопку звонка… Внезапно загудел, проваливаясь, лифт, и Иванов метнулся вниз по лестнице, пробежал мимо вахтерши и быстро пошел по тротуару, налетая на людей и не замечая их, перебегая впадающие в проспект улочки. Вошел в квартиру сестры и торопливо захлопнул дверь, будто спасаясь от погони. Сел у стола, опустив плечи.

Зазвонил телефон, Иванов схватил трубку:

— Слушаю, рядовой Иванов!

Алла рассмеялась:

— Товарищ рядовой! Приказываю заступить в наряд на кухню, сварить картошку! Картошка под раковиной. Как поняли? — В трубке слышался многоголосый смех.

Иванов сел на кухне, подвинув к себе ящик с картошкой и мусорное ведро. Из-под ножа быстро побежала ленточка картофельной шелухи…

А дальше?

— Снова звезды. Планеты. Галактики.

— А дальше? Не может же быть — без конца…

— Понимаешь, бесконечность — это ведь не обязательно прямая. — Александр подхватил из-под ножа Иванова картофельную ленточку, свернул ее грязными, распухшими пальцами в ленту Мебиуса. — Вот, смотри: модель Вселенной. Замкнутое пространство…

Они сидели вдвоем посреди овощного цеха на кухне, под одинокой желтой лампочкой, рядом с цинковым ящиком с мерзлой картошкой, склонившись голова к голове над горой грязной шелухи, в хэбэшках с закатанными рукавами.

— А ты веришь в свою смерть? Так, чтобы без следа, будто никогда и не был?

Александр задумчиво пожал плечами, бросил картофелину в кастрюлю с водой, взял новую.

— Есть книга, воспоминания людей, которых вернули из клинической смерти. Разные люди, разные веры, а воспоминание одно: черный тоннель, свет в конце тоннеля, яркий, неземной, и встречают те, кто умер до тебя…

— Значит, есть что-то — там?

— Я думаю, бесконечная загробная жизнь — это последнее мгновение умирающего мозга, — медленно сказал Александр. — А может быть, смерть — это переход в четырехмерное пространство, где четвертое измерение — время. Мы ведь не живем во времени, оно для нас существует только этим мгновением, а потом становится прошлым, куда мы вернуться не можем…

В коридоре залился звонок. Из-за двери слышались приглушенные голоса, тихий смех. Иванов щелкнул замком, неожиданно грянуло «Прощание славянки», и в коридор ввалилась веселая компания. Алла бросилась ему на шею.

— Белка, отставить! — скомандовал веснушчатый плотный парень с магнитофоном на плече. Он выключил марш. — Отделение — стройсь!

Они выстроились перед Ивановым — трое ребят и трое девиц.

— Смех в строю! Распустились, сено-солома, губа по вас плачет! Смирно! — парень повернулся к Иванову, удивленно оглянулся по сторонам, приоткрыл дверь в ванную и заглянул туда.

— Ты что потерял?

— Не вижу виновника торжества!

— Да вот, перед тобой!

— Не вижу!

— Чего не видишь?

— Не вижу сверкающих эполет!

Алла набросила китель на плечи брату.

— Другое дело, — веснушчатый прокашлялся в кулак и торжественно начал. — Рядовой Петухов!

— Моя фамилия — Иванов.

— Извини, — тот вопросительно оглянулся на Аллу. — Мне казалось, у тебя родной брат.

— Родной… Просто фамилии разные.

— Так. Ничего не понимаю, но тем не менее. Рядовой Иванов, поздравляю вас с благополучным прибытием из доблестных рядов Советской Армии! Ура! — он врубил марш, ребята взяли бутылки шампанского «на караул», вразнобой захлопали пробки, Алла уже бежала с фужерами, пена лилась на пол, Иванов пожимал руки: веснушчатый — Владик, Ирина, Ольга, Толик, Леша. Все расселись в комнате за журнальным столиком, ребята доставали из сумок спиртное, девчонки принесли с кухни закуску.

После бурного начала с «Прощанием славянки» возникла неловкая пауза.

— Как служба? — спросил Владик.

Иванов враждебно посмотрел на него.

— По-разному, — наконец, ответил он. — А ты не служил?

— Не имел чести, — засмеялся тот.

Последней села Алла, подняла фужер:

— Ну… за единственного присутствующего здесь мужчину! — она подмигнула брату.

— Позвольте! — возмущенно закричал Владик, — Протестую и готов доказать!

— Я, как неисправимая провинциалка, считаю, что мужчина должен если не побывать на войне, то хотя бы примерить военную форму!

— Ты, конечно, не права, Белка, но тем не менее я готов весь вечер пить за твоего рядового, но незаурядного брата. Олег!

Иванов выпил вместе со всеми.

— Шампанское — девицам, а мы… — Владик разлил водку по большим фужерам.

— Ешь активнее, братик. Ириша, положи ему.

Маленькая Ирина с короткой черной стрижкой с готовностью улыбнулась Иванову и принялась наполнять его тарелку.

— Ну, с приездом!

Выпили еще раз.

— Экая, право, гадость, — поморщился Владик. — Штык в землю — что дальше? — спросил он, закуривая.

— Да отстань ты, пусть отдыхает, — сказала Алла.

— Исторический факультет, — ответил Иванов.

— Почему именно истфак? — удивился Владик.

— Я так решил.

— Как вы могли заметить, мой брат очень разговорчив. Просто не остановишь…

— На истфаке огромный конкурс, — пожал плечами Леша. — Погоди… Владик, а ведь Парфенов…

— Это вариант, — оживился Владик. — Имеет смысл позвонить.

— Не надо звонить, — сказал Иванов.

— Тебя это никак не касается. Просто узнать ситуацию…

— Если узнаю, что кто-то кому-то звонил — сразу заберу документы.

— Не надо, Владик, — сказала Алла.

— Извини, старик, по-моему это не тот, случай, когда надо проявлять принципиальность… Вольному воля, конечно…

— Что ж ты дерганый такой, — наклонился к Иванову Толик. — Забудь, как кошмарный сон. Напейся, проспись и забудь, — он разлил водку.

Иванов выпил, не дожидаясь тоста. Алла тревожно смотрела на него.

— Не имел чести — это юмор? — громко спросил Иванов.

За столом замолчали, все повернулись к нему — разговор давно шел о другом, и никто не понял, о чем речь.