Александра Маринина - Оборванные нити. Том 3 Страница 2

— А это что? Ну надо же, а я думал, это ниже находится… А вот это что такое? А почему оно такое темное? А это разве такое маленькое? Я думал, оно больше. Ни фига себе! — воскликнул он, когда дело дошло до сердечной мышцы. — А почему посередине? Оно же слева!

Сергей только покачал головой, не прекращая диктовать медрегистратору. «Ну почему, — уже в который раз подумал он, — почему люди так мало интересуются собственным телом? Почему они ничего о нем не знают и знать не хотят?»

Перед выделением органокомплекса он сделал перерыв на пять минут и посмотрел на Макса, который к этому времени страшно расчихался и без конца утирал льющиеся из глаз слезы.

— Ну? И что ты видишь? Вот я тебе задачу облегчил, все, что сам увидел, вслух проговорил, ты слышал. Так что с человеком случилось? От чего он умер?

Макс пристально рассматривал разрезанное и раскрытое тело. Прошла минута, другая, третья…

— Ни хрена не понять, — удрученно констатировал байкер и снова чихнул. — А вы-то как тут разбираетесь? Это ж башку сломать можно, весь мозг набок съедет. Теперь понятно.

— Что тебе понятно?

— Что про трупорезов фигню всякую несут. Это ж до фигища всего знать надо, чтобы вот так работать.

Он полез в карман и достал огромный не очень свежего вида носовой платок, которым принялся утирать глаза и нос.

— Простыл, что ли, — пробормотал он.

— Да не простыл ты, — усмехнулся Саблин. — Это у тебя аллергия.

— Аллергия? На что? Сейчас декабрь, ничего не цветет, пыльцы нет никакой. Да я и не ел сегодня ничего такого, все как обычно.

— А у нас, Максим, в морге вечная весна, — мрачно пошутил Саблин. — Вечное, так сказать, цветение. У нас тут такие аллергены повсюду используются, что мама не горюй.

— Как же вы тут работаете? — удивился Макс.

— Вот так и работаем, — пожал плечами Саблин. — Все болеем поголовно, кто чем. А нам за это — сокращенный рабочий день и пол-литра молока. Только кого эти пол-литра спасут, когда здоровье окончательно угробишь… Ладно, продолжим. Если тебе надоело или плохо себя чувствуешь — иди, ты уже и так все увидел.

— Нет, — упрямо покачал головой байкер, — я останусь, если можно. Я еще не все понял.

Саблин посмотрел на него недоумевающе.

— И чего же ты не понял, друг Максим?

— Вы про смерть говорили… Про то, что она за спиной стоит… Я не почувствовал. А мне интересно. Можно я подожду? А вдруг почувствую.

— Ну, стой, — усмехнулся Сергей.

— А вы сами почувствовали? Была она здесь сегодня?

— Она и сейчас здесь, пока никуда не ушла.

— Сергей Михайлович, а как это… — байкер замялся. — Как вы ее чувствуете? Холод, что ли? Или воздух колеблется? Или звуки какие-то? Как? Мне на что внимание обратить?

Медрегистратор смотрела на него со странным выражением не то сочувствия к его простодушию, не то неодобрения, которое вызывали в ней разговоры о смерти. Была она женщиной немолодой, много повидавшей и проведшей в секционной сотни и тысячи часов за долгие годы работы в морге, и про смерть знала побольше иных врачей.

— Ты, сынок, не жди, не присматривайся, — негромко сказала она, — смерть, если захочет, — сама тебе знак даст, тогда и почувствуешь, и даже сомневаться не будешь, сразу точно поймешь: вот она. Стоит рядом. А если специально ждать, то она не покажется. Она тоже прятаться умеет.

— Угу, — подтвердил Саблин, занимаясь органокомплексом, — слушай, что знающий человек говорит. Когда выйдем отсюда — напомни, я тебе таблетку дам от аллергии, а то ты весь на слезы и сопли изойдешь.

Исследование трупа, как и ожидал Сергей, оказалось несложным и недолгим. Нарезав кусочки для гистологии, он разрешил санитару зашивать тело и со словами: «Всем спасибо, все свободны!» — покинул секционную. Максим шел следом, не переставая оглядываться по сторонам.

— А хотите, я вам в морге стены распишу? И совсем бесплатно — только краски ваши? А то что у вас тут — мрачнота какая-то, серость, обыденность. Я бы вам такие стены сделал! И цвет можно подобрать для настроения, и рисунок сделать, хоть пейзаж, хоть абстрактный, какой хотите. Здесь же не одни только покойники, здесь ведь и люди работают, о них тоже надо заботиться, чтобы у них на душе было радостно. Человек должен видеть красоту, а не эти вот ваши монохромные стены мертвенного цвета. Как в морге, ей-богу.

Сказал — и тут же рассмеялся.

Сергей усмехнулся — Северогорский морг в стиле HEAVY METAL. Мечта любого гота! Да они сюда толпами повалят, вместе с доморощенными сатанистами и прочими неформалами.

— Нет, спасибо. У нас медицинское учреждение. С одной стороны, есть этические нормы, общепринятые устоявшиеся взгляды обычных людей на то, как должно выглядеть медицинское учреждение. А с другой стороны, есть требования СанПина, в которых указано, какого цвета должны быть потолки и стены, чем покрашены и так далее. Рисунков СанПином не предусмотрено. Но я могу тебя свести с директором похоронной службы, он как раз ремонтирует и оформляет по-новому Зал прощаний. Покажешь ему эскизы — может быть, и сговоритесь…

— А СанПин — это что за хрень? Начальник краевой, что ли?

— Это санитарные правила и нормы, утвержденные Минздравом и обязательные для всех медицинских учреждений.

— Так это для медицинских же! А у вас тут… Ой, простите, Сергей Михайлович, опять я пургу какую-то гоню, — смутился Максим. — Никак не перестрою мозги в том направлении, что ваши трупы это тоже медицина, да еще, пожалуй, и покруче, чем бабкам давление мерить или прыщи лечить.

Сергей стал подниматься на второй этаж, Максим следовал за ним как привязанный.

— Ты художник, что ли? — спросил Саблин.

— Ну… как сказать… — Байкер рассмеялся. — Вообще-то да, художник. Но работаю в школе, преподаю рисование и черчение, кружок веду по истории живописи, студию тоже веду, учу детишек рисовать. Ну и всякие там праздники оформляю, наглядную агитацию.

— Художник? — фыркнул Сергей. — Какой же ты художник, если строение человеческого тела не представляешь? Вас ведь должны специально учить, разве нет?

— Так скелет же только и мускулатура, то есть то, что проявляется во внешней форме. А внутренности всякие мы не изучали.

— А ничего, что ты байкер? Это твоей репутации учителя не вредит? — осведомился Сергей. — И облик у тебя несколько, сам понимаешь…

Он сделал неопределенный замысловатый жест рукой.

— Так облик-то только для байка, — пояснил Максим. — Я же в школу в «косухе» не хожу. Для работы у меня джинсы и свитер, как у всех.

— А прическа? — поддел его Саблин. — Ничего, что мужчина-учитель красит волосы? По-моему, это противоречит дресс-коду школьного педагога.

— А! — Максим беззаботно улыбнулся. — Это сейчас я еще приличный, все-таки возраст, сами понимаете, а раньше я вообще с такой головой в школу ходил! Меня завуч воспитывать замучилась. Потом отстали, когда поняли, что детям нравится: я человек творческий и их к творчеству приобщаю, а творчество — оно ведь рамок и канонов не признает, оно должно быть свободным и ничем не ограниченным.

За разговором они дошли до приемной, в которой Максим оставил огромного размера теплую длинную куртку. Саблин был уверен, что сейчас байкер оденется и уйдет, но тот не спешил прощаться.

— Вы мне еще таблетку обещали, — напомнил он, в очередной раз чихнув и шмыгнув изрядно покрасневшим носом.

Сергей завел его к себе в кабинет и стал рыться в ящике стола в поисках лекарства, которое всегда держал на рабочем месте.

— Держи, — он протянул Максу продолговатую голубую таблетку, — выпей прямо сейчас, минут через двадцать все должно пройти. Иди-иди, — улыбнулся он, глядя на байкера, который мялся возле двери, — тебе Света водички нальет, запьешь лекарство. А мне переодеться нужно. И вообще, у меня рабочий день заканчивается.

— Сергей Михайлович, вы торопитесь? — с какой-то неожиданной робостью спросил Макс. — Я еще узнать хотел…

Вообще-то никуда Саблин особо не торопился. День будний, праздновать день рождения решили в субботу, а сегодня они с Ольгой просто посидят вдвоем, а может, и втроем, если Петя Чумичев не изменит своим привычкам. Сергей по дороге домой купит торт — он с детства любит сладкое, а Оля собиралась приготовить его любимый салат и нажарить свиных отбивных с толстым жирным краешком. Сама она считала такую еду крайне вредной для здоровья и допускала ее только по особым случаям. Но это все будет не раньше семи-восьми вечера, а сейчас только три… И в самом деле, спешить некуда.

Решение пришло неожиданно и в первый момент показалось Саблину даже каким-то странным.

— Макс, а давай ты будешь называть меня на «ты», — предложил он. — Тебе сколько лет?

— Тридцать четыре.

— А мне сорок один сегодня исполнилось, разница невелика. Значит, так: ты сейчас выходишь, я переодеваюсь, потом Света сделает нам чайку, раздобудет какой-нибудь еды, мы с тобой посидим, пообедаем, и ты спросишь у меня все, что хотел. Годится?