Михаил Веллер - Байки скорой помощи Страница 2

И все в ужасе понимают так, что это соседкина голова.

И тут в пространстве гудит удар погребального колокола, и потусторонний голос возвещает:

– Это моя голова!..

Тут уже у другой соседки случилось непроизвольное мочеиспускание. Прочие посинели и воздух хватают.

А это студент, сладко усыпленный анатомией, вздрыгнулся от кухонного шума, в панике чуя сердцем неладное тоже вылетел, в темноте коридора тяпнулся впопыхах башкой с маху об медный таз для варки варенья, который висел на стене до будущего лета, и в резонанс проорал упомянутую фразу не своим от боли голосом, искры гасил, которые из глаз посыпались.

Хватает студент голову, дуя на пальцы кидает ее в кастрюлю, возвращает на плиту, материт в сердцах честную глупую компанию. Соседу спускает штаны и заливает ожоги растительным маслом и одеколоном, остатками одеколона соседке трет виски и шлепает по щекам, она открывает глаза и отпрыгивает от него, людоеда, в страхе за людей прячется.

Студент молит и объясняет. Соседи жаждут кары. Звонят в скорую через одного плохо с сердцем. Ошпаренному особенно плохо на полметра ниже сердца. Обморочная заикается. Заикается, но в милицию звонит: а ну пусть разберутся, чья головушка-то!

…Обычно реакции медицины и милиции совпадают, но здесь разошлись решительно. Эскулапы валялись от восторга и взахлеб вспоминали студенческие развлечения; милиция же рассвирепела и приступила к допросу с пристрастием и даже применением физического воздействия: дал старшина анатому в ухо, чтоб вел себя потише и выглядел повиноватее.

С гигантским трудом удержался он в институте, оправдываясь безмерной любовью к медицине и почтением ко всем ее древним традициям. Голова вернулась в анатомичку, студента же с работы в анатомичке выгнали, разумеется, с треском; и со стипендии сняли на весь следующий семестр.

К слову уж сказать, зачет по анатомии он с первого захода завалил. Балда.

АРТИСТ

Был в Ленинграде вполне известный актер Зиновий Каморный; как бы почти звезда полупервого ряда на вторых ролях. Такой стройный, красивый, дерзко-обаятельный – часто снимался в ролях всяких белогвардейских поручиков или преступников с привлекательной порочностью.

Девицы там висели гроздьями и дрыгали ногами. Это дело он понимал. Такой советский плэйбой, душка-киноартист.

И хороший, кстати, актер! Мог бы карьеру возвести. Но керосинил по-черному, штопором в брызги: от запоев лечился.

Жена с ним не выдержала, ушла. Он ее метелил дико. Как нажрется, так и коммуниздит. Или по знакомым скрывалась, или в травме лечилась; куда же… Его адресок на скорой и в милиции уже знали.

И вот он набанкетился в угар и дым с ошалелой поклонницей, с утра сгонял ее за литром на опохмел и стал метелить. Но она сопротивлялась, так он решил ее резать.

Соседи на дикие вопли застучали в дверь, задергали, загрозили: привычный случай; опять… А девица вьет адские рулады – спасайте! насмерть убивают!

Пока прождешь вызванной милиции, э. А внизу шлепал себе с дежурства милиционерик. Ему замахали, призвали. Прибегает наверх.

Из-за двери – радиопьеса ужасов на полную громкость! Он грохочет кулаком, сапогом: милиция! А ни фига. Помогите!!!

Вышибли с соседям дверь. Дух ханыжный, в пустых стенах бутылки катаются. И посреди композиции артист Каморный, опухший вампир с парикмахерской бритвой: Иван Грозный убивает свою дочь. А-а. Рычит безумно, бабу в обхват – и лезвие к горлу! Еще шаг! и катайте голову. Кровь показывается на шее.

Ай, ой. Ситуация требует мгновенных действий. И милиционер действует: дергает пистолет и первым же выстрелом в упор очень удачно засаживает бабе в бедро. Их на службе мало тренируют на снайперскую стрельбу при скоротечных контактах. Опыта нет: у него все трясется от зубов до колен.

Девица оседает, милиционер укрепляет шпалер двумя руками – шар-рах артисту Каморному да посередь лба. Тот, естественно, бритву выпустил и сам лег. Порядок восстановлен.

Соседи протолкнули воздух, ахнули, охнули. Все тихо.

Блюститель порядка осознал остекленело, соотнес картину с инструкцией и выпалил третий в потолок. В качестве предшествующего предупредительного выстрела.

Едет милиция, едет скорая: Бородино! Девица лежит на стеклотаре, стоны испускает. В бедре у нее дыра, на шее порез, под глазом синяк. Артист Каморный лежит смирно. Бритва в крови, из пистолета дымок, у народа глаза по чайнику.

Девице – повязка и шина, перебита бедренная кость, артисту Каморному – вызывается транспорт везти в морг, участники и свидетели – – приступаем к даче показаний. Фельдшер милиционеру: благодарим за отличную стрельбу. Профессиональный юмор.

Соседи за милиционера горой. Радуются, что отмучились; задоставал их Каморный своим талантом.

На похоронах народу была куча. От театра, от кино, венки, речи: скорбь. Девки милицию проклинали.

Того парня еле потом оправдали. Упорно дознавались о порядке выстрелов и меткости попаданий. Еле соседи отовраться помогли.

БЫТОВАЯ ТРАВМА

Вот лето, воскресенье, позднее утро. Мама с папой сына отправили в пионерский лагерь – расслабляются вдвоем душой и телом. Она на кухне завтрак готовит, огурчики режет, он в комнате пол натирает – обычная однокомнатная квартира. Одинцовский проспект, верхний этаж, окна настежь распахнуты. Внизу озеро блестит, народ загорает. А жара стра-ашная стояла. И они как встали, так голые и ходят. Еще вполне нестарые, наслаждаются свободой.

Трет он паркет, потеет, мышцами поигрывает, а пиво в холодильничке, вода в ванной, жена голая на кухне, – музыка играет.

А под окном тихо сидел их сиамский кот. Балдел от духоты, сквознячок ловил.

Ну, а поскольку муж голый, все его хозяйство в такт движению соответственно раскачивается. И кот сонным прищуром это движение лениво следит…

Сиамские кошки вообще игривые. У них повышенно выражен охотничий инстинкт.

Муж, маша щеткой по ноге и своим прочим, придвигается ближе, ближе, кот посмотрел, посмотрел, неприметно собрался – и прыг на игрушку! Когтем цоп! – поймал.

Муж от неожиданности и боли дернулся, поскользнулся голой пяткой на натертом паркете, на каплях пота, щетка с другой ногой вперед вылетела – и он с маху затылком да об пол: бу-бух!

Жена слышит из кухни – стук.

– Саша, что там у тебя?

Никакого ответа.

– Сашенька, – зовет, – что там у тебя упало?

Что упало. Ага, Железный Феликс споткнулся. Полная тишина. А когда, надо заметить, человек так навзничь башкой падает – звук деревянный, глухой, как чурка.

Пошла она посмотреть. Лежит он, в лице ни кровинки, глаза на лоб закатились. «Господи! что случилось!..»

Кратковременный рауш. Вырубился. Затылком-то тяпнуться.

Кот на шкаф взлетел, смотрит сверху круглыми глазами – тоже испугался.

Ах, ох, да что делать; вызывает скорую, брызжет водой, сует нашатырь. А кот следит, как у нее груди болтаются…

К приезду он кое-как оклемался: зеленый, в холодном поту, тошнота и головокружение; классическая картина сотрясения мозга. Ну что – надо госпитализировать.

Заполняет врач карточку, как да что, а жена излагает детали в трагической тональности: ведь не чужой предмет пострадал.

В новые лифты носилки, известно, не лезут, и тащат они его сверху вручную. И как глянут они на страдальческую рожу пострадавшего, представят ситуацию, вообразят себе в лицах эту паркетную корриду с размахиванием гениталиями и охотником-котом, так их хохот и разбирает. Медбрат икает. Врач вздрагивает. И нападает на них дикий гогот, истеричное грохотанье, и отступается врач мимо ступеньки, и они вываливают к черту больного на лестницу. И он ломает руку.

Тут медики просто подыхают от хохота. Они хватаются за перила, перегибаются пополам, прижимают животы и стонут без сил. Потом, взрываясь приступами идиотского непроизвольного смеха, накладывают ему шину и тащат лечить дальше.

По дороге рассказали шоферу и чуть не въехали в столб. А уж в приемном был просто праздник души, просили повторить на бис.

Сотрясение небольшое оказалось, но уж в гипсе он походил.

ПАДЕНИЕ С ВЫСОТЫ

Девочке было семнадцать лет, и у нее первая любовь. А кругом весна, все трепещет, цветет и распускается. Белые ночи: крылья мостов и романтические мечты и клятвы.

А он, как водится, подлец. Он ее обманывает, он ее бросает.

Столкновение неземного чувства с низменной реальностью вообще болезненно. Цветок сорван, крылья поломаны, идеал поруган. Где же обещанное счастье: жить незачем.

И следуя стезей своей великой трагической любви, это бедное юное создание решает покончить счеты с проклятой жизнью. Обычная, к прискорбию, история.

Но технические детали всегда связаны с неудобствами в проработке. Стреляться нечем, ядов нет, резать вены неприятно и спасти могут, вешаться неэстетично – мерзкое это зрелище.