Алексей Колышевский - МЖ-2. Роман о чиновничьем беспределе Страница 2

– Это не факт, что не рад, – парировал Сеченов, – тут проверка нужна, прежде чем ему что-то такое поручать. И проверка серьезная. Ты сегодняшнюю криминальную сводку по Москве читал?

– Да ну ее, – поморщился Гера, – у меня нервы не выдерживают читать все это. Убийства, грабежи, угоны. Живешь себе спокойно, так вроде и нет всего этого, а прочитаешь, и на душе становится тяжко.

– Значит, не читал, – словно не слушая Герины стенания, проговорил генерал, – на-ка вот, прочти. Убита этой ночью целая семья. Отец, мать и маленький ребенок. Убийцы, предположительно, гастарбайтеры, делавшие ремонт в соседней квартире.

Гера взял у Сеченова лист, принялся читать и, дойдя до фамилии потерпевшего, весьма сильно изменился в лице.

– Не может быть, – хрипло проговорил он, – я отлично эту семью знаю. Это же мои друзья! Я их ребенка крестил! – Герман сорвался на крик: – Да что ж такое происходит-то?!

Генерал молча написал что-то на маленьком листке с липкой полоской, согнул его пополам и отдал Герману. Тот был близок к истерике, поэтому сначала, глядя в листок, ничего не понял:

– Что это? Адрес какой-то…

– Это Вербицкого адрес, – пояснил генерал Петя, – поезжай сейчас к нему, представься, кто ты и откуда, отвези его на место преступления, чтобы его проняло как следует. После этого мне позвонишь и расскажешь о его реакции. Идет?

– Идет, – Гера вдруг понял, что отпуск его накрывается, – а если он заартачится или какой-то форсмажор произойдет?

– На случай форс-мажора у тебя всегда есть звонок другу, – ткнул себя пальцем в грудь, усыпанную сигарным пеплом, генерал Петя. – Поезжай быстрей, а то он собрался из страны улететь, будет лучше, если ты его до отъезда из дома перехватишь.

…Спустя полчаса Гера позвонил и доложил, что он разминулся с Вербицким буквально на секунды. Генерал Петя, наставив своего парламентера на путь истинный и дав ему все необходимые указания, возбужденно потер руки. Начиналась его игра, он находился в своей родной стихии. Прошло несколько минут, и на Третьем транспортном кольце, при въезде на Савеловскую эстакаду, внезапно загорелся небольшой автобус. Мгновенно образовалась пробка, которая за короткое время растянулась на несколько километров. План генерала Пети работал, как швейцарский часовой механизм. Без сбоев…

Люди и звери

Москва, сентябрь 2006 г

1

По колеровке, врачей путевкеЯ покидаю лагеря – а-а-а-а-а… —

надрывался хриплый голос в радиоприемнике. Этот голос и песня эта, гадостная, липкая, воняющая суточным окурком, наполненная каким-то невероятно мерзким, тупым, животным упоением исполнителя, стала для меня тем рубиконом, перейдя который обратной дороги уже не сыскать.

– Слышь? Как тебя?

– Чего? – недружелюбно откликнулся таксист и на всякий случай поправил что-то в кармане своего потертого кожаного пиджака. О таких пиджаках говорят: «милая винтажная вещица», хотя я на три тысячи процентов уверен в том, что таксист в таких изысках гламурного сленга не осведомлен. Что там у него в кармане? Мне представилась маленькая гирька для весов, привязанная на тонком ремешке: кистень. Хлоп! – по башке, и клиента можно выгружать. А может, у него там нож? Или популярный нынче травматический пистолет «Оса», из которого запросто можно вышибить мозги, если выстрелить с близкого расстояния. Ведь продают же эту ерунду, и притом вполне законно! Хотя нет, и не ерунду уже. Какая же это ерунда, когда из нее можно убить человека?

Убить человека… Убить целый мир. Раввин Берл-Лазар выступал по ящику и сказал, что человек – это целый мир. Значит, и я – мир, и таксист этот – мир, и тот, кто горлопанит на волне «Шансона» про лагеря, – он что, тоже «мир»? Тяжело с этим мириться (тут надо бы поставить смайлик, но, типа, если подумать, то ну его на хрен, смайлик этот).

– Выключи! Замучил шансон твой. Найди чего-нибудь другое.

Таксист хлопнул своей лапой по кнопке магнитолы, и сиплый голос (оh, Jesus!) умолк.

– Интеллигент, что ли? – Он закурил и, прищурившись от дыма, поглядел на меня. Мы стояли в пробке возле Рижского вокзала уже двадцать минут, и я давно изучил все, что окружало меня в прокуренном салоне машины и снаружи, где напирали со всех сторон нервные автолюбители, а по тротуару сновали прохожие, велосипедисты и счастливые обладатели мототехники. По всей видимости, ему тоже наскучило разглядывать прохожих и он решил переключиться на самую лакомую в таких случаях добычу, то есть на пассажира. По глазам таксиста я понял, что тот рад завязавшейся беседе и ему наплевать, что началась она столь недружелюбно. Главное для него – сам процесс разговора. Он – хомяк со стажем. Хомяками я называю племя таксистов. Почему? Да потому, что норовят побольше схомячить с пассажира, урвать, стибрить все, что плохо лежит. Потому, что знают все злачные места и частенько занимаются сводничеством, имея процент с приезжих уличных шлюх, которые зачастую возвращают его натурой. Таксисты не брезгливы и всеядны, им лишь бы что-нибудь поиметь. А вообще-то мой опыт общения с таксистами – это отдельная история, о которой я, быть может, позже расскажу.

– Интеллигент или нет – это неважно. Просто я блатняк не выношу. Ты с какой стати его слушаешь? Зону топтал, что ли? Владимирский централ, ветер северный?

– Да нет, слава богу. – Таксист быстро-быстро перекрестился несколько раз и, поплевав через левое плечо, постучал костяшками пальцев по рулю. – Было там по малолетке, но сошло, на учет только поставили в детской комнате милиции. Делов-то на муравьиный чих.

– Ну так тем более! Вот ты слушаешь эту хрень и притягиваешь зону к себе. Понятно?! В музыке, в стихах, везде энергия. Что слушаешь, тем и пропитываешься. Вот наберешься этой гребаной романтики, и сам не заметишь, как угодишь за решетку. Я тебе серьезно говорю!

– Ты как этот… Как Малахов, который по утрам бабкам в уши фуфло заряжает, – осклабился таксист, – или этот мудак бородатый, который все про гороскопы нудит. Как его? Забыл я…

Малахов… Лысый проповедник самолечения и шарлатан. Сколько несчастных, уверовавших по русскому обычаю в телевизионное слово, доверились малаховскому «учению». Скольких из них уже не вернуть… Вместо того чтобы пойти к врачу, читают его книжки, наполненные бредом и манией величия этого гуру с внешностью комбайнера. Читают и гробят себя, лечась мочой и керосином, высчитывая лунные сутки, в которые полезно заниматься тем-то, а тем-то – нельзя. Аудитория его утреннего шоу на первом канале – это армия зомби. Они порвут за своего «учителя», а он вместо того, чтобы пить мочу и прикладывать к пяткам глину, вместо того, чтобы взять, да согласно своему же учению и поголодать, откушивает в самых дорогих ресторанах и рассекает на «Лексусе». Знакомые мне врачи, настоящие, серьезные врачи, которые спасают жизни, все в один голос говорят, что Малахова необходимо запретить, так много им приходится потом излечивать запущенных малаховских последователей, а некоторым помочь уже нельзя…

…Впереди нас стало чуть посвободнее, и он включил передачу, отвлекся. Морда небритая, кадык ходит вверх-вниз словно шип – сейчас пробьет кожу и окажется, что внутри таксиста инопланетяне отложили яйцо с паразитом. Лучше так, чем как есть на самом деле. У таксиста увеличена щитовидная железа, и он сдохнет от рака спустя три года. Я это ясно вижу. Опухоль прорастет ему в легкие, и тогда конец. Нет, он не смотрит программу «Малахов плюс», просто ему лень раз в год пройти диспансеризацию, лучше водочки с корешами дернуть. Поэтому и мрут у нас мужики в 60 лет, мрут из-за собственной лени.

Ну почему! Почему вокруг ничего интересного! Этот говенный мир давно созрел для глобальной катастрофы. Люди без войны, без эпидемий зажрались и превратились в снобов, особенно в Москве. Мне сложно судить, как там обстоит дело еще где-то в стране. Я знаю, что жить можно только здесь, потому что тут можно сделать деньги. Все остальное – это захолустье, в котором не хрена делать. Иначе зачем, спрашивается, в Москву едет такое количество всякого народу, превращая ее в пиццу? Город-пицца с ингредиентами, от которых может сильно поплохеть, может сделаться заворот кишок и непроходимость толстой кишки. В каждом есть дерьмо, и дерьмом этим каждый стремится поделиться с ближним. И его не волнует, что у того, ближнего, своего дерьма хватает. Поэтому растет и ширится в моем городе ненависть. Чем больше людей тебя окружает, тем больше от них дерьма, а это никому не нравится. Мы все подобны туче одинаково заряженных частиц. Никак не можем притянуться друг к дружке, налетаем и отталкиваемся, бах-бабах!

Таксист вновь рискнул включить музыку. На сей раз это был Олег Митяев. Я взмолился:

– Слушай, у меня нет запоя, я не импотент, выключи ты своего Митяева! Давай лучше анекдоты рассказывать, – предложил я, – все лучше, чем твоя музыка. (Он кивнул. Понравилась идея. Сейчас я тебя!) Только, чур, я первый. Идет?