Свортаут Глендон - Благослови зверей и детей Страница 2

Коттон прислушался. Что-то было неладно. Он насчитал четыре работающих транзистора вместо пяти. Сев на кровать, он заглянул под соседнюю койку. Лалли-2 там не было. Надев кеды, Коттон — как был, в трусах — пришлепал к дверям и по дорожке дошел до сортира. Там горел свет, но никого не было. В душевой тоже. Назад Коттон вернулся уже быстрее и, снова заглянув под койку, обнаружил, что наполовину обгоревшей поролоновой подушечки, которую Лалли-2 привез с собой из дома, тоже нет. Все ясно. Минуту он не двигался. Спросонья познабливало. Коттон знал, что случилось, но и себе самому не признался бы, что знает.

Он подошел к койке Лалли-1, зажал ему рот ладонью и ткнул под ребра. Лалли-1 дернулся и замычал.

— Где твой брат? — прошептал Коттон и убрал ладонь.

— Смылся.

— Знаю, что смылся. Куда?

Лалли-1 объяснил куда и добавил:

— Он говорил, что сбежит. Вот и сбежал. Тебе-то что?

Коттон пришел в ярость. Лалли-1 было четырнадцать, а его брату только двенадцать.

— Неужели тебе наплевать? — прошипел Коттон.

— А чего? Дело хозяйское.

— Ну а мне вот не наплевать! И тебе плевать не советую. Он что, пешком туда и обратно?

— Сказал, до города пешком доберется, а оттуда — автостопом.

— Ненормальный. Ладно, вылезай из спальника. Отправляемся на поиски. Все вместе.

— Я пас.

— Ну нет, черта с два. Ты у меня пойдешь как миленький. Вставай. А я разбужу остальных.

Подходя к каждому по очереди, зажимая спящему рот ладонью, шепотом сообщая, что надо вставать и одеваться, потому что Лалли-2 дал деру и придется его ловить, Коттон разбудил Тефта, Шеккера и Гуденау, которые в холодном поту выскочили из пыточных камер страшного сна. Спасение было в действии. Как и Коттон, они понимали, почему сбежал Лалли-2 и куда он отправился. Даже ночь не могла напугать после такого дня. Когда Коттон натянул джинсы и майку, они уже были готовы, крадучись, как индейцы, вышли за ним на улицу и даже сообразили оставить включенными транзисторы, чтобы от непривычной тишины не проснулся их вожатый — Лимонад. Коттон мог ими гордиться. В кои-то веки проявили смекалку.

2

Домики птичьими гнездами расположились на склоне. На высоте трех тысяч футов над ними нависали ветви исполинских деревьев. Бревенчатые стены и крытые дранкой крыши, словно выход скальной породы, мелькали там и сям на пластах сланца, покрытого опавшей хвоей.

Пятеро осторожно пробирались по хвойному насту, огибая лагерь, чтобы выйти на грунтовую дорогу, которая сперва вела вверх, а потом спускалась в горловину каньона, а оттуда, через сосновый бор, скоро выходила к шоссе — в сторону города. Они дошли по дороге до перевала и остановились. Отсюда был виден весь лагерь: и домики, и корраль, и сараи, и тир, и стадион, и гараж, и бассейн. В двух уборных горел свет, но в домиках старших вожатых и начальника лагеря было темно. За лагерем стены каньона смыкались. Отрезанный мир лежал за баррикадой утесов. А над утесами вздымались горы Аризоны, а над ними — еще ряд и еще, черное тяжеловесное стадо, неспешно бредущее в неведомые пока края, сдувающее дыханием облака, задевающее головами небо и протыкающее рогами звезды. То была Моголлонская гряда. Мальчишки окружили Коттона.

— Давно он драпанул? — спросил Тефт.

— Минут двадцать назад. Ну, полчаса. Надо его догнать, пока он на шоссе не вышел. А то остановит машину, и ищи-свищи.

— Так я и знал: кто-нибудь да смоется, — ни к кому не обращаясь, изрек Гуденау. — Только вот не знал кто.

Шеккер зевнул:

— Этот спешить не станет. Сбежать сбежал, а вот сколько времени на это уйдет, не подумал.

— Ладно, поболтали, и хватит, — сказал Коттон. — Марш-бросок к шоссе. Пошли!

И они пустились рысью вниз по грунтовой дороге, через бор, пыхтя и в такт друг другу размахивая руками, только Лалли-1 тащился за ними в некотором отдалении — в конце концов, погоня-то за его братцем. Минут пять они быстро шли, беззвучно ступая по песку и то пропадая, то возникая в пятнах лунного света, пока Коттон не остановился и не велел держать ухо востро — не слыхать ли где радио. Лалли-2 прихватил с собой подушечку, а значит, скорее всего, и транзистор. Они прислушались, но услышали только свое собственное дыхание да скорбные вздохи сосен.

— Нам его не найти! — догнав их, заявил Лалли-1. — Стоит из-за дурачка шум поднимать…

Гуденау перевел дух. Среди них он был самым слабым.

— Не найдем мы его, — выговорил он. — Сами виноваты — надо было всем вместе идти.

— Двинули дальше, — тяжело дыша, скомандовал Коттон. — Только скорость сбавим.

Он повел их за собой, уже не так быстро. На шее у него болталась армейская бляха с личным номером. Потом они снова прибавили шагу. Их подгоняли слова Гуденау. Их подталкивало в спину чувство вины. Тяжело дыша, они миновали крутой поворот и приблизились к воротам, за которыми кончались владения лагеря, когда — все одновременно — увидели бредущего по середине дороги Лалли-2, а тот, в свою очередь, заметил их. На мгновение он окаменел, потом метнулся в лес.

— Держи его! — ловя воздух, закричал Коттон. — Врассыпную!

Увертываясь от хлещущих веток, они бросились в лес, заметались меж деревьев и, наконец вырвавшись из тьмы на поляну, застыли как вкопанные. Лалли-2, с обгоревшей вонючей поролоновой подушкой под мышкой и с включенным транзистором в кармане, сидел перед ними на валуне и держал во рту палец. Они, может, и отлупили бы его за милую душу, но Коттон запретил им подходить — он сам поговорит с Лалли-2. С этими словами Коттон приблизился к валуну.

— Привет! — кивнул Коттон.

Лалли-2 только крепче прижал к себе подушечку.

— Приятный вечер, — заметил Коттон.

Лалли-2 было двенадцать лет. Он ни с кем не разговаривал. Из шестнадцати комнат у них дома в Кенилуорте, штат Иллинойс, больше всего он любил семнадцатую, бубукину. Это, собственно, была никакая не комната, а сауна — его отец сперва ее оборудовал, а потом забросил. У Лалли-2 были молодые и красивые родители, наследники большого состояния, третье поколение в богатой семье. Что ни год, они раз, а то и два разъезжались, затевали бракоразводный процесс, а потом мирились и отправлялись кататься на горных лыжах в Шамони или куда-нибудь еще, а случалось, проводили время на яхте на Виргинских островах или еще где-нибудь. Словом, находили себе занятие. Когда родители были в отъезде, в доме становилось пусто и одиноко — старший брат, гувернантка, горничные, дворецкий, шофер и повар не в счет. И если Лалли-2 снился страшный сон, если он просыпался от кошмара в пустоте и безлюдье, Билли брал свою поролоновую подушечку, потихоньку прокрадывался в сауну, нагревал ее до 160 градусов и устраивался на деревянной скамье, подложив подушечку под голову. Тогда к нему приходили бубуки — человечки, которые жили под каменкой и делали пар, сотни и сотни бубук, и Билли Лалли сворачивался калачиком, а бубуки баюкали его, и только утром его находила там горничная или дворецкий. Лалли-2 часто простужался, оттого что проводил ночь в сауне, но ради того, чтобы спокойно отоспаться в тепле, стоит схватить насморк. О своих друзьях бубуках он никому не рассказывал.

Коттон уселся перед Лалли-2 на корточках. То, с чем они столкнулись днем, размышлял Коттон, наверное, потрясло Лалли-2 сильнее других, он ведь самый младший. После отбоя он под койку лезет, вот и здесь, в лесу, спрятался. С ним надо поласковей.

— Выключи радио, — сказал Коттон. — А то не слышно.

Лалли-2 выключил транзистор.

— Слушай, — продолжал Коттон, — мы ведь все заодно. Всё делаем вместе, — он заткнул бляху под майку. — Пошли назад, а?

Лалли-2 вынул палец изо рта.

— Вот приведи меня назад, приведи. Ты заснешь, а я снова сбегу. Понял?

— А если я запрещаю?

— Чихал я.

— Ты чуть не попал в беду, Лалли-2, в настоящую беду.

— Чихал я.

Коттон подобрал с земли камешек, подбросил его, поймал, отшвырнул в сторону. Оглянулся и махнул рукой остальным. Они подошли и уселись на корточки рядом с ним. Их вспотевшие тела остыли — они дрожали и ежились от холода.

— Мы тут с Лалли-2 побеседовали, — сообщил Коттон. — Он говорит: если мы его назад отведем, он снова даст деру. Я ему объяснил, что.

— Вовсе я не виноват! — возмутился несправедливыми обвинениями Лалли-2. — Надо было идти всем вместе! Вы ведь этого тоже хотели, когда днем оттуда вернулись. Надо было идти всем вместе — разве не ясно!

Это всем было ясно. Они и не думали ни о чем другом с той минуты, когда вытошнило Гуденау, они думали только об этом, когда залезли в свои набитые пухом и шерстью спальные мешки, они никуда не могли спрятаться от этой мысли — и во сне она слетала с их губ вперемешку с путаными негодующими криками. Эта мысль кипела у них в крови. Эта мысль забрасывала их мальчишескую фантазию в космическое пространство невозможного. И был в этом не только риск, не только геройство, но и долг, и они сами не знали, достанет ли им опыта и мужества, чтобы взять это дело на себя. Сидя на корточках, поеживаясь от холода на лесной прогалине, они взвешивали свои возможности, вспоминали, чего добились за эти два месяца: как сбежали на вечерний киносеанс, как устроили набег на другие отряды, как совершали восхождение на Большом Каньоне.