Андрей Никулин - Я - АЛКАШ Страница 2

Вода в озере даже в самое жаркое лето была прохладная, это из-за многочисленных подводных родников. И как же было приятно окунуться в такую вот водичку. Я рубанул шестиударным австралийским кролем, и через пару минут уже отфыркивался почти на середине озера. Достопримечательность нашего микрорайона за последние годы очень обмелела и сузилась. Почистить дно и берега городским властям было не досуг, и вполне возможно, что озеро, в конце концов, просто исчезнет. А ведь я прекрасно помнил, что когда только переехал сюда жить, водоём был просто огромным, с камышовыми зарослями по берегам, и что сюда залетали даже дикие утки. Теперь я очень сомневаюсь, что здесь можно что-то поймать на удочку, а вот двадцать лет назад рыбаки с удовольствием часами просиживали на берегах озера, и не зря, наверное.

Обратно, к берегу, я поплыл брассом, стараясь всё делать именно так, как когда-то меня учил мой школьный товарищ, мастер спорта по плаванию. Когда я выходил на берег, отряхиваясь как собака, и прыгая на одной ноге, выбивал воду из ушей, то увидел, что появились знакомые мне лица. Две девочки-тинейджерки, загорающие исключительно топлесс, расположились как всегда чуть в сторонке и вдалеке от воды, купаться в таком виде они всё-таки не решались. А почти рядом с моим барахлом расстелила своё покрывало одинокая женщина в панаме. Тётенька была примерно моих лет, обладала шикарным задом и внушительным бюстом. Волосы у неё на интимных местах были тщательно выбриты, и эта ухоженность вызывала у меня к ней симпатию. Терпеть не могу, когда у баб торчат лобковые волоски из-под трусиков. Ни с девчушками, ни с дамой мы за эти почти два месяца и словом не перемолвились, но каждый раз, встречаясь утром, поглядывали друг на друга оценивающе. Я уже давно не искал в женском взгляде какого-либо намёка, но их внимание льстило.

Я мельком взглянул на даму, и мне показалось, что она даже как-будто бы слегка мне кивнула. Но скорее всего мне только показалось. Я лёг на живот, что было удобнее рассматривать девчонок, смело щеголявших без бюстгальтеров. Почему такие сладкие киски выбрали наш зачуханный пляж, а не сверкали своими сисичками где-нибудь в Турции или на Кипре для меня было большой загадкой. Или слишком молоденькие, или «из бедненьких». «А вот что интересно ты будешь делать, - в который раз я устраивал себе тест, - если сейчас вот к ним дострагаются какие-нибудь обдолбанные придурки, а?». Как не крути, ответ был только один – «Отвернусь. И сделаю вид, что меня это не касается». «Трус! – в который раз поставил диагноз мой внутренний голос, - Трус, алкаш и подонок! Так что лежи и просто глазей на аппетитных девочек. А потом ночью, в своей обоссаной и заблёванной постели подрочишь на них!». Я тяжело вздохнул, принимая свой же приговор, и перевернулся на спину. Я почти задремал, когда услышал рядом с собой покашливание и бурчание ещё одного моего обязательного соседа. Сравнительно крепкий старичок, в неизменной кепке, расстилал свою видавшую виды простыню и, справившись с этим делом, со вздохом опустил на тряпку своё поджарое тельце. Старик был загорелый как чёрт, наверняка он здесь обитался ещё с мая месяца. Вот с ним мы иногда даже перебрасывались парой слов, но сегодня мне, ни с кем не хотелось общаться. Хотелось просто расслаблено валяться и чувствовать солнце.

Я думал, как мне жить дальше. Нет не в глобальном смысле этого слова, никаких перемен я не хотел. Меня вполне устраивало моё нынешнее положение, положение иждивенца и пьяницы. Тихого алкаша, никому не нужного, а оттого от всего свободного. За последние пять лет я только-только почувствовал себя в относительной безопасности. Я перестал пугаться стука в дверь, перестал нервно реагировать на телефонные звонки, я стал спокойно, не озираясь и не оглядываясь, ходить по улицам. Я вздохнул свободной грудью. Меня ни кто не преследовал, не «прессовал», не угрожал, меня оставили в покое. Как-то незаметно и сами по себе. Теперь вот и с ментами вроде бы всё тип-топ. О таких мелочах, как «что есть», и «что надеть» я даже не заморачивался. Единственной проблемой, которая меня волновала это - «что пить». Вернее «на что пить», где взять «мани». Родственники давать денег категорически отказывались. «Скажи спасибо, что мы твоему адвокату платим», - заявили мне третьего дня в один голос мать и тётка. Жена в кредите уже давно отказала. «Я за тебя бандюганам бабки отдала, так что меня не трогай», - это был её любимый ответ на мои робкие просьбы о некоторой сумме. Домашняя библиотека была уже почти целиком продана, а ничего ценного у нас в доме больше не было. Да я ещё и не дошёл до того, чтобы из дома тарелки и утюги таскать. Свои турецкие шмотки жена теперь хранила прямо на рынке в камере хранения, так что и этот мой «источник дохода» накрылся. Оставалось лишь устроиться на работу. При этой мысли настроение испортилось и мне тут же захотелось выпить пива.

Я вынул уже тёплую бутылку из пакета, из кармана шорт достал зажигалку и с её помощью сковырнул крышку. Пиво было дерьмовым, но «за не имением горничной...». Выдув бутылку за один присест, я достал из мятой пачки сигарету без фильтра – хороших сигарет я уже давно не имел, – и закурил. «Работу надо искать. Грузчиком куда-нибудь не далеко от дома. На вино хватит. В какой-нибудь магазин надо сунуться, к продуктам поближе», - я медленно затягивался, разглядывая прибывающих на пляж людей. Народ подходил поодиночке, и целыми компаниями, и скоро уже надо будет линять отсюда. Терпеть не могу визга детей и лая купающихся собак.

- Я бутылочку заберу? - услышал я за спиной.

- Бери, бери, - я отдал пустую тару старушке с большой сумкой. Такими вот баулами «челноки» возят барахло из Турций, и всяких там Индий. Бабулька тоже была неизменным атрибутом пляжа. «Как она таскает эту сумку, когда полностью её затарит?», - этот вопрос меня почему-то всегда очень волновал. Я достал из пакета тетрадь и прочитал свои последние записи.

Да, да. Я начал писать книгу. Это конечно очень смешно звучит, и поэтому ни кто, ни когда не узнает, что я пишу книгу. Началось это ещё зимой, когда мои заморочки с ментами были в самом разгаре. Как-то придя домой, после очередного свидания с госпожой следовательшей мне ужасно захотелось написать письмо… кому вы думаете? Хрен, когда догадаетесь! Жириновскому Владимиру Вольфовичу, во как! Почему именно ему? Да потому что ещё за год до этого я, как-то слоняясь без дела по центральной площади нашего города, случайно наткнулся на офис ЛДПР. Скорее из хулиганства и из-за того, что у меня было отличное настроение, а я удачно в тот день сдал на рынке видеокассеты, и потому уже принял на грудь, а в кармане у меня ещё оставалась приличная сумма, которая мне позволяла не думать с содроганием об утренним похмелье хотя бы дня три, я зашёл в здание. Оглядевшись, я сообщил первому попавшемуся мне навстречу партийному работнику, что просто умираю от того, что хочу влиться в ряды либеральных демократов. Тот, а это был какой-то плюгавенький мужичишка, обалдел от моей решительности и посоветовал прийти завтра с фотографией для членского билета, чтобы оформить мои отношения с партией. Напоследок он всучил мне кучу всяких партийных газет и прокламаций, которые тут же отправились в мусорный контейнер, как только я вышел из партийного офиса. На следующий день, опять же в изрядном подпитии, я явился, сжимая в руке свою фотографию. Нашлась в моём письменном столе фотка, сделанная, наверное, ещё на пропуск для моей последней работы, то есть лет восемь назад. Буквально через полчаса я был принят в ряды партии, плюгавый долго тряс мою руку, но на мой вопрос – «чем я могу помочь партии?!», почему-то замялся, и, сунув мне в руку бумажку с телефоном районного лидера, поспешно ретировался.

Я потом звонил по этому телефону, спрашивал, а не нужны ли люди для пикетов и демонстраций, и сколько за это «получают». «Районный лидер» ответил, что участвовать можно, но только на добровольной основе и бесплатно. После такого ответа интерес к партийной работе у меня пропал. Но вот тогда зимой мне почему-то очень захотелось написать это письмо, лично В.В.Ж. И ведь написал! И отправил. И получил ответ. Ответ, наверняка, стандартный и отсылается всем, таким же мудакам, как и я. Но когда я получил ответ и прочитал, то мне показалось, что мой стиль оценили по достоинству. Конечно, такому восприятию способствовал «боярышник», которым, я в то время очень, скажем так, злоупотреблял. И, тем не менее, я начал писать. Я решил описать свою жизнь: как и почему у меня всё так сложилось, как сложилось. Не больше, не меньше. Как я стал пить, что стало причиной, и какие последствия. И как-то, знаете ли, втянулся в это дело. И теперь как путный писатель везде таскал с собой тетрадь и записывал пришедшие в голову мысли. А так как мыслишки приходили в разгорячённую спиртным голову, то записи были резкими и в основном матерными. К тому же часто с утра разобрать то, что я писал перед тем как окончательно отрубиться, порой не представляло никакой возможности. Но я писал! Жизнь получила хотя бы какой-то смысл. Порой я просиживал целую ночь, выводя буквы на бумаге нетвёрдой рукой. Иногда лил слёзы над тем, что написал – так мне становилось жалко себя! Но всегда, прежде чем срубиться, инстинкт подсказывал мне, что надо сначала спрятать свои записи. Насмешек и кривых улыбочек я боялся больше, чем утра без похмелки. Я прятал тетрадку так, что порой сам не мог её найти, хотя в моём лежбище и не так много было укромных уголков. Прятал, а потом находил и продолжал упорно записывать свои бредовые мысли. Вот такой вот парадокс: штампованный ответ из канцелярии партийного лидера подвигнул алкоголика на написание книги о себе!