Ганс Кирст - Фабрика офицеров Страница 2

Но Катер собрал все свое мужество. Он надеялся, что, пока он будет докладывать, его голос не будет дрожать, колебаться и прерываться. Ибо по опыту известно: главное — это ясный, четкий, без запинки доклад. Дальше все пойдет само собой.

Собственно, капитан Катер, командир административно-хозяйственной роты, доложил генералу о том, о чем тот уже знал, — ведь были же у него уши. Да еще к тому же уши, не уступавшие, как утверждалось, лучшей аппаратуре для подслушивания.

Генерал-майор Модерзон невозмутимо выслушал доклад, оставаясь неподвижным, как одинокая скала на дне долины. А потом случилось то, чего Катер боялся больше всего. Генерал возложил на него всю ответственность.

— Примите меры, — коротко бросил он.

Офицеры язвительно заулыбались. Фенрихи с мальчишеским любопытством вытягивали шеи. Капитана Катера пот прошиб. Он должен был немедленно принять меры, но какие? Он знал, что есть почти полдюжины возможностей, но по крайней мере пять из них будут непригодны в глазах генерала, а это было для него единственным мерилом.

Обер-лейтенанту Крафту показалось, что в глубине души он сочувствовал Катеру. Причина этому могла быть только одна: он слишком мало знал капитана, так как сам находился в военной школе всего около двух недель. Будучи человеком умным и ловким, он быстро постиг здешние правила игры. В первую очередь необходимо было отдавать распоряжения и выкрикивать приказы — только это считалось здесь признаком настоящей распорядительности и оперативности. И лишь во вторую очередь принималось во внимание, имели ли смысл эти распоряжения и так ли уж целесообразны были отданные приказы.

И капитан Катер, не раздумывая долго, отдал распоряжение.

— Перерыв десять минут! — крикнул он.

Конечно, это была невероятная бессмыслица, бредовая идея, которая могла прийти в голову только Катеру. Офицеры заметно оживились: всегда приятно посмотреть, как засыпается кто-то другой, это так укрепляет чувство собственного достоинства. Даже некоторые фенрихи покачали головой. А бравый капитан Ратсхельм невольно пробормотал: «Что за чепуха!»

Генерал, однако, отвернулся и, казалось, разглядывал небо. Он не произнес ни слова. И тем самым как бы одобрил распоряжение Катера. Почему он так поступил, осталось неясным. Но для этого имелось по крайней мере два объяснения. Первое: генерал не хотел отчитывать Катера в присутствии фенрихов, то есть перед подчиненными. Второе: генерал учитывал святость места, что настоятельно предписывалось соответствующей инструкцией.

Но главное — приказ есть приказ. А это, как считали многие, дело священное.

Во всяком случае, перерыв был объявлен. Десять минут!

Генерал Модерзон отвернулся от могилы и поднялся на несколько шагов на холм. Его адъютант и оба начальника курсов шли следом за ним. Строго по уставу, с дистанцией два шага. И поскольку генерал ничего не говорил, они тоже помалкивали.

Генерал оглядел горизонт так, будто собирался разрабатывать план боя, хотя досконально знал мельчайшие подробности местности: песчаные холмы с виноградниками, между ними — голубая лента Майна, за ним город Вильдлинген, словно собранный из кубиков, и над всем этим господствует высота 201, а на ней — 5-я военная школа.

Кладбище находилось немного в стороне, но добираться до него было просто: от казармы всего пятнадцать минут ходу. Это было удобно и для возвращения.

— Прекрасный участок земли, — заметил генерал.

— Действительно прекрасный, — поспешил откликнуться майор Фрей, начальник 2-го учебного курса. — И удивительно много места, господин генерал. В этом отношении у нас едва ли возникнут трудности, даже если мы подвергнемся бомбардировке. Но и тогда мы сможем что-нибудь предпринять.

Тут они оба замолчали, хотя генерал говорил о ландшафте, окружающем Майн, а майор же имел в виду кладбище. И это избавило их от дальнейших недоразумений.

Капитан Федерс подал знак, и строй офицеров рассыпался. Сам капитан отошел в сторонку, чтобы, как он выразился, размять ноги. Затем он исчез за живой изгородью из тиса.

Офицеры прогуливались небольшими группками. Без всякой цели — это они могли себе теперь позволить. Надо было только брать пример с генерала. Если он разрешил себе поразмяться, то им это тоже не возбранялось.

— Господин обер-лейтенант Крафт, — раздраженно сказал капитан Катер, — как это вам пришло в голову устроить мне такое?

— А что такое? — беззаботно спросил Крафт. — Разве это я вывихнул себе ногу? Или, может быть, это я — ответственный за церемонию?

— В известном смысле, — ответил разозлившийся Катер, — потому что, как офицер моей роты, вы находитесь в моем непосредственном подчинении. И если на мне лежит ответственность, то уж на вас и подавно.

— Конечно, — согласился Крафт. — Но здесь есть небольшой нюанс: я отчитываюсь перед вами, а вы — перед генералом. Это меня и спасло, разве не так?

— Непонятно, — пробормотал Катер, — просто непостижимо, как это человека, подобного вам, могли прислать в военную школу!

— Однако, я попрошу, — с горячностью сказал Крафт. — Вы ведь тоже находитесь здесь!

Капитан молча проглотил эту пилюлю. Стоит только раз промахнуться, и вот уже низшие по званию офицеры начинают позволять себе слишком много. Но он еще покажет этому наглецу. Он поискал глазами генерала и нырнул за тую. Здесь он вынул из кармана плоскую бутылку, отвернул крышку и сделал глоток. Крафту выпить он не предложил.

Однако, собираясь спрятать бутылку, он увидел вокруг себя несколько офицеров во главе с вездесущим капитаном Федерсом. Эти тоже не прочь были погреться.

— Проявите хоть раз чувство товарищества, Катер, — ухмыльнулся Федерс, — и давайте сюда вашу бутылку. Что вам стоит при ваших-то запасах!

— Но мы на кладбище, — заметил Катер.

— Ну что же поделаешь, — ответил Федерс, — если вдруг генералу пришло в голову устраивать такие пышные похороны, словно в мирное время. Ведь идет война. Мне уже, собственно, раз приходилось закусывать в обществе покойников. Так что давайте-ка сюда вашу бутылку, господин лицемер! Вы устроили нам этот перерыв, позаботьтесь же теперь, чтобы мы его приятно провели.

Сорок фенрихов учебного отделения «X» все еще стояли на своих местах. Преимущества офицеров на них пока еще не распространялись. Они не могли просто так разгуливать, хотя бы и следуя примеру генерала. Им для этого нужен был приказ — а он, конечно, не последовал.

И вот они стояли в три шеренги в положении «вольно», в тяжелых касках, держа винтовки у ноги. Сорок совсем юношеских лиц, но у некоторых из них были глаза пожилых умных людей. А едва ли кому-нибудь из них было больше двадцати.

В этом потоке они были самыми молодыми.

— Хотелось бы мне знать, — заметил фенрих Хохбауэр своему соседу, — откуда это господа офицеры взяли спиртное? Ведь уже неделя, как его не выдают.

— Может быть, они умеют экономить! — ухмыльнулся фенрих Меслер. — Могу вам сказать только одно: главный стимул, побуждающий меня стать офицером, — это бутылка, один из убедительнейших аргументов.

— Это просто разложение, — резко ответил фенрих Хохбауэр, — подобное следовало бы запретить. Против таких вещей следовало бы принять меры.

— А ты взорви всю эту контору, — посоветовал фенрих Редниц, — тогда состоятся массовые похороны и нам по крайней мере не придется непрерывно бегать на кладбище.

— Заткни свою нахальную глотку! — грубо ответил фенрих Хохбауэр. — И прекрати лучше эти грязные намеки, или ты меня еще узнаешь.

— Можешь не стараться, — ответил фенрих Редниц, — я тебя и так уже достаточно хорошо знаю.

— Да перестаньте вы! — воскликнул фенрих Вебер. — Я предаюсь печали и прошу проявлять к этому уважение!

Беспокойство среди фенрихов слегка улеглось. Они осторожно огляделись: генерал был далеко, а офицеры все еще пытались выгнать мороз из озябших ног. Бутылка капитана Катера между тем совершенно опустела, однако капитан Федерс все еще продолжал развлекать приятелей двусмысленными шутками. Все словно и думать забыли, что неподалеку от них стоял гроб.

Но там был еще капитан Ратсхельм, бравый, неутомимый опекун фенрихов — начальник потока, которому подчинялось учебное отделение «X». Стоя по ту сторону могилы, он все время поглядывал на них, и взгляды его были полны наивной доброжелательности.

Капитан Ратсхельм рассматривал своих фенрихов с отеческой симпатией. Они, пожалуй, слегка расшумелись, но он считал это признаком их возросших морально-боевых качеств. Они пришли проводить в последний путь своего наставника, лейтенанта Баркова. И, слава богу, вели себя при этом не как бабы, а почти как настоящие солдаты, для которых смерть — обычное явление в этом мире, их постоянный попутчик. Так сказать, самый верный друг. И если не слишком-то уместно бодро смотреть ей в глаза — известная невозмутимость в этом деле все же весьма похвальна. Таков был Ратсхельм.