Эльза Моранте - La Storia. История. Скандал, который длится уже десять тысяч лет Страница 2

«…Прекрасная книга — там столько всего происходит волнующего, драматического, интенсивного… Там обитают цельные персонажи, сотворенные мощной мужской фантазией — пусть и немного едкой. Там мы можем насладиться пейзажем, который меняет, так сказать, тембр и род обаяния в соответствии со временами года. А закрыв книгу, вы видите, что вы соприкоснулись с законченным художественным мифом, и вам надо либо принять его таким, каков он есть, — или же целиком не принять; отдаться ему в плен — или отойти в сторону». (Джено Пампарони, журнал «Эспрессо». 1957. 9 июля.)

Эти два рассмотренных нами романа исподволь готовили главный роман Моранте, готовили «Историю». В «Острове Артура» у Моранте впервые появляется собака Иммаколателла — Непорочная; она, так сказать, предшественница Блица и Беллы — Красавицы из «Истории». (Животным у Моранте отводится очень важная роль, без них ее романы потеряли бы объемность!) Отец Артура третирует собственную мать — сходная причина в свое время вызвала побег юной Эльзы Моранте из дома. Наконец, есть важное упоминание: мать Артура рано умерла, мальчик неистово тосковал по ее ласке. «Для меня мать как раз и означает: ласка… ласка… ласка», — говорит Артур. В этом романе есть упоминание о популярной в Италии неаполитанской песне, где говорится о больной канарейке, поющей даже перед смертью, — это тоска по той самой матери, которой не было у Артура, — и у Моранте тоже… В «Острове Артура» всем впервые бросилась в глаза редкая особенность писательницы — ее лирические отступления, которые обычно читатель воспринимает как некую необязательную нагрузку — держат внимание читающего покрепче самого сюжета, а этим мало кто из пишущих может похвастаться. И еще: когда роман заканчивается — в сюрреальной, какой-то разреженной атмосфере, где обаяние образов, с которыми вы расстаетесь, достигает апогея, — мы отчетливо понимаем: то, что проходит через сознание героев, для Моранте важно, но то, что творится в их подсознании, на порядок важнее. Таков ее метод лепки своих персонажей, и с ним тоже надо либо смириться, либо совсем не открывать ее книг. Смириться явно выгоднее — мы наверняка узнаем что-то новое о самих себе или, по крайней мере, о чем-то задумаемся.

После «Острова Артура» снова наступила пауза. Она длилась одиннадцать лет, а потом на суд публики явилось престранное произведение, для которого не нашлось ни критериев, ни определений. Оно называлось «Мир, спасенный ребятишками», имело объем средней величины романа и состояло из трех частей. Этими частями были: собрание стихотворений, антология народных песен, обработанных автором, и одноактная пьеса в стихах. Книга сопровождалась прозаическими вкраплениями и забавными рисунками автора. В помощь удивленному читателю на последней странице обложки сообщалось, что книжку можно считать манифестом, а также памятной запиской, философским исследованием, романом, автобиографией, диалогом, трагедией, комедией, цветным документальным фильмом, комиксом, волшебным ключом, завещанием и поэмой. Налицо было явное литературное озорство. Раскрывшему эту книжку немедленно вспоминались эпатажные поэмы Маяковского. Но у нее был серьезный и сквозной замысел, очень свежий и серьезный, были и герои, так или иначе имевшие отношение ко всем трем частям. За нарочито вызывающей формой крылись весьма любопытные идеи. До появления «Истории» Моранте считала «Мир, спасенный ребятишками» своим лучшим произведением. Бросим же и мы на него хотя бы беглый взгляд.

Это эпическая и одновременно шутовская стихотворная повесть о Счастливых, Которых Мало, и Несчастных, Которых Много. Несчастные — это обычные люди, обуреваемые житейскими заботами и суетой, Счастливые ни за чем не гонятся, их ценности — это душа, природа, звери и птицы, словом — их собственная внутренняя музыка; мы бы рискнули сказать — это художники. Сама она, считает Моранте, принадлежит и к тем, и к другим. При этом Несчастные стремятся к счастью, то есть находятся в движении, Счастливые же бескорыстны, но зато им некуда двигаться.

Мы подходим к крайне важному моменту в творчестве Моранте — утопические истины, сформулированные ею в «Мире, спасенном ребятишками», позже легли в основу образа Узеппе в романе «История».

Да, Счастливые беззаботны, но, увы, они испокон века обречены страдать. Через поэму Моранте проходит фигура одного такого Счастливца — он отдан на съедение львам при Цезаре, еще раз — уже в обличи и язычника при императоре Флавии. Позже, при Диоклетиане он предан смерти в качестве непорочной девы, при папах сожжен, как еретик — и так без конца, в каждом поколении.

А образцово-показательным Счастливцем, Которых Мало, выведен некий мальчишка по имени Паццариелло («Дурачок»), убежденный, что неделя состоит из семи воскресений. В главе «Песнь о Великом Совершении» (Великое Совершение — это творение истории) Паццариелло признан развенчать все культурные завоевания человеческого общества, все цивилизации. Своей детской чистотой он способен их разрушить.

Здесь перед нами недвусмысленная проповедь анархизма, смешанного с евангельскими идеалами культивированного простодушия и сознательной бедности. «Небесные ребятишки» Моранте своими страданиями несут миру, по мысли автора, единственно возможное для него счастье. Этакие «божьи варвары», одним словом.

Не будем строги к автору — это он не совсем всерьез, ведь в конце концов Моранте пишет сказку. Перед нами своеобразный игровой прием, он всего лишь указывает на направление, в котором, может быть, стоило бы сделать несколько шагов. Знаменитый единственный ребенок Достоевского своей единственной же слезинкой способен, по мысли Моранте, спасти мир. Особенно, если и детей, и слезинок будет много. Ведь вот и в Библии сказано — «Будьте, как дети!»

Эта книжка Моранте не только встряхнула умы итальянцев, но и имела два совершенно вещественных результата. Описанная нами идеология позже легла в основу самого сильного романа Моранте, знаменитой «Истории». Кроме того, пользуясь своим внезапно выросшим общественным авторитетом, Моранте выиграла важную административную битву — по ее настоянию в заброшенном окраинном квартале была открыта средняя школа, которую власти Рима раньше строить упорно не хотели. На фасаде ее появилась табличка: «Мир все-таки будет спасен ребятишками! Эльза Моранте».

Летом 1974 года в одной из римских газет появился отрывок из романа «История» — сцена бомбардировки Рима и переселения Иды с маленьким Узеппе в окраинный барак. Это была рекламная публикация. Через три месяца новый роман вышел из печати в издательстве Эйнауди — в предельно дешевом оформлении, изданный сразу стотысячным тиражом, он, по настоянию автора, продавался всего за половину обычной цены. Это был во всех смыслах «народный» роман. Его сразу же пришлось допечатывать, и к декабрю тираж достиг миллиона экземпляров.

Что же касается самой Истории — как науки и хроники событий — то она вполне зримо присутствует на страницах романа. Она двигает здесь фигуры, она стоит над главными героями повествования и сама является героем — увы, по мнению автора, отнюдь не положительным.

В 1974 году в Италии были крайне актуальны темы возрождающегося фашизма и антифашистской борьбы, поэтому опубликование «Истории» было воспринято с особой обостренностью. Однако же в романе оказалось много непреходящего и вечного, помимо рассказа о годах фашистского засилья, поэтому, когда новый фашизм был выброшен с исторической сцены, популярность романа не упала. Ц. Кин абсолютно права, указывая, что роман, при всей его внешней простоте, довольно сложен внутренне. Магистральная фабула романа незатейлива, как рядовая учительская биография — идет лишенный внешнего блеска рассказ о жизни Иды Рамундо, полуеврейки, учительницы неполной средней школы города Рима, и ее двух детей. Вокруг них громоздятся эпохальные события — захватывается Абиссиния и Ливия, приходят к власти Муссолини и Гитлер, заключают между собой военный союз и развязывают Вторую мировую войну — наша учительница хоронит мужа, растит одного сына, активного юного фашиста, потом рожает второго сына от немецкого солдата, трепещет над этой хрупкой маленькой жизнью, готовой вот-вот угаснуть. От бомбежек рушатся дома, действуют расовые законы, евреев Рима отправляют в Освенцим. Ида же просто работает в школе и борется за выживание. Ее в результате так никто и не трогает, но атмосфера ужаса и унижения отпечатана на ней и на ее Узеппе недвусмысленно и несмываемо. Она становится живым портретом своего времени, портретом жизни при фашистском режиме. Ее нехитрые похождения в голодном Риме, на который сыплются бомбы, этот портрет лишь довершают.

Примерно за сто семьдесят лет до этого другой большой писатель Италии, Алессандро Мандзони, в своем знаменитом романе «Обрученные» высказал свое понимание истории. По его мысли, исторического повествования достойны вовсе не подвиги государей и властителей, а жизнь людей незнатных и малозначительных. Иначе говоря, тех же «униженных и оскорбленных». Моранте возобновляет этот разговор, ее герои как раз и есть люди незнатные и незначительные. Вот только больно им точно так же, как и знатным и значительным… В результате из-под пера у камерной поэтессы (такой была вначале литературная репутация Моранте) выходит гигантское полотно, запечатлевшее жизнь маленьких людей, хорошо знакомых нам «винтиков» исторического процесса. Ее роман как бы посвящен Риму — Открытому Городу, он сразу заставляет вспомнить лучшие неореалистические фильмы Италии. Необычность, однако, состоит в том, что Моранте прибегла к неореалистической манере изложения в пору, когда неореализм уже стал далекой историей, и в моде был уже даже не модернистский, а неомодернистский роман. С величавой невозмутимостью мастера Моранте пренебрегла всеми модернистскими наслоениями и написала традиционный роман с использованием всей неореалистической технологии. А ведь в это время велись разговоры об агонии романа как жанра, о вырождении его в эссеистику, о том, что аудиовизуальная техника скоро вообще отменит печатную прозу.