Богомил Райнов - Только для мужчин Страница 2

Случались и тихие ночи, когда под страхом того, что соседи могут вызвать милицию, наши гости довольствовались лишь спиртным и игрой в покер, а в гостиной было до такой степени накурено, что мне удавалось прошмыгнуть к себе в спальню почти незаметно.

В сущности, если кто-нибудь когда-нибудь меня замечал или делал вид, что замечает, так это была Беба, одна из приятельниц моей жены. Беба, насколько можно верить ее собственному признанию, давно «положила на меня глаз», и, когда моя жена снисходительно спрашивала у нее: «Что ты в нем находишь интересного, в этом кисляе?» – Беба отвечала кратко и определенно: «Ну, знаешь, одним нравится сладкое, другим – кислое». Случалось, Беба отрывала глаза от карт как раз в тот момент, когда я пытался проскользнуть к себе.

– А, Тони! Что это ты крадешься, точно вор? Поди-ка сюда! Посиди рядышком, благо ты теперь свободен.

Чтобы не прослыть совершенно антисоциальным типом, я, конечно, подсаживался к ней и даже пропускал два-три глотка спиртного, слушая Бебу – когда она пасовала, она бросала угрозы в мой адрес: «Сколько бы ты ни валял дурака, тебе от меня не уйти». Может, приставания Бебы действительно объяснялись любовью к кислому, однако в данном случае скисал вовсе не я, а моя жена. Хотя она и старалась сохранить при этом независимый вид. Что ж, это понятно: Бистра ни в грош меня не ставит, но привыкла обращаться со мной как с личной собственностью. А когда кто-то пытается прибрать к рукам то, что вы считали своей собственностью, это всегда раздражает, даже если эта собственность вам ни к чему. Сила инерции. Которая, оказывается, не бог весть какая сила, потому что однажды утром моя бывшая супруга вдруг заявила мне:

– Так больше не может продолжаться!

– Конечно, – кивнул я. – Люди, живущие внизу, обязательно сообщат в милицию.

– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду другое. – И так как я не догадался уточнить, что именно, она поясняет: – Это сожительство становится совершенно невыносимым.

– Ты же видишь, я соглашаюсь на все, чтобы его терпеть.

– Я не о тебе говорю, а о себе! – взъярилась Бистра, совсем как бывало в милые старые времена, когда мы еще были супругами.

Разговор шел в кухне, где, присев к покрытому клеенкой столу, я допивал собственноручно сваренный кофе. Допивал, рассеянно блуждая взглядом по клеенке с мелкими зелеными стебельками клевера, напоминающей прерию, над которой лениво перекатывались серо-фиалковые облака дыма от моей сигареты.

Час утреннего кофе всегда был самым спокойным в моих суетных днях. После светских развлечений моя жена и Жорж поднимались только с наступлением обеда. Жена в это время не работала – она ждала, пока ей предложат место «по душе». Что касается ее дружка» то род его занятий был каким-то неопределенным: он работал то ли инспектором, то ли поставщиком – в общем, я так никогда и не понял, что за работа у него была, во всяком случае, она позволяла ему мотаться по городам и весям, спать допоздна и уделять необходимое время своему хобби – перепродаже импортных вещей.

Однако это утро едва ли можно было назвать тихим. Перешагнув порог, жена застыла в боевой позе – руки на бедрах, ноги слегка расставлены.

– Не понимаю, чего ты от меня хочешь, – пробормотал я.

– Свободы! Неужто непонятно: свободы, и ничего больше!

Она продолжала стоять все в той же вызывающей воинственной позе.

– Ты подними одну руку вверх, – предложил я.

– Это зачем же?

– Получится, будто ты держишь факел. На манер статуи Свободы в нью-йоркском порту.

– Я бы тебе засветила факел, да вазу жалко, – ответила она.

Ваза безропотно поглядывала с буфета, готовая к делу.

В конце концов, решив, очевидно, что, прежде чем прибегать к сильным средствам, не мешает испробовать более мягкие, Бистра проговорила:

– Тони, ну скажи, ну может женщина жить с двумя мужиками одновременно?

– Ты живешь с одним.

– Однако соседи другого мнения: с одним развелась, за другого не вышла, живет с двумя.

– А что тебе мешает выйти за него замуж?

– Ты мешаешь.

– Я готов дать тебе подписку, что не возражаю, если в этом есть необходимость.

– Жорж сказал, мы поженимся только после того, как ты освободишь квартиру.

– А мне где прикажешь поселиться? На тротуаре?

– Не говори глупостей. Имеется в виду, что вы с Жоржем обменяетесь комнатами.

Десяток секунд я сидел молча, соображая, в какой форме лучше поднести свой отказ. Но жена, решив, что я испытываю колебания, усилила атаку.

– У Жоржа комната в хорошем доме, с удобствами. Из тех шикарных домов, которыми владела старая буржуазия. В двух шагах отсюда, в самом центре. Чудесный вид. И еще одно преимущество: соседи – одни мужчины. Редкая возможность для такого женоненавистника, как ты.

Я продолжал молчать, обдумывая свой отказ. Обдумывал я его без особой внутренней убежденности. Жена и на сей раз была права: она нисколько не сомневалась, что после неизбежной в таких случаях риторики я уступлю. Просто диву даешься, как такая вот женщина, не страдающая избытком интеллекта, может во всех случаях жизни быть правой.

– Нечего тут мудрить! – Бистра усилила натиск.

– Чему быть, того не миновать. Другого выхода нет! – И она решительно взмахнула рукой, дабы придать своим словам большую категоричность.

– Чудесно, – сказал я. – Только вскинь эту руку повыше. Будто держишь в ней факел.

Статуя Свободы и все такое прочее – это действительно чудесно. Скверно лишь, что, обретя свободу, ты первым делом задаешься вопросом: а какой от нее прок? И вместо того, чтоб ликовать по поводу своего освобождения, ощущаешь вдруг какую-то безбрежную пустоту.

На другой день, в обед, заглянул ко мне в комнату Жорж:

– Помочь тебе собраться?

– Нечего мне помогать. Я готов.

Весь мой багаж составил три места. В один, еще довольно новый, фибровый чемодан я уложил одежду, другой, картонный, совсем худой и обвязанный веревкой, набил книгами. Был еще небольшой узел – в него Бистра великодушно сунула несколько простыней и полотенец, уже изрядно послуживших.

Я беру чемоданы, Жорж закидывает на плечо узел, и мы в сопровождении Бистры направляемся к лестнице.

– Новый чемодан, если он тебе не очень нужен, ты мне верни, – бросает вдогонку жена.

– На кой он тебе? – бормочу я в недоумении. – У тебя горы чемоданов.

– Те набиты одеждой. А в этот я сложу зимние вещи. Что, я должна хранить их у себя на голове?

– Не бойся, – подмигнул мне Жорж. – Я такой гардероб тебе оставлю, что ты в нем запросто сможешь крошек принимать.

– Ты и в гардеробе их ублажал? – спрашивает Бистра. Но Жорж уже спускается по лестнице.

Уложив вещи в «жигули», мы трогаемся. В машине адская жара, но и улица не дышит прохладой. На бульваре не протолкнуться – транспорт, пешеходы. Жорж уставился глазами в ветровое стекло, машина еле ползет. Рядом, на тротуаре, толпы прохожих. Жара делает людей ленивыми или нервными. Ленивые едва тащатся, а нервных это раздражает, им не терпится всех обогнать.

Жорж, как видно, из нервных.

– Это же мука мученическая – пользоваться в наше время мотором, – горько вздыхает он, выключая сцепление и переходя на первую скорость.

– А ты ходи пешком.

– И пешком не легче. Этот город страшно перенаселен. Одни бегут, другие еле плетутся, одни напирают вправо, другие – влево… Когда я оказываюсь в толпе, меня до того бесит, что я начинаю толкаться локтями.

– Смотри, как бы тебя самого кто-нибудь хорошенько не толкнул.

– Я это артистично делаю, Тони! Толкаю якобы случайно и даже «пардон» говорю время от времени. Как садану локтем пять-шесть скотов, сразу на душе становится легче, веришь?

Я окидываю его взглядом. Жара ли этому причиной или ночная попойка, но он явно не в форме. Человек, готовящийся не сегодня завтра вступить в брак, обычно выглядит более оптимистичным.

Не успели мы свернуть на Патриарха, как зажигается красный свет. Жорж опять испускает мученический стон и выключает скорость. Вид у него пришибленный, глаза с апатией смотрят сквозь стекло. Загорается зеленый, но мой шофер будто и не замечает этого.

– Чего ждешь? – говорю. – Зеленей этого не будет.

– Что-то мне сегодня не по себе, – уныло бубнит он и медленно трогается с места.

Мне тоже несладко, но я же в другом положении. Я ведь потерпевший, а он в выигрыше. Однако есть у меня одно дело, и если оно выгорит, мое самочувствие сразу подскочит на несколько градусов. Если выгорит.

С горем пополам оставляем позади Патриарха. Машина мечется то в одну, то в другую сторону по каким-то улочкам. Я начинаю подозревать, что Жорж успел забыть собственный адрес, но тут «жигули» внезапно подкатывают к тротуару, и водитель с несколько нарочитой бодростью объявляет:

– Приехали. Вот она, резиденция.

«Резиденция» представляет собой двухэтажную хибару, которая, как видно, чисто случайно уцелела среди высоких новостроек. Речь идет не о том, что новые корпуса менее некрасивы – унылый вид этих клеток для людей уже стал обычным явлением. В старом же доме была какая-то претенциозность, которую время и запустение превратили в злую пародию. Светская красавица, с годами ставшая карикатурой на саму себя. Старуха с угасшим взглядом и иссохшим телом, застывшая в нелепой кокетливой позе.