Елена Колядина - Под мостом из карамели Страница 2

– Из-за меня? Так это я виноват, что Летка растет без матери? ― негодовал папа.

Машина рванула через перекресток, едва мигнул жёлтый.

Первое время он пытался вести с подросшей Летой неубедительные разговоры, в которые не верил и сам: «Мама тебя любит, просто жизнь порой устроена не так, как нам хотелось бы». Но Лета начинала рыдать, выкрикивала в адрес и отца, и матери ругательства. Доставалось и усиленно державшей видимость нейтралитета бабушке. Лета хлопала дверью своей комнаты, а однажды ушла и напилась, неизвестно где и с кем. Папа прочищал ванну и раковину, выковыривая из решеток то, чем рвало пьяную дочь, ― судя по цвету, винегрет, ― и плакал от жалости к себе.

– Смотри, что ты с ребёнком сделала, сучка!.. ― всхлипывал папа и вспоминал бронзовую кожу с россыпью родинок, выпуклые глаза и черные, змеящиеся по плечам волосы. Затем вошел в комнату Леты, взглянул на дочь, забившуюся в складку дивана, и выкрикнул:

– Да забудь ты о ней, как я забыл! Она умерла и пусть живет со своим козлом, как хочет.

В прихожую из кухни метнулась бабушка.

– Прекрати, ребенку ни к чему знать, что её мать блудница, – сдавленным голосом, призванным уберечь расшатанную психику внучки, захрипела, дыша корвалолом, бабушка. Она в очередной раз пыталась бросить курить и поэтому была подвержена приступам немотивированной раздражительности. – Она ― сволочь поганая, но и ты идиот! Если хочешь поругать эту змею, звони мне в любое время, я с удовольствием тебя выслушаю. Но ребенка оставь в покое!

– Я не из-за неё! – Лета зарыдала с новой силой. – Что вы ко мне пристали? Уйдите из моей комнаты!

– Мама, пожалуйста, не вмешивайся в нашу жизнь! – не решаясь ругать дочь за непочтительную грубость, но и не в силах смолчать, папа переключился на бабушку.

– Не слушай папу! – пытаясь вытолкать сына из комнаты, сипела поврежденными связками бабушка. – Он замечательный муж и отец, просто твоя бешеная мать его довела. – На этих словах бабушка спохватилась и попыталась проявить христианскую объективность. – Она тоже хорошая жена и мать, просто так сложилась жизнь.

Папа десятки раз давал себе лживый зарок не втягивать дочь в сводившиеся к проклятиям разговоры о бывшей жене, но каждый раз срывался, как не удержавшийся от очередного запоя алкоголик. А как быть? Кому ещё он может сказать всю правду о сучке, сломавшей им жизнь? Кто поймет его так, как Летка, пережившая то же предательство, что и он? Не на форумах же писать.

Папа кинулся к дивану и обнял дрожащую, пахнущую дешёвым вином дочь.

– Она поступила подло, но я не позволю ей разрушать нашу с тобой семью. Никогда больше не пей, а то станешь, как она… О-о, как я хочу, чтобы она мучилась, так же как мы!

Лета согласно кивнула – в расчете, что её оставят в покое. Папа с облегчением поцеловал сжатые в кулак пальцы дочери:

– И никто нам больше не нужен.

А что ещё он мог сделать? Взять того козла за его козлиное копыто и водить по нью-йоркским, или где там обосновалась в своей кукурузной стране эта похотливая парочка, музеям?

Каждый раз, когда Лета сводила кулаки и молча дрожала, словно не могла преодолеть спазм, папа судорожно душил её в объятиях, либо убегал из комнаты, чтобы не видеть, как его девочка, несомненно, сходит с ума. Что, если она потеряет рассудок?!

Невропатолог в детской поликлинике, правда, совершенно не впечатлилась волнениями папы, выписала ребенку сироп шиповника и посоветовала:

– Дурью не майтесь, мужчина, не видали вы психических.

Платный психотерапевт заверил, что подростковый возраст не обходится без проблем ни в одной семье, и его просто нужно пережить, как стихийное бедствие, тайфун – какой бы силы не налетал ураган, рано или поздно он ослабеет и сойдет на нет. Останется только разгрести поднятый в воздух мусор.

– На двери фломастером написала «Не входить!», – жаловался папа психотерапевту.

– Все правильно, обозначает границы своего личного пространства.

– Учится через пень колоду. Как ни спросишь про уроки – или не задали, или контрольная была.

– Что в дворники с такой учёбой пойдет, говорили?

– Конечно! – заверил папа. – И в дворники, и в доярки, и на завод горб зарабатывать.

– Больше не говорите. А то назло пойдет.

– И что делать?

– Вы сами-то успокойтесь. Ребенку передается ваша нервозность.

– Значит, опять я во всем виноват, – вскинулся папа. – А жена, значит, вся в белом.

– Это вам рецепт на феназепам, по таблетке три раза в день, – сказал психотерапевт, довел пациента до дверей и дружеским тоном посоветовал: – Ну, ушла жена. Кассу ведь не унесла? Значит, жизнь продолжается. Ушла своя – вокруг полно чужих. В море много рыбы, понимаете, о чем я? Клин клином вышибают. Проверьте, может, вы вообще бисексуальны?

– Я? – удивился папа. – Да вроде нет.

– Как знать, – сказал психотерапевт и взял шутливый тон. – Подумайте, неужели никогда не возникало желания отыметь какого-нибудь товарища по полной?

Папа шутить по поводу своего здоровья был не намерен, но внезапно вспомнил последние общественные слушания с комитетом Государственной думы по земельным отношениям и строительству, и глянул на доктора.

– Вот видите, – заметил психотерапевт и указал в сторону лифта. – Выход там.

Покурив кальян в ночном клубе, обитом чернильной кожей, – хотелось, чтобы грехопадение свершилось утонченно, папа попытался проверить засевшее в голове пророчество психотерапевта, но подозрения доктора оказались беспочвенными – папа, к некоторому его разочарованию, не был гомосексуалистом. Зато женщины слетались на него стаями летучих мышей. Не далее как вчера… Он вспомнил тренершу из «Уорлд класс», и повернул к третьему транспортному кольцу. Машина, прибавив скорости, въехала в тоннель, почти свободный в ранний субботний вечер. Папа насмехался над теориями психоанализа, но всегда въезжал в тоннели с мощным шумом. Он вообще с удовольствием нарушал правила, за которые можно было отделаться денежным штрафом.

– Машину двухместную купил, чтобы только для нас двоих, для тебя и меня, ― уменьшив громкость рекламы и обведя взглядом стекло спорткара, напомнил папа о самом дорогом, хоть и подержанном, доказательстве своей любви.

– Ага, для нас двоих. Сам всю Москву перетрахал.

– Что за выражения, дочь, ― строго сказал папа. ― Ты же знаешь, это так, для тонуса. Любовью я давно отзанимался, благодаря твоей матери забыл, что это такое. Теперь занимаюсь только сексом.

Лета фыркнула.

Папе нравилось вместе с Летой смеяться над дурочками, надеявшимися завладеть его одиноким измученным сердцем. Не понимают своими узкими как стринги лбами, что в папиной изможденной душе есть место только для одной женщины ― Леты.

Да, после развода с этой, истекавшей желанием, мессалиной папа не упускал случая взять в руку сочное яблоко. Он тайно надеялся, что слухи о его бурной личной жизни дойдут до бывшей жены – пусть не думает, что кто-то грызет по ночам подушку и посещает сад наслаждений в одиночестве, под завесой отдающей хлоркой воды. По этой же причине папа старался омолодить свою стареющую позолоту – сделал на пояснице тату с именем Леты, ходил на выступления групп в клубы и писал в твиттер. Однажды, попервости, его даже занесло на флэшмоб. Суть его папа не понял, но, как и все, пробежал по скамейкам на бульваре, возле фонтана остановился и крикнул: «Готово!». А после представлял, как кто-то из общих знакомых доносит:

– Слушай, а твой шикарно выглядит, по скамейкам скачет как молодой.

Папа познакомился с этой гадиной, бросившей ребенка ради очередного похотливого кабана, в 1979 году в манеже на берегу Невы, на выставке, несмотря на вполне официальное открытие, провозглашенной возбужденными зрителями «запрещённой». В очереди, всю ночь стоявшей в кассу – иначе билетов без блата было не достать, с затаённым восторгом говорили про картину «Дорогами войны», на которой советская армия изображена отступающей! Пусть, пусть дивизия сгинет в болотах, только бы дохнуть воздуха свободы. А на одной картине вообще Христос! Пользуясь предрассветной сыростью, папа накидывал на плечи змеи свой кримпленовый пиджак, она шутливо раскачивала пустыми рукавами, а он вскакивал на бетонную урну, тщеславно объясняя тайну гармонии дорических колонн. В зале папа с блеском рассуждал об архитектурном построении «Мистерии ХХ века», но смотрел на чувственный темный рот и думал об оральном сексе. Возле картины «За ваше здоровье!», в толпе шепчущихся зрителей, сбитых с толку образом советского солдата-победителя в старом ватнике и со стаканом водки, его фантазии перешли на грудь в кнопках джинсового платья. Это, несомненно, была любовь.

Они поженились на пятом курсе. После развода папа любил мучить себя воспоминаниями о страстных, до сухости и жжения, ночах первых лет брака. И долго прятал среди вещей жесткий гипюровый лифчик с пластмассовой застежкой. Правда, подержав лифчик в руках и представив плотный черный треугольник, судорожно движущийся в темноте, через некоторое время папа почему-то неизменно начинал думать о летучих мышах.