Курт Воннегут - Малый не промах Страница 2

Самому Руди повезло: он был в отъезде и уцелел.

«А раз движимое и недвижимое имущество не пострадало, то, может быть, мир и не потерял ничего стоящего?» – доносится язвительная реплика автора.

Официальная версия катастрофы гласила: военный грузовик перевозил бомбу, взрыв – несчастный случай. Так ли, иначе – спасательные команды устроили братскую могилу, застлали ее бетоном, получилась замечательная автостоянка для туристов, хлынувших поглазеть на мертвый, обнесенный колючей проволокой город, где сразу «воцарился порядок, чего раньше очень не хватало». Сам президент США назвал инцидент «удачнейшим обстоятельством», поскольку возникла идея заселить каменный, сохранивший все удобства и блага цивилизации город беженцами с Гаити. Никаких дополнительных расходов и возни.

В иронично-насмешливом или печально-скептическом голосе Воннегута раньше редко слышалось: как это случилось? почему? кто виноват? Ему привычнее было переиначивать понятия и пускать все шиворот-навыворот. Даже в романе «Колыбель для кошки» (1963) фонтанирующая фантазия и огульное острословие заглушали вопросы, какими всегда задается большая проза, хотя речь там шла ни много ни мало о создании атомной бомбы. Примерно то же самое случилось со знаменитым воннегутовским романом «Бойня номер пять, или Крестовый поход детей» (1969): эта фантазия на темы бывшей войны и современного мира проникнута печальным, но и отстранение насмешливым взглядом на то и на другое. Громче всего тревожные вопросы зазвучали у Воннегута именно сейчас, и понятно почему. Лет восемь-десять назад в США и повсюду в мире поднялась волна общественного возмущения работами над созданием оружия повышенной радиации – нейтронной бомбы, а Р. Рейган говорил: «Это оружие с лучом смерти из научной фантастики, о котором раньше только мечтали».

Литература быстро откликнулась на разработку нового средства массового поражения и возросшую угрозу всемирной катастрофы. В апреле 1978 года, как раз в те дни, когда президент Картер должен был принять решение – начать или отложить производство нейтронного оружия. Гор Видал выпустил эсхатологический роман-памфлет, роман-предупреждение «Калки». Почти одновременно с «Малым Не Промах» появилась послеатомная робинзонада интеллектуала Кэлвина Кона – единственного, кто чудом спасся после того, как противоборствующие стороны уничтожили друг друга – впрочем, путаная притча, сочиненная Бернардом Маламудом, ныне уже покойным, предлагала только один выход: жить среди человекообразных обезьян, уповая лишь на «милость божью» (так называется роман). Если выйти за пределы Америки, то в духе черного юмора толкуются проблемы Большого Взрыва и постчеловечества Гюнтером Грассом в его последнем романе «Крысиха» (1986)…

Итак, призвав на помощь своего героя, Воннегут пускается на поиски причин обоих происшествий. Не стихийные же это бедствия, не капризы климата и погодных условий, какой была жестокая снежная буря, пронесшаяся над Мидлэнд-Сити в 60-м, после которой, простудившись, умер старший Вальц и пострадали другие обитатели города, и выстрел, и взрыв – только итог, результат, конец, а у всякого конца должно быть начало.

Нелегко дойти до начал теперешнему, пятидесятилетнему Руди Вальцу, скромному фармацевту, незадачливому драматургу, одинокому и далеко не счастливому человеку. Его сбивчивый, неуверенный рассказ, перескакивающий во времени и с предмета на предмет, разворачивает свиток трагических событий – загадочных, непонятных, несуразных, изобилующих неожиданными совпадениями и диким стечением обстоятельств. Возникает немыслимая череда несчастий, от которых почти что невозможно уберечься. И такая же длинная и запутанная вереница виноватых, что вроде как и не разобраться, кто чья жертва. Персонажи поворачиваются то хорошей стороной, то дурной, то страдают сами, то причиняют страдания другим. «Колесики цепляются за колесики», крутятся «шестеренки судьбы», вертится, наглотавшись всяческих наркотических снадобий, наша планета, которая «рано или поздно… все равно взорвется».

Говорят, что чистюля енот полощет в воде добытый им кусок сахара, пока тот не растает. Кажется, что и у Воннегута вот-вот «растает» тема в усердном полоскании случайностей и совпадений, истоков, связей и следствий. Конкретная вина за то, что произошло там-то и тогда-то, перекладывается на одного, другого, третьего, рассеивается в пространстве – но затем лишь, чтобы всех облучить радиацией совестливости. Чтобы вызвать у нас, читателей, встречную реакцию – чувство ответственности за наши прошлые и будущие поступки, и чужие тоже. «Преступление, которое он (Руди Вальц. – Г. 3.) совершил в детстве, – символ всех моих прегрешений», – говорит писатель в предисловии. Это уже не игра, а нравственная и философская позиция художника-гуманиста, озабоченного бездумностью, безумностью, «беспечной бесчеловечностью человека к человеку». Ненаигранный пессимизм тоже обладает огромным положительным зарядом.

Путешествуя памятью по прошлому, Руди Вальц не спешит судить, потому что несет тяжелый груз вины за свою мальчишескую выходку. Он – «нейтро».

Наименование вроде непривычное, а в то же время многое слышится в нем и русскому, и всякому другому уху. Идет слово от латинского neuter, что первоначально значило «ни тот, ни другой», «ни то ни се». Идучи оттуда, слово постепенно обрастало новыми и новыми слоями смысла. Воннегут виртуозно выжимает из самопрозвания героя почти что все возможные значения, тасует их, раскладывает и опять собирает. Однако ж по краям этого разномастного смыслового веера располагаются два основных и конфликтующих: спокойное наивно-невинное понятие «нейтральный», «нейтралитет» и название элементарной, но грозной частицы – «нейтрон», с помощью которой разбомбили и расщепили атомное ядро, а отсюда вытягивается и зловещее – нейтронная бомба, нейтронное оружие.

Нейтрон был открыт в Англии в 1932 году. Тогда же в Америке открылся «смотровой глазок» Руди Вальца. Тогда же в Германии те, кому это было выгодно, усиленно подсаживали Гитлера в кресло рейхсканцлера.

А за четверть века до этого Отто Вальц, мнящий себя живописцем, спас в Вене от голодной смерти некоего собрата по профессии. Он не знал, какие художества сотворит потом Гитлер. «Слишком уж много самых чудовищных ошибок можно совершить, пока живешь на свете», – печально думает Руди о своем отце, который исковерканной судьбой сына и своей собственной расплачивается и за приверженность нацистскому «новому порядку», и за то, что обучил Руди обращаться с оружием, и за многое другое.

«Нейтральные» интонации рассказчика сменяются настороженными всякий раз, когда речь заходит о катастрофе, постигшей Мидлэнд-Сити. Уже где-то посередине рассказа у Вальца вспыхивает догадка: «А вдруг взрыв нейтронной бомбы – не такая уж случайность?»

Чем дальше, тем тверже складывается у него из множества предположений убежденность: американские военные сами провели испытание нейтронной бомбы, взорвали одну на пробу в малом городишке, до чьих жителей никому дела не было. Выступила с протестом организация «Фермеры юго-западного Огайо – за ядерную безопасность», распространяя «поджигательские» слухи, будто Соединенными Штатами правит кучка спекулирующих на насилии.

Не исключено, что предложение использовать Мидлэнд-Сити в качестве идеального полигона для испытаний новой нейтронной игрушки поступило от владельца «Бэрритрон. Боевые системы». Иные дельцы вели в городе игры «в мировом масштабе» – вскользь, но красноречиво говорится в романе. Зато Фред Бэрри был хорошим сыном: в память о покойной матушке он построил сверхсовременный Центр искусств и подарил его родному городу.

Мама у Руди Вальца тоже умерла еще до нейтронного взрыва от раковой опухоли. Исследования показали, что опухоль развилась под влиянием радиоактивного облучения, источник которого – цемент в каминной доске на квартире у Вальцев. Дом строили братья Маритимо, бывшие иммигранты, которых когда-то пригрел отец Руди, – к войне они заделались крупными строительными подрядчиками. Цемент они завезли из Оук-Риджа, что в штате Теннесси, где правительство продавало отходы уранового производства.

Когда в Мидлэнд-Сити малолетний Вальц нечаянно убил беременную женщину, там, в Оук-Ридже, и в Лос-Аламосе, штат Калифорнии, и в Чикаго, и бог весть где еще вполне взрослые и рассудительные дяди вовсю трудились над созданием атомных бомб. Через пятнадцать месяцев ими будет уничтожено двести тысяч мужчин, женщин, детей. И никто не понесет за это наказания, никого не запрут в клетку и не назовут «воплощением зла», потому что «таким образом Америка „всерьез“ собиралась стоять на страже мира и справедливости».

Казалось бы, только что Руди Вальц формулировал для себя символ веры настоящего «нейтро»: никого не любить, никому не верить, ни во что не вмешиваться. К концу рассказа частицы «не» сами по себе отпадают. В хаотическом сцеплении событий он различил чудовищную закономерность и докопался до причины причин: его страна первой создала и применила ядерное оружие.