Андрей Юрич - Ржа Страница 2

— Нашел! — крикнул Пашка. — Уже четыре!

И поднял над головой серое длинное маховое перо. К нему, шлепая по сырым кочкам, подбежал Алешка:

— Это еще красивее, — выдохнул он, разглядывая изящный изгиб и блестящую поверхность пера.

— Пошли, куда посуше, — предложил Пашка, — подумаем, как их приделывать.

Они отошли от ручья и стали подниматься вверх по солнечному склону распадка. Минут через тридцать, на гребне сопки, они огляделись. Склон, по которому они пришли, был залит желтым медовым светом, противоположный склон тонул в синей тени, и даже отсюда можно было видеть, как вдоль него перемещаются призрачные комариные облака. Здесь, наверху, всегда дул ветер, и комаров сносило вниз.

— Смотри, там кто-то есть, — Алешка указал рукой.

В их направлении по северному склону гребня шагала маленькая человеческая фигурка. Человечек остановился, поднял голову и явно заметил их. Снова пошел, теперь уже точно к ним.

— Блин, — сказал Пашка, — куда ни пойди, везде кто-то бродит! Вроде малой какой-то… Чего он к нам прется?!!

— Не знаю… — сказал Алешка. — Он мешать не будет. Если что — прогоним.

Пашка кивнул. Они уселись на теплые плоские камни и разложили перед собой лук, тонкие ровные прутья, перочинные ножики, катушки ниток и перья. Перья, чтобы не улетали, придавили камешком.

— Ну, и чо? — спросил Алешка.

— Надо как-то крепить перья, — объяснил Пашка, — чтобы они ровными были и торчали одинаково с двух сторон стрелы. Ты крепи, как сам придумаешь, и я — тоже. Сравним, у кого лучше получилось.

Они взяли ножики и засопели от напряженных раздумий. Потом каждый начал резать прутик. Пашка расщепил конец прута и пытался закрепить перо в расщепе. Алешка старался процарапать кончиком ножа углубления в прутике, вложить в них перья и примотать нитками. Ни у одного из них толком ничего не получалось. Два пера уже были безнадежно испорчены, когда над камнями замаячила чужая черноволосая голова с узкими темными глазками.

Маленький бледнокожий мальчишка в пыльных брючках и синей спортивной кофточке подошел к ним на несколько шагов и остановился.

— Зайцев видели? — спросил он, отрывисто и нечетко проговаривая слова.

— А ты их чо, ловишь? — спросил Пашка.

— Нет, я зайцевое говно ем, — объяснил мальчишка.

— Зачем? — удивился Пашка и пристально поглядел в невозмутимое лицо незнакомца. — Ты вообще кто?

— Я — эвен. Вкусно, — ответил мальчишка сразу на оба вопроса.

— Вкусно? — снова спросил Пашка.

— Да, сладкое, — покивал головой пришелец. — Меня зовут Спиря. А вы кто?

— Индейцы, — сказал Алешка.

— А-а… — спокойно сказал Спиря. — А вы видели здесь зайцев?

— А у тебя глисты не заводятся? — спросил Алешка.

— Заводятся, — охотно подтвердил Спиря. — Мне их бабушка выводит. Она в больнице работает, медсестрой.

Он поморщился, вспомнив бабушку, глистов и больницу.

— Спиря, — спросил Пашка, — а ты умеешь перья к стрелам прикреплять?

— Да, — просто сказал Спиря. — Давай, покажу.

Он подсел к индейцам и взял в руки Пашкин ножик и прутик.

— Мне дед показывал, — пыхтя от усердия, гундосил Спиря.

Он аккуратно расщепил конец прута и вставил туда два подрезанных пера косым крестом. Потом подумал и для надежности обмотал голубенькими нитками с Алешкиной катушки. Подстругал острый конец стрелы.

— Все, — сказал он.

— А стрелять умеешь? — спросил Пашка.

— Да, пойдем покажу, — кивнул Спиря в строну кустов на дне распадка.

Возле ручья Спиря вложил стрелу в лук и пошел сквозь кусты, пригнувшись, шагая широко и плавно. За ним, подражая ему, сгорбатившись и раскорячивая ноги, шли Пашка и Алешка. Спиря недовольно морщился, слушая, как хлюпают их сапоги. Он делал вид, что раздражен, хотя его нисколько не раздражало присутствие этих русских. Ему нравилась их затея с луком и стрелами. Он хотел похвастаться, как умеет стрелять. Тем более что стрелять он не умел.

Дед-оленевод, низенький и толстый, приезжая в гости к детям и маясь бездельем в благоустроенной квартире, иногда одаривал Спирю крохами от наследия предков — пел ему, глядя в люстру, тягучие тундровые песни, учил делать стрелы при помощи кухонного ножа или бороться с волком. Волка, стоя на четвереньках, изображал сам дед.

— Уууу, кээре! За глотку хватай! За глотку! Выше! — кричал он Спире по-эвенски.

Показывал сам на себе, как именно нужно хватать, и тут же пытался укусить внука за воротник рубашки. Спиря валился на ковер и хватал деда за глотку. Скоро дед начинал кашлять. Потом долго сидел на ковре, смеялся и смотрел на внука радостными глазами-щелочками. Потом они шли на кухню, дед пил кирпичный чай и лениво курил старую, потертую трубку, давая иногда внуку затяжку-другую горького дыма.

— Кури! — говорил дед. — Комары кусать не будут.

Сейчас, в кустах, с чужим луком в руках, Спиря гордился тем, что он эвен.

— Вы волков не бойтесь, пока я с вами, — объяснял он русским. — Волки эвенов боятся. Мы их душим. Вот так!

Он показывал, как именно эвены душат волков. Потом спохватывался, снова пригибался и шел дальше. Алешка и Пашка знали, что волки тут не ходят никогда, но из чувства глубокого уважения к Спире даже немножко боялись волков.

Заметив куропатку на берегу ручья, шагах в десяти, Спиря присел. Алешка с Пашкой рухнули животами в ледяную воду между кочками. Куропатка недоуменно посмотрела на Спирю, моргая черными глазками на маленькой коричнево-серой головке, и стала аккуратно, боком, спускаться к воде, чтобы пощипать багульника.

Спиря поднял лук к груди, держа его горизонтально, натянул тетиву и показал кончиком стрелы на цель. Куропатка снова тупо уставилась на Спирю. Он отпустил тетиву, и стрела, мелькнув между ветками березы, воткнулась в куропатковую грудь. Птица свалилась в ручей и поплыла, барахтаясь вниз головой. Спиря обернулся:

— Я попал, — сказал он недоуменно и тут же поправился: — Я всегда попадаю!

Они вскочили и побежали вдоль ручья, догоняя быстро уплывающую добычу. Когда птицу достали из воды, она уже не дышала. Стрела вошла ей в грудь всего на пару сантиметров.

— Красивая, — сказал Алешка, разглядывая вблизи рябой узор перьев.

— А у кого дома мы ее жарить будем?

— Надо здесь, в джунглях, жарить, — сказал Пашка. — Щас костер разведем…

— А спички есть? — спросил Спиря. — Нет? Значит, так съедим.

Он посмотрел на закатившиеся куропачьи глаза, подумал, что никогда не ел сырого мяса, и вспомнил рассказы деда о том, что сырое мясо очень полезно.

— Мы, эвены, едим сырое мясо, — заявил он, подумал и добавил: — Поэтому мы сильные и можем душить волков.

Перемазавшись кровью и порезав палец, он Пашкиным перочинным ножиком кое-как освежевал тушку, снял с нее шкурку вместе с перьями. Внутренности выпустил на землю и спихнул ногой в ручей. Потом отрезал кровяно-розовый окорочок и укусил его. Укусил еще раз.

Пашка с Алешкой переглянулись.

— Леш, индейцы едят сырое мясо? — спросил Пашка.

Алешка поднял с камней тушку, отряхнул ее, повертел в руках, чувствуя на пальцах теплый жир и кровь. Зажмурился и укусил.

— Едят, — сказал он Пашке, открыв глаза. — Ничего так, вкусно.

Они с аккуратностью воспитанных мальчиков пообгрызли самые мясистые части куропаткового тельца и бросили остатки в ручей. Все трое ощущали победное удовольствие. Пашка с Алешкой были рады, что их затея с луком не провалилась, а Спиря млел, размышляя о том, какой же он все-таки настоящий эвен — стрелу изготовил, дикого зверя убил, сырое мясо ел.

Губы мальчишек блестели от птичьего жира.

— Спиря, — спросил Пашка, — а ты где живешь?

— У бабушки, — ответил Спиря и показал рукой куда-то в сторону.

— А ты, Спиря, хочешь быть индейцем? — спросил Пашка.

Спиря немного подумал, вспоминая мускулистых ирокезов в бабушкином черно-белом телевизоре, и уверенно сказал:

— Да.

— Классно! — сказал Алешка. — Только, знаешь, тебе надо будет делать для нас стрелы.

Спиря кивнул с холодной невозмутимостью последнего из могикан.

— И еще, знаешь… — помялся Алешка. — Индейцы ведь не едят заячье говно.

— Ладно, — с готовностью согласился Спиря. — Я и сам хотел уже перестать. Глисты. И зайцев здесь мало. Вы вообще видели тут зайцев?

Пашка с Алешкой переглянулись и пожали плечами. Конечно, это было не очень прилично для индейца — не видеть каких-то там зайцев.

3

Любимым местом домашних игр индейцев было дальнее задиванье. Квартиры их семей, расположенные в одном доме, были одинаковыми, и диваны, столы, телевизоры — стояли на одних и тех же местах. Правда, в Алешкиной квартире царил бедноватый минимализм: диван оброс индейской бахромой, потому что кошка точила об него когти, самодельная книжная полка шатко прислонилась к неровной стене в углу зала, а в родительской спальне стояли у противоположных стен две железные кровати. На одной из них часто лежал в зыбком алкогольном беспамятстве Алешкин отец. Тогда мальчишки выползали из-за дивана и тихо, елозя животами по старому линолеуму, прятались под его кровать. Они играли в индейцев, пробравшихся во временную хижину бледнолицего капитана. Пьяный капитан бредил в беспокойном сне, вскрикивал матерно и спускал с кровати тяжелую руку — шарил по полу в поисках залапанной банки с холодной водопроводной водой. Индейцы каждый раз передвигали банку и дергались от удушающего смеха. Так они вредили бледнолицым.