Джонатан Кэрролл - Поцеловать осиное гнездо Страница 2

– Не возражаешь, Ганс? – Она всучила ему фотоаппарат и встала рядом со мной, взяв под руку. Ганс сосчитал до трех и снова ослепил меня вспышкой.

– Меня зовут Таня. Когда будете надписывать книги, не забудьте, пожалуйста, что меня зовут Таня.

– Хорошо.

Она взяла свой фотоаппарат и поспешила прочь. Обняв за плечи, Ганс увлек меня в дальний угол, где дожидались стол и кресло.

– Таня всегда покупает по два экземпляра твоих книг. Второй дарит сестре.

– Да благословит ее Бог!

Я уселся, и ко мне стали нерешительно подходить первые любители автографов, словно боясь меня потревожить. Я по мере сил старался быть любезным, всегда спрашивал у них имя и писал что-нибудь личное, чтобы они, взглянув на надпись, улыбнулись. «Завтрак с Чарльзом. Благодарю за разделенную трапезу». «Дженнифер – с приветом от Кудесника». «Тане, которая всегда покупает две книги и заслуживает двойной благодарности за поддержку». За раздачей автографов, улыбками и короткой болтовней время шло незаметно.

– Меня зовут Вероника. У меня целая пачка, так что будет здорово, если вы просто надпишете их и... Ну, понимаете, просто надпишете.

Когда она подошла к столу, Ганс протянул мне стакан кока-колы, и когда девушка заговорила, я не смотрел на нее. Поставив стакан, я увидел самую верхнюю книжку в пачке – немецкое издание моего первого романа.

– Черт возьми! Где вы ее раздобыли?

Я с улыбкой взглянул на Веронику и замер. Это была калифорнийская блондинка; ее платиновые волосы волнами ниспадали на плечи, а кожа была такой блестящей и гладкой, что если пробудешь рядом слишком долго, то придется сесть себе на руки, чтобы чего не вышло. Ее огромные зеленые глаза светились дружелюбием, но в них были глубина и ум, которые оценивали тебя и в то же время манили. Полные губы казались почти пурпурными, хотя было ясно, что губной помадой она не пользуется. Это был декадентский рот, явно чересчур декадентский для такого лучезарного лица, и я не знал, нравится ли мне такое противоречие. Оно зажгло меня, но я не понял, понравилось ли оно мне.

– Я купила ее в Германии, когда была там. Я пытаюсь собрать все издания ваших книг, но это нелегко.

– Вы коллекционер?

– Да нет. Я просто люблю ваши книги.

Я открыл книгу на титульном листе.

– Значит, ваше имя...

– Вероника. Вероника Лейк. Моя ручка замерла.

– Как?

Она рассмеялась глубоким, мужским смехом.

– Да, вот такое имя. Наверное, моя мать была не чужда садизма.

– И вы так похожи на нее! Это все равно, что вам назвать сына Кларк Гейбл.

– Ну, в Южной Америке детишкам дают имя Иисус.

– Да, и потому они, когда умрут, могут попасть на небеса. А вы, Вероника, когда умрете, попадете в Голливуд.

Я надписал книгу и потянулся к следующей. Японское издание. За ним последовало испанское. Не считая собственных полок, я нигде не видел подобной коллекции.

– Вы пишете такие книги, которые я сама бы написала, если бы только умела. Я их понимаю.

– Вы не выйдете за меня замуж?

Она мило надула губы:

– Вы ведь женаты.

Я продолжил надписывать книги:

– Уже почти нет.

Но тут я ощутил чью-то руку у себя на плече и незабываемый запах одеколона моего незабываемого редактора Аурелио Пармы.

– Сэм-обманщик! Фараонов-то куда задевал?

Я мгновенно насторожился:

– Обманщик? Ты на что это намекаешь, Аурелио?

– Да нет. Я просто пришел понаблюдать за тобой. Я его редактор, – обернувшись к Веронике, важно сообщил Аурелио в лучшей манере типа «L'etat, c'est moi»* [«Государство – это я» (фр.).] и ослепил девушку своей итальянской улыбкой.

– А я его поклонница, – ответила она без тени улыбки.

– Тут она тебя обскакала, босс.

Аурелио не любил, когда его обскакивали, и бросил на Веронику взгляд, от которого растаял бы пармезан, а она в ответ посмотрела на него будто на сноску петитом. Моя поклонница победила, и он удалился.

– А вы дипломат, Вероника!

– Я пришла сюда повидать вас, мистер Байер. Мне нужно всего пять минут. А он и так занимает все ваше время.

– Этого он от меня никогда не дождется, – пробормотал я, снова берясь за ручку.

– Я понимаю, здесь не место заниматься бизнесом, но я снимаю документальные фильмы. Мне бы действительно хотелось снять что-нибудь о вас. Вот моя визитная карточка. Если вас заинтересует, позвоните. Даже если не хотите сниматься, я буду страшно рада, если вы позвоните.

– Я польщен.

Я закончил надписывать ее книги. Она сгребла их и наклонилась ко мне:

– Я серьезно.

Эта женщина была одинаково хороша как с фронта, так и с тыла. Ее прямота немного пугала, но в то же время радостно возбуждала. Следующий поклонник, шмякнув на стол свою – то есть мою – книгу, раздраженно заметил:

– Ну, сколько можно...

– Прошу прощения. Как ваше имя?

Болтовня с Вероникой замедлила ход времени, и я поспешил взять хороший темп, стараясь не отвлекаться. Так продолжалось полчаса, пока я не взглянул на оставленную мне визитную карточку. Еще одно потрясение.

В моем романе «Татуированный город» центральный момент – это когда главный злодей снимает рубашку, и героиня впервые видит его спину. У русских уголовников спины покрыты всевозможными причудливыми татуировками. Работа выполняется бритвенными лезвиями, иголками и чернилами, приготовленными из мочи и жженых каблуков. Тюремная татуировка рецидивиста иллюстрирует его автобиографию – какие преступления он совершил, где пристрастился к наркотикам, где стоит в уголовной иерархии. Каждый образ символичен: алмаз означает, что владелец татуировки полжизни провел в тюрьме, паук – что он специализировался на кражах со взломом, и т. д. На моем злодее ангелы, русские церкви, мосты, драконы, облака, деревья и прочее занимали почти каждый дюйм спины, сливаясь в своего рода наивистскую фреску с видом Града Господня.

Каким-то образом Вероника Лейк раздобыла ту же фотографию, вдохновившую меня несколько лет назад, и воспользовалась ею для своей визитной карточки. В точности та же картинка, только с фамилией и телефоном, тисненными серебром поверх изображения. Картинка, воспоминание о том, как я некогда воспользовался ею в своем сюжете, дерзость Вероники... от сочетания всего этого у меня по спине пробежала дрожь. С тех пор, как я встретил свою последнюю жену, ни одна женщина так меня не интриговала.

Но день еще не кончил играть со мной шутки. Когда раздача автографов закончилась, я с мормонским рвением запудрил Аурелио мозги насчет новой книги, заверив его, что все идет как надо, вот погоди, сам увидишь, – и поспешил к дверям. Свою машину я оставил в гараже на окраине и теперь, чтобы доехать туда, поймал такси, надеясь выбраться из города еще до часа пик.

Дорога домой в Коннектикут занимала добрых два часа, если не случится задержек, но только я выехал на Вест-сайдское шоссе, как попал в пробку. Если уж вам придется где-то застрять, то лучше всего – на этой дороге, поскольку оттуда открывается приятный вид на реку Гудзон с движущимися вверх и вниз по течению всевозможными плавсредствами. Я засунул в магнитофон кассету с текущим бестселлером и успел прослушать две главы чьего-то текста, прежде чем машины снова двинулись. После моста Джорджа Вашингтона дело пошло лучше. Я прибавил скорость, радуясь, что этот день натянутых улыбок и ложных обещаний для меня закончился.

Однако чем больше я думал, тем яснее понимал, что как бы далеко и быстро ни ехал я по скоростной магистрали, все равно дома меня дожидается жизнь. Что, черт возьми, мне делать с этим мертворожденным романом, лежащим так безжизненно у меня на письменном столе? Впервые за свою писательскую карьеру я открыл, что литературный роман может иметь сходство с романом любовным, который начинается с долгих поцелуев и плясок в фонтане, но вдруг, пока ты еще не успел понять, что происходит, обращается твоим учителем шестого класса. Я достиг той точки, когда не хочется даже заходить в свой кабинет, так как от одного взгляда на стопку бумаги возникает неодолимое желание телепортироваться куда подальше, хоть на другую планету. На любую – только бы там не было книг, крайних сроков и итальянцев-редакторов.

Злюка Айрин высказала это лучше всего:

– Все крысы бегут с корабля, Сэм. Даже твой лучший друг – воображение.

Это больше всего меня и удивило. До недавнего времени все было так просто! Каждые пару лет я садился с парой персонажей в голове за пишущую машинку и начинал печатать. По мере знакомства с ними, усвоения их привычек и видения мира из тумана выходил сюжет, и сам ложился на страницы. Сложностей не возникало, наверно, еще и потому, что я хорошо относился к своим персонажам. Я никогда не принуждал их к чему-либо. Отнюдь не все они были моими героями, но я ко всем относился с одинаковым уважением и позволял самим выбирать себе путь и следовать ему. Один писатель говорил, что при написании каждой книги в какой-то момент персонажи берут управление на себя, и ты лишь позволяешь им делать то, что они хотят. Для меня же этот момент наступает на первой странице.