Хулио Кортасар - Выигрыши Страница 2

— Я никогда не сомневался в вашей Кама Сутра, — заверил Лопес. — Роберто, еще пива!

— Ну и жажда у сеньоров, — сказал Роберто. — Сильно парит. Наверняка пойдет дождь. Да и в газетах об этом было.

— Ну уж если в газетах, значит, святая правда, — сказал Лопес. — Я, кажется, начинаю догадываться, кто будет нашими товарищами по путешествию. У них лица выражают то же, что и у нас, не то радость, не то недоверие. Присмотритесь, доктор, и вы сами убедитесь в этом.

— Почему недоверие? — спросил Рестелли. — Ваши подозрения необоснованны. Вот увидите, мы отчалим точно во время, указанное на обороте билета. Это вам не какая-нибудь лотерея, а государственная. Билеты распространялись в лучших кругах, и трудно ожидать подвоха.

— Я восхищаюсь вашим доверчивым отношением к бюрократическим порядкам, — заметил Лопес. — По-видимому, таков ваш внутренний склад. А я вот неуравновешенный человек, я всегда во всем сомневаюсь. Не то что я не доверяю этой лотерее, но просто не раз спрашивал себя, а не получится ли так, как с «Хельрией».

— «Хельрия» была организована, по всей видимости, еврейскими агентствами, — сказал доктор Рестелли. — Даже ее название, если вдуматься, говорит об этом… Я не антисемит, уверяю вас, но уже на протяжении нескольких лет я замечаю, как всюду проникает эта нация, если хотите, в некоторых отношениях весьма достойная. За ваше здоровье.

— За ваше, — сказал Лопес, едва сдерживая смех. «А в пять и часов вышла маркиза?» В дверь с Авенида-де-Майо то и дело заходили завсегдатаи. Лопес воспользовался этнографическими, по всей видимости, размышлениями своего собеседника, чтобы как следует осмотреться. Почти все столики были заняты, но лишь за немногими царил дух предстоящих странствий. Стайка девушек покидала кафе, как обычно смущенно толкаясь и смеясь, поглядывая на своих доброжелателей и недоброжелателей. Почтенная сеньора, окруженная детьми, направлялась в небольшой зал с чинно застеленными столами, где другие сеньоры и тихие парочки поглощали прохладительные напитки, пирожные и даже аперитивы. Вошел юноша (парень что надо) с очень хорошенькой девушкой (пальчики оближешь) и уселись поодаль. Они были возбуждены, настороженно переглядывались, стараясь скрыть волнение, которое выдавали их руки, теребившие портфель и сумочку, разминавшие сигареты. За окном в привычном беспорядке бурлила Авенида-де-Майо. Вопили газетчики, громкоговоритель расхваливал какой-то товар. Яростно светило летнее солнце в половине шестого пополудни (в этот обманчивый час, подобный стольким убежавшим вперед или запоздавшим часам), тянуло смесью бензина, раскаленного асфальта, одеколона и мокрых опилок. Лопес даже удивился, но Туристская лотерея на какой-то миг показалась ему бессмысленной. Только длительная привычка портеньо [3] — чтобы не сказать больше и не впасть в метафизику — помогала отыскать смысл в спектакле, который разыгрывался вокруг и увлекал его. Самое хаотичное представление о хаосе бледнело перед таким столпотворением при тридцати трех градусах в тени, движением в разных направлениях, бесчисленными шляпами, портфелями, регулировщиками, номерами «Расон» [4], автобусами и пивом — всем, что было втиснуто в каждый отрезок времени с головокружительной быстротой сменяло друг друга. Вот женщина в красной юбке и мужчина в клетчатом пиджаке идут навстречу друг другу, приближаются, пока доктор Рестелли опрокидывает в рот кружку пива, а прекрасная девушка (наверняка прекрасная) достает губную помаду. Теперь женщина и мужчина уже разминулись, показав один другому спину, кружка медленно опускается, а губная помада чертит извечную кривую. Но кому, кому могла показаться странной эта лотерея.

— Два кофе, — заказал Лусио.

— И стакан холодной воды, пожалуйста, — добавила Нора.

— С кофе воду всегда подают, — сказал Лусио.

— Верно.

— Ты все равно никогда ее не пьешь.

— А сегодня у меня жажда, — ответила Нора.

— Да, здесь жарко, — меняя тон, сказал Лусио. И, наклонившись к ней, добавил: — У тебя усталый вид.

— Еще бы, с этим багажом столько забот…

— По-моему, слова «заботы» и «багаж» не очень сочетаются, — заметил Лусио.

— Да.

— Ты действительно устала.

— Да.

— Этой ночью выспишься.

— Надеюсь, — ответила Нора.

Как всегда, Лусио говорил самые невинные вещи, но Нора уже научилась понимать тон, каким они были сказаны. Наверно, она опять не выспится, ведь это будет ее первая ночь с Лусио. Их вторая первая ночь.

— Красоточка моя, — гладя ей руку, сказал Лусио. — Миленькая красоточка.

Норе припомнился отель «Бельграно», первая ночь, проведенная с Лусио, но, пожалуй, это следовало скорее забыть, а не вспоминать.

— Вот глупая, — сказала Нора. — Положила ли я в несессер лишний тюбик губной помады?

— Хороший кофе, — сказал Лусио. — Как думаешь, у тебя дома не догадались? Это меня не очень беспокоит, но хотелось бы избежать неприятностей.

— Мама уверена, что я ушла в кино с сестрой.

— Завтра наверняка ужасный скандал поднимут.

— Теперь они уже ничего не поделают, — ответила Нора. — Подумать только, совсем недавно мы праздновали мой день рождения… Буду надеяться в первую очередь на папу. Он не плохой человек, но мама вертит им как хочет, да и всеми остальными.

— А здесь становится все жарче.

— Ты нервничаешь, — сказала Нора.

— Да нет, просто хочется скорей сесть на пароход. Тебе не кажется странным, что нас попросили сперва прийти сюда? Наверное, повезут в порт на автобусах.

— Интересно, а кто еще поедет с нами? — спросила Нора. — Вот эта дама в черном, как ты думаешь?

— Нет. С какой стати станет путешествовать такая дама. Может, те двое, что беседуют за соседним столиком.

— Да, поедет много, человек двадцать, не меньше.

— Ты что-то бледна, — сказал Лусио.

— Это из-за жары.

— Ну, теперь отдохнем на славу, — сказал Лусио. — Хорошо, если б нам досталась удобная кабина.

— С горячен водой, — добавила Нора.

— Да, и с вентилятором и с иллюминатором. И чтобы на верхней палубе.

— Почему ты говоришь «кабина» вместо «каюта»?

— Да так. Кабина, по-моему, как-то красивей… А то каюта, вроде койки без уюта… Я тебе говорил, что ребята из конторы хотели прийти проводить нас?

— Проводить нас? — удивилась Нора. — Как так? Значит, они все знают?

— Ну, не нас, а меня, — сказал Лусио. — Они ничего не знают. Я говорил только с Медрано, в клубе. Он свой парень. Не забудь, он ведь тоже едет, так что лучше было заранее ему сказать.

— Надо же, такое совпадение, — сказала Нора. — Даже не верится!

— Сеньора Апельбаум предложила нам билеты одного разряда. А остальные, кажется, разошлись в Бока. Почему ты такая красивая?

— Скажешь тоже, — ответила Нора, позволяя Лусио пожать себе руку, Всякий раз, как он испытующе наклонялся к ней с подобным вопросом, она слегка отстранялась, но так, чтобы не обидеть его. Лусио посмотрел на ее улыбающиеся губы, открывшие ряд ослепительно белых мелких зубов (сбоку виднелась золотая коронка). Если бы им досталась хорошая каюта и Нора смогла бы как следует отдохнуть этой ночью. И еще ей надо было кое-что выкинуть из головы (а ведь ничего особенного не произошло, просто надо было выкинуть из головы эту нелепицу, за которую она держится). Он заметил Медрано, входившего со стороны Флориды вместе с какими-то разодетыми типами и дамой в кружевной блузке. Почти успокоенный, он поднял руку. Медрано узнал его и направился к их столику.

«Лондон» — неплохое место в такое пекло. От Лории до Перу всего десять минут ходу, а потом можно освежиться и полистать «Критику»… Куда труднее было улизнуть от Беттины, чтобы не вызывать у нее подозрений. Медрано придумал собрание выпускников тридцать пятого года с аперитивом в каком-нибудь баре и ужином в «Лопрете». После выигрыша в лотерею он уже наплел столько небылиц, что последняя почти ненужная ложь ничего не меняла.

Беттина осталась лежать в постели голая, с романом Пруста, на ночном столике жужжал вентилятор. Все утро они занимались любовью, отрываясь лишь для того, чтобы немного поспать либо выпить виски или кока-колы. Закусив холодным цыпленком, они обсудили достоинства пьесы Марселя Эме, поэмы Эмилио Бальягаса [5] и курс, по которому котируется мексиканский орел. В четыре часа Медрано принял душ, а Беттина открыла роман Пруста (до этого они еще раз предались любви). В метро, сочувственно разглядывая студента колледжа, который изо всех сил старался казаться подвыпившим, Медрано мысленно подвел итог первой половине дня и остался доволен. Можно было начинать субботу.

Проглядывая «Критику», он продолжал думать о Беттине, сам немного удивляясь этому. Прощальное письмо (ему нравилось называть его посмертным) было написано предыдущей ночью, когда Беттина спала с распущенными волосами, выпростав из-под простыни ногу. Все было объяснено, за исключением, разумеется, новых возражений, какие могли прийти ей в голову, а личные дела решены. С Сусаной Дапери он порвал таким же образом, даже не покидая страны, как сейчас; каждый раз при встрече (особенно на вернисажах, куда обязательно стекался весь Буэнос-Айрес) Сусана улыбалась ему, как старому другу, не высказывая ни упрека, ни сожаления. И он представил себе, как, столкнувшись с ним на Писарро, Беттина дружески ему улыбнется. Ну хотя бы просто улыбнется. Но скорее всего, Беттина возвратится к себе на Раух, где ее ждут ничего не подозревающие безгрешные родичи и две кафедры родного языка.