Себастьян Фолкс - Дживс и свадебные колокола Страница 2

Я предвкушал спартанский распорядок дня: прогулки в горах, разок-другой – если погода позволит – окунуться в море, читать хорошие книги, рано ложиться спать и, кстати, побольше минеральной воды «Виши». Так и шло первую пару дней, а потом случилось маленькое недоразумение с вращающейся дверью, в результате которого моя соотечественница, обитающая в той же гостинице, растянулась на мраморном полу в холле. Я помог ей собрать рассыпанные вещи и совершенно потерялся, заглянув в глаза самой прекрасной девушки на свете. Простая учтивость требовала пригласить ее в бар «Круазетт» и угостить чем-нибудь подкрепляющим, продолжая непрерывно извиняться.

Ушибленную девушку звали Джорджиана Мидоус. Она работала в каком-то лондонском издательстве, а на юг Франции приехала доводить до ума рукопись нового бестселлера. Я смутно представлял, как это происходит на практике, однако успешно поддерживал разговор, время от времени подавая реплики вроде «надо же» и «вот оно что».

– Вы часто занимаетесь редактированием на Лазурном берегу? – спросил я.

Она засмеялась – будто резвый ручеек прожурчал по струнам исключительно хорошо настроенной арфы.

– Нет, что вы! Обычно я сижу в уголке тесного кабинета на Бедфорд-сквер, тружусь при свете настольной лампы. Но у меня очень понимающий начальник. Он решил, что поездка будет мне на пользу – поможет разобраться в себе, что-то в таком духе.

Мы, Вустеры, все неплохо соображаем – это у нас в роду. Из ее короткой речи я сделал два вывода: во-первых, у этой Дж. Мидоус какие-то сложности в личной жизни, а во-вторых, начальник считает ее ценным работником. Но нельзя же лезть с вопросами – тем более при первом знакомстве, да еще к девушке, которую только что уронил на мраморный пол. И потому я тактично перевел разговор на тему совместного обеда.

Так и вышло, что пару часов спустя, умытые и переодетые, мы сидели с ней вдвоем в приморском ресторанчике на набережной Круазетт, в десяти минутах езды от гостиницы, а перед нами на блюде высилась целая гора ракообразных. Я счел, что после двух вечеров с «Виши» имею право продолжить тему укрепляющих средств коктейлем, а вслед за ним – бутылочкой белого охлажденного.

Кто знаком с мнением Дживса о моих, как он выражается, увлечениях, тому известно, что я в своей жизни имел счастье запросто общаться с довольно-таки неординарными представительницами противоположного пола, а со многими даже был помолвлен. Не следует трепать на публике доброе имя женщины, хотя все эти факты давно стали достоянием общественности, так что, быть может, позволительно упомянуть Кору «Таратору» Перебрайт и Зенобию «Нобби» Хопвуд – ведущих в забеге на звание самой привлекательной особы в поле зрения Б. Вустера. Не будем забывать и Полину Стоукер – ее красота поразила меня до такой степени, что я, обеспамятев, предложил ей руку и сердце в Дубовом зале нью-йоркского отеля «Плаза». Даже Мадлен Бассет замарашкой не назовешь, хотя как заговорит, поклонники от нее разбегаются с хорошей скоростью.

И вот что я вам скажу: Джорджиана Мидоус всех этих красоток затмевала напрочь. Как ее вообще на улицу выпускают? Это же просто ходячая угроза всему мужскому полу – и пешим, и тем, кто за рулем. Высокая, стройная, волны темных кудрей и глаза бездонные, как Бермудский треугольник. А когда она смеялась, на бледных щеках играли краски. Бедолага сомелье с полбокала вина на скатерть пролил, и другие официанты, я заметил, перешептывались, столпившись у двери в кухню. А сама Джорджиана совсем не подозревала, какой создала переполох.

Моя задача была развлекать это небесное видение, и я старался как мог, даже когда стало ясно, что уровень у меня совсем не тот. Все равно что жалкой кляче пыхтеть на беговой дорожке, состязаясь с чемпионом. Но знаете, что странно? Хотя большая часть сказанного ею проходила мимо меня, почему-то это нисколько не мешало общению. Быть может, у Джорджианы просто был, что называется, легкий характер – во всяком случае, к тому времени, как подали кофе, мы уже были лучшими друзьями и договорились назавтра встретиться за ленчем в саду отеля, когда она сможет выкроить часик отдыха от своих редакторских трудов. Двадцать минут спустя ваш Бертрам в прекраснейшем расположении духа вышел прогуляться по набережной, любуясь россыпью звезд и услаждая слух кваканьем древесных лягушек.

Дживс, когда я ему в общих чертах обрисовал ситуацию, следующие несколько дней утром рано тактично исчезал с глаз молодого хозяина, загрузив во взятое напрокат авто рыболовные снасти, предоставленную отелем корзину для пикника и, не сомневаюсь, пару духоподъемных томиков Канта. Получив, таким образом, полную свободу действий, я тем не менее старался не слишком удаляться от гостиницы. В город меня не тянуло – все равно там никого не встретишь. Французы, кажется, очень мало интересуются пляжами, морскими купаниями и лаун-теннисом – да и вообще ничем, кроме приготовления изысканных блюд, начиная с крепкого кофе и свежих круассанов часам к девяти утра и далее практически без перерывов до глубокой ночи.

Под вечер Дживс возвращался с рыбалки, и мы с Джорджианой отправлялись кататься в автомобиле. На второй вечер она упросила меня пустить ее за руль.

– Берти, это же совсем нетрудно! Ну пожалуйста, я уже раньше сто раз водила!

Сказать, что она управляла машиной на французский манер, значило бы бросить тень на великую Францию. Пешеходы разбегались от нее, как лемминги, прыгающие с обрыва; автомобили съезжали в канавы; водители грузовиков дудели в свои клаксоны. Правда, заметим, с некоторой долей уважения, словно признавая в Джорджиане своего человека. Вместо пятнадцати минут дорога заняла вдвое меньше, и мы влетели на стоянку возле ресторана, всего лишь слегка поцарапав дверцу.

При своей удивительной стройности Джорджиана живо интересовалась вопросами питания.

– Берти, возьмем еще порцию лангустинов на двоих? – предлагала она в дополнение к основному заказу.

Дни мелькали один за другим. На обратном пути нежный ветерок веял над открытым автомобилем, руль теперь надежно держала вустерская рука, и чудесный смех Джорджианы звенел, заглушая рокот первоклассного мотора.

Вечером накануне своего отъезда она открыла мне, что за дилемма ее мучила. Мидоус-pére[1], известный лондонский врач, родился в долине Ившем, и там же в его поместье прошло безоблачное детство Джорджианы – главным образом, верхом на пони или на лошади. Немецкая подлодка, потопившая «Лузитанию», оставила Джорджиану в четырнадцать лет сиротой. Весьма солидное наследство находилось под контролем опекуна, пока Джорджиане не исполнится тридцать, а до этого даже и сейчас было еще далеко. Опекун, он же родной дядя, взял осиротевшую племянницу к себе, за что она была ему бесконечно благодарна. И вот этот самый дядя оказался стеснен в средствах, да настолько, что ему вот-вот придется продать родовое гнездо с прилегающими – и весьма значительными – угодьями. Единственная дочь влюбилась в молодого человека приятной внешности, но без гроша за душой. Одна надежда на спасение – выдать Джорджиану за человека состоятельного. И такой человек нашелся.

Деликатность чувств не позволила Джорджиане назвать имена и фамилии участников драмы.

– Беда в том, Берти, что я его не люблю, – сказала она, собирая ложечкой остатки клубничного пирожного.

При этом она проникновенно смотрела мне в глаза, отчего я растерял всякую связность мыслей.

– Не то слово, – сказал я.

– Но я стольким обязана дяде! Было бы черной неблагодарностью… да просто свинством не помочь, ведь дом для него – все. А много ли женатых пар в самом деле обручились по любви? Поначалу сильной страсти может и не быть.

Наступило грустное молчание. В ее бездонных глазах блестели непролитые слезы.

Кашлянув, я постарался взять себя в руки.

– Может, ты смогла бы его полюбить потом?

– Наверное, – ответила она, хотя при этом вздохнула глубоко-глубоко, от самых каблучков своих вечерних туфелек.

Я, в свою очередь, вдохнул поглубже.

– Я тоже рано потерял родителей. К счастью, доступ к сундукам открылся мне в двадцать один, пока я еще был в Оксфорде.

– Ты учился в Оксфорде?

Я заметил в ее голосе нотку удивления, но цепляться не стал, а просто ответил:

– Само собой!

Снова наступило – как это называется? – тягостное молчание. Вдруг Джорджиана вскочила:

– Пойдем, Берти! Что толку сидеть и грустить? Идем в то кафе с цыганским трио!

Она потянула меня за руку, и я потрусил за ней к машине, задержавшись только, чтобы бросить на стол купюру.

Часом позже мы вернулись в отель, обменялись адресами на прощание, я пожелал ей счастливого пути. Она легко поцеловала меня в щеку и ушла. На этот раз никто не налетел на нее и не сбил с ног. Джорджиана благополучно пересекла холл и уехала на лифте, оставив после себя едва заметный аромат ландышей.