Яков Гордин - Кавказ Страница 2

2

В ноябре 1817 года, вернувшись из Персии и ожидая реакции Петербурга на свой великий проект, он составил и послал императору рапорт, который можно считать и принципиальной оценкой ситуации, касающейся отношений с горцами, и манифестом о стратегических намерениях.

Его Императорскому Величеству

Рапорт

При первом взгляде на средства обороны Кавказской Линии от набегов удобно видеть можно, что в соразмерности пространства Линии силы наши недостаточны; что местоположение, совершенно отовсюду открытое, к защите не способно; что большая часть богатейших селений наших, лежа на крайней черте границ, понуждает для сбережения их употреблять единственное средство кордона, развлекающего войска, и, наконец, что существование Линии обеспечивает одно несогласие и даже вражда между собою горских народов. Против правого фланга Линии лежат народы, сильные, но не единодушные, вообще закубанцами называемые; далее кабардинцы, язвою опустошаемые и обессиленные.

Тут надо обратить внимание на трезвость и категоричность вывода: Кавказская линия в ее нынешнем виде может выполнять свою защитную функцию до тех лишь пор, пока противостоящие ей горцы не объединятся.

И далее он обозначал главного, как он считал, противника, усмирив которого можно будет считать покой на Восточном Кавказе обеспеченным.

Но у левого фланга Линии совсем другое положение, и против его живут чеченцы, народ дерзкий и опасный. Небольшое число значащих между ними фамилий удерживает за собою власть, и потому во всех намерениях более сохраняется единство и в предприятиях более связи. Многие из горских народов, смотря на успех их хищничества и ободряемые тем, что все усилия, доселе употребляемые нами на усмирение их, были не только не действительны, но стоили нам великой потери людей, утвердились в мнении, что они непреодолимы, и потому ищут дружбы их и согласия. Мнение сие производит большой для нас вред.

То, что планирует Ермолов, свидетельствовало о стратегической трезвости нового командующего. Карательные экспедиции в горы, которыми со времен персидского похода Петра I русские власти отвечали на враждебные действия горцев, он справедливо считает бессмысленными и вредными, приносящими результат, обратный желаемому.

И далее Ермолов формулирует основы стратегии, которая со временем и позволила если не замирить окончательно, то, во всяком случае, достаточно эффективно контролировать Кавказ.

Смирить чеченцев надобно необходимо, но меры на то должно взять совсем другие, нежели до сего времени. Прежде всегда войска наши ходили к ним, в землю неизвестную, по положению почти неприступную, туда, где весь народ соединялся для защиты жен, детей и собственности. Надобно оставить намерение покорить их оружием, но отнять средства к набегам и хищничествам, соединив во власти своей все, что к тому им способствовало. Надобно занять реку Сунжу и по течению ее устроить крепости: тогда чеченцы стеснены будут в своих горах, лишатся земли, удобной для возделывания пастбищных мест, на которых во все зимнее время: укрывают они стада свои от жестокого в горах климата. Теперешние по Линии селения останутся за цепью крепостей в безопасности; чеченцы не дерзнут на предприятия в местах, открытых на большое позади крепостей расстояние, а со временем, продолжа Линию чрез Аксаевские и Андреевские селения до реки Сулака, закрыт будет Кизляр, город, доходами в казну заслуживающий внимания. До прибытия моего сюда на реке Сунже был уже редут Ноздранский, для прикрытия дороги от Моздока да Грузию; для большого обеспечения оной, в нынешнее лето, приказал я еще построить укрепления, и река Сунжа. занята уже 50 верст, которое расстояние защищаемо будет выселяющимися из гор народами, непримиримыми врагами чеченцев. По их просьбе приступил я к построению: чеченцы не сделали ни одного выстрела, и, угадывая намерение, приведены в ужас. Надобно, Ваше Императорское Величество, воспользоваться сим временем. Остается построить две крепости. Как скоро можно будет проехать горы, я сам весной буду на Линии, все увижу своими глазами и изберу место для заложения одной из них. Ожидаю, что чеченцы не позволят нам спокойно продолжать работ; а как я не имею довольно войск на Линии, чтобы составить и рабочих число достаточное, и прикрытие им надежное, то я отделяю из Грузии два батальона, но со всем тем предприятие будет не безопасное, а здесь малейшая неудача худые имеет следствия; и по тому всеподданнейше испрашиваю Вашего Императорского Величества повеления, один егерский комплектный полк прибавить к войскам на Линии, и смею сказать мнение мое, что в Крыму находящиеся, по сходству климата, наиболее к тому способны. Не предприемлю я занятия вдруг всей реки Сунжи, ибо оно потребовало бы чрезвычайных средств и гораздо большего числа войск, но, укрепляясь постепенно и переводя войска в теперешней Линии, чрез два года все течение Сунжи будет в руках наших, и, дав спокойствие Линии, не будем мы населять горы увлекаемыми в плен подданными Вашего Императорского Величества, и переносить наглые поступки чеченцев, и, крови их не проливая, заставим, для собственная щастия, переменить разбойнический образ жизни. Рано или поздно надобно, Государь, приступить к сему необходимо, но теперь повсюду мир и спокойствие наиболее благоприятствуют. Кавказская Линия требует защиты, а я желаю, чтобы в царствование Вашего Императорского Величества воспользовалась она безопасностию и спокойствием.

Всеподданнейше испрашиваю разрешения, ибо мне надобно приуготовить продовольствие войскам и сделать заблаговременно нужные распоряжения; или решительно отложить предприятие.

Однако при всей трезвости взгляда Алексей Петрович явно не представлял себе тяжести проблем, которые реально стояли перед ним. Он упорно считал усмирение чеченцев ключом к решению всей задачи.

За три дня до приведенного выше программного рапорта Александру он писал Закревскому: “Между тем наскучали чеченцы и дерзкое поведение их дает вредный пример другим народам, которые, смотря на их успехи, думают, что мы не в состоянии усмирить их. Это совершенная правда, что нельзя смирить их прежними способами, ходя к ним в горы и теряя напрасно людей, но как я взялся, то смирим и не в весьма продолжительное время”.

Он не мог представить себе, что война на Восточном Кавказе продлится еще тридцать лет. Но именно предложенный им способ воздействия на горцев, ставший определяющим, равно как и наращивание сил, о котором он также толковал, принесут хотя бы видимость желанного замирения.

Он равно же не мог себе представить, что в сороковые-пятидесятые годы на Кавказ будут прибывать из России не отдельные полки, о которых он просил как о великой милости, а дивизии и корпуса и у главнокомандующего князя Барятинского соберется под рукой более 250 тысяч штыков и сабель – в десять раз больше, чем у него, Ермолова…

Пока же, не получая никаких известий от Нессельроде относительно его действий в Персии, осознавая все более и более колоссальный объем предстоящих ему трудов – не столько военных, сколько административных, он временами впадал в отчаяние.

В письме Закревскому от 30 ноября он сетовал: “Вижу, почтенный Арсений Андреевич, что так работая, как я, не станет сил моих на долгое время и я измучась и с отчаянием в душе, что ничего не мог сделать порядочного, должен буду бежать отсюда. Нет людей способных и совсем нет помощников”.

Ясно, что он с тоской вспоминал Варшаву, Краков и польских красавиц: “С тобою случится, что и со мною, пройдет неприметно на службе время, придавит дряхлость и не будет жены. Я здесь чувствую сей недостаток, общества нет, женщины дики, мужья ревнивы, и, храня пристойность, дела сии прикрываю я такою тайною, каковой у нас не требует и самая наиболее о чести пекущаяся праведница. Прегадкая жизнь!”

Он, стало быть, не отказывал себе в радостях жизни, но было это слишком хлопотно.

Впрочем, он со временем найдет выход из этого положения и вернется в Россию отцом четырех сыновей и дочери…

Но в ожидании реакции на свои представления о Персии у него были заботы посерьезнее, чем интимная конспирация в стране ревнивых мужей.

Лейтмотивом всех его писем и рапортов в первые месяцы проконсульства было ужасающее положение солдат и офицеров.

Обстоятельно вникал я в образ жизни войск на линии и в Грузии. Нимало не удивляюсь чрезмерной их убыли. Если нашел я кое-где казармы, то сырые, тесные и грозящие падением, в коих можно только содержать людей за преступления; но и таковых мало, большею частию землянки, истинное гнездо всех болезней, опустошающих прекрасные здешние войска. Какая тяжкая служба офицеров, какая жизнь несчастная! Предупредите государя, что я буду просить денег на постройку казарм и госпиталей, и ручаюсь, что кроме сохранения людей, сберегу я и деньги в других многих случаях…