Жоржи Амаду - Старые моряки, или Чистая правда о сомнительных приключениях капитана дальнего плавания Васко Москозо де Араган Страница 2

Впрочем, наберемся терпения и не будем забегать вперед — ведь поиски правды требуют не только решимости и твердого характера, но также спокойствия и методичности. В данный момент я нахожусь еще только на краю колодца и соображаю, как лучше спуститься в его таинственные глубины. А старый Шико Пашеко уже тут как тут — выкарабкался из своей могилы, затерянной на каком-то далеком кладбище, и пристает ко мне, старается сбить с толку, запутать.

Отвратительный тип, назойливый, тщеславный, самовлюбленный, вечно он стремился привлечь к себе внимание, выделиться. Он непременно хотел быть первым — и это в нашем цветущем пригороде, где все так спокойно и тихо, где даже на море не бывает бурь и свирепые волны никогда не бьются о берег, а жизнь обитателей течет так мирно и неторопливо.

Мое желание, мое единственное желание — прошу мне верить! — быть беспристрастным и объективным.

Я хочу отыскать правду в вихре противоречий, выкопать ее из глубин прошлого, не становясь ни на ту, ни на другую сторону, сорвать все покровы фантазии и полностью обнажить наготу правды. Хотя я и имел случай убедиться с помощью Дондоки, что полная нагота далеко не всегда так соблазнительна, как смугло-золотистое тело, которое выглядывает из-под какого-нибудь покрова… Но ведь в конце концов не ради этого мы с таким отчаянием и упорством ищем правду на белом свете!

ГЛАВА ВТОРАЯ

О прибытии героя в Перипери и о его родстве с морем

— Вперед, юнги!

Это был голос человека, привыкшего командовать.

Он вытянул руку, показывая курс, каким предполагал следовать, сошел с железнодорожной платформы и пустился в плавание, твердо держа штурвал и вперив глаза в буссоль.

Образовалось нечто вроде небольшой процессии, которая и двинулась по улице: впереди решительно и спокойно шел капитан, в нескольких метрах позади него брели два носильщика — Како Подре и Мисаэл, тащившие багаж капитана. Како Подре к этому времени уже выпил свою обычную порцию и шагал не слишком уверенно, звание «юнги», данное новоприбывшим, вряд ли было ему под стать. Собрались любопытные, они шептались: штурвал, который Мисаэл нес на голове, волновал их воображение.

Капитан не вошел в дом. Он ограничился тем, что указал носильщикам, куда нести вещи, а сам зашагал дальше, к берегу моря. Дойдя до скал, он остановился и посмотрел вверх взглядом знатока, после чего начал подъем. Скалы у нас не отличаются ни высотой, ни крутизной. В летние дни по ним лазают ребятишки, а по ночам в их тени скрываются влюбленные. Но в выражении лица капитана было столько решимости, что все разом ощутили опасность предприятия: казалось, наши скромные скалы превратились в недоступную каменную гряду, на которую еще никогда не ступала нога человека.

Дойдя до верха, капитан остановился, скрестил руки на груди и вперил взор в водную гладь. Он стоял неподвижно, ярко освещаемый солнцем, ветер наш всегдашний мягкий бриз — развевал его волосы. Он напоминал солдата, вытянувшегося на параде по команде «смирно», или, вернее, учитывая его величественность, бронзовую статую какого-нибудь генерала. На капитане была странная куртка из грубой синей материи с большим воротником, несколько похожая на военный китель. Один лишь Зекинья Курвело, заядлый читатель приключенческих романов, догадался, что перед ними настоящий морской волк во плоти и крови. Он шепнул остальным, что приезжий в своем кителе чрезвычайно похож на капитана — точь-в-точь такой капитан изображен на обложке одного морского романа, повествующего о приключениях хрупкого парусного судна в открытом море среди ветров и бурь.

Капитан на обложке был одет в такой же китель.

Приезжий стоял неподвижно всего лишь мгновение, но это было долгое мгновение, и образ его чуть ли не навеки запечатлелся в памяти соседей. Потом эффектным жестом он вытянул вперед свою короткую руку и произнес:

— Ну вот, океан, мы снова вместе.

И опять скрестил руки на груди. То была констатация факта, но вместе с тем это звучало и как вызов.

Он окинул взором спокойную поверхность гостеприимной бухты, где смешивались воды реки и моря. Вдали на рейде чернели суда и быстроходные рыбачьи баркасы; их паруса ярко белели то тут, то там на голубом фоне моря. Взгляд капитана, гордая поза — все обнаруживало давнишнее родство с океаном, было ясно, что этот человек много повидал и у него есть основания относиться к коварной стихии и с любовью и с ненавистью. Даже скромные жители Перипери, далекие от мира героических приключений, поняли это.

Справедливо, однако, выделить из их числа Зекинью Курвело, он чувствовал себя в данном случае всецело в своей стихии, так как постоянно читал дешевые книжонки и привык иметь дело с пиратами и пионерами — открывателями новых земель, в силу чего был полностью подготовлен к роли провозвестника прибытия героя.

Таким образом, когда капитан спустился со скал и очутился среди будущих соседей, бормоча про себя: «Не могу я жить вдали от океана…» — он окончательно привел в восхищение своих новых сограждан. Казалось, однако, что он их не видит и не замечает ни их присутствия, ни их любопытства.

Каждое движение капитана было точно рассчитано. Сначала он взглядом измерил расстояние, отделявшее его от стоявшего неподалеку, рядом с пляжем, уединенного дома, окна которого выходили прямо на море. Потом взял курс на дверь дома и начал штурм.

Соседи внимательно следили за всеми его действиями.

Вид капитана: круглое красное лицо, пышная серебристая шевелюра и куртка с блестящими пуговицами — внушал им уважение. Когда капитан начал переход к дому, Зекинья Курвело зашагал с ним рядом; он занял свой пост.

Носильщики принесли остальной багаж, капитан отдавал приказы, точные нерешительные. Чемоданы, тюки, шкафы, корзины и сундуки были поставлены в гостиной. Только теперь, кончив дела, капитан заметил небольшую толпу, наблюдавшую за ним с улицы. Он улыбнулся, поклонился, положив руку на грудь, — в этом жесте было что-то восточное, экзотическое. В ответ послышался целый хор приветствий и возгласов «добрый вечер». Набравшись храбрости, Зекинья Курвело сделал шаг к двери дома.

Из объемистого кармана кителя капитан извлек какой-то странный предмет, похожий на револьвер. Зекинья попятился. Но это оказался не револьвер. Однако что же это могло быть? Капитан сунул предмет в рот… Трубка! В нашем мирном предместье курить трубку уже само по себе считалось экстравагантным.

А эта трубка была к тому же еще и не простая — белая, будто из морской пены, и с изображением обнаженной русалки. «О!» — Зекинья остолбенел.

Когда он пришел в себя, новый житель предместья собирался уже отойти от двери. Зекинья поспешил предложить свои услуги: не может ли он быть чем-нибудь полезным?

— Весьма, весьма признателен, — поклонился капитан. Он достал из бумажника визитную карточку и протянул ее Зекинье со словами: — Старый моряк к вашим услугам.

Потом соседи видели, как капитан, вооружившись молотком и отверткой, открывал с помощью носильщиков ящики в гостиной. Оттуда были извлечены какие-то странные инструменты, огромный бинокль, буссоль.

Любопытные постояли еще немного возле дома, наблюдая за капитаном, а затем отправились разносить новость по предместью. Зекинья показывал всем визитную карточку, украшенную якорем.

Вот так в необычайно ясный голубой день состоялось прибытие капитана в Перипери. И с той же минуты он завоевал авторитет и за ним укрепилась репутация героя.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Где речь идет об отставных чиновниках и ушедших на покой торговцах, о женщинах, о беглых девицах, разорении, самоубийстве, а также о пенковой трубке

Знаменательному дню прибытия капитана предшествовали события, как нельзя более способствовавшие созданию той атмосферы трагедии и тайн, которая как бы заранее подготавливала жителей предместья ко всему, что затем последовало.

Примерно с марта по ноябрь однообразие жизни Перипери довольно редко нарушается каким-либо событием. Зато во время каникул — в декабре, январе и феврале — все тихие курортные поселки «Бразильского Востока», из которых Перипери — самый крупный, самый населенный и красивый, оживают. Открываются двери прекрасных особняков, владельцы которых живут почти весь год в Баие. Веселая молодежь заполняет пляжи, юноши играют в футбол, девушки в купальных костюмах лежат на песке, по морю снуют лодки. Прогулки, пикники, вечеринки, флирт под деревьями на площади или под сенью скал…

Остальные девять месяцев местные жители проводят в воспоминаниях о курортном сезоне. Они подолгу толкуют о празднествах, романах, ссорах между влюбленными, о ревнивом юном силаче, грозившем задушить чьего-то ребенка, о бале, данном по случаю чьего-то дня рождения, о многочисленных шумных попойках, нарушавших ночную тишину.