Жоржи Амаду - Тереза Батиста, Сладкий Мед и Отвага Страница 2

В кабаре негде было упасть яблоку, шумно, празднично, оживленно. «Полуночный джаз-банд» входил в раж, посетители пили пиво, коктейли, виски. В «Веселом Париже» – как известно из проспектов, в изобилии распространяемых в городе, – «золотая молодежь развлекается по умеренным ценам». За золотую молодежь в Аракажу сходили торговцы и чиновники, студенты и служащие, коммивояжеры, поэт Жозе Сарайва, молодой художник Женнер Аугусто, одни получившие образование, другие – нет, но перепробовавшие массу профессий, разного возраста, чья молодость в большинстве случаев перевалила за шестой десяток. Флори Хвастун, невысокий болтливый метис, из кожи лез, чтобы сделать первое появление Терезы на сцене «Веселого Парижа» незабываемым событием. Впрочем, таковым оно и стало.

3

В день дебюта Терезе Батисте было не по себе, даже начался нервный тик, который она всеми силами пыталась скрыть. Сидя за стоящим в углу зала столиком, она ждала часа, когда должна была надеть костюм баиянки, чтобы выйти на сцену, и слушала Лулу Сантоса, который посвящал её в местные сплетни, рассказывая о каждом посетителе. Недавно появившаяся в Аракажу Тереза не знала никого из них, тогда как адвокат знал всех и вся.

Несмотря на царящий полумрак и задвинутый в угол столик, за которым сидела Тереза, красота ее не осталась незамеченной. Лулу Сантос привлек внимание Терезы к одному из столиков, за которым сидели двое бледных молодых людей – один болезненно бледный, бледность же другого была характерна для гринго[13] с голубыми глазами, живущего в Сержипе, оба потягивали коктейль.

– Поэт не спускает глаз с тебя, Тереза.

– Какой поэт? Этот юнец?

Молодой человек с болезненно бледным лицом, положив на сердце руку, что должно было свидетельствовать о чувстве дружбы и преданности, встал и поднял бокал, приветствуя Терезу и адвоката. На что в ответ Лулу Сантос помахал рукой, держащей сигару.

– Жозе Сарайва – талант мирового масштаба, поэтище. К сожалению, жить ему осталось недолго.

– А что с ним?

– Чахотка.

– Почему он не лечится?

– Лечиться? Да он убивает себя, все ночи напролет пьет, это же богема! Известный в Сержипе прожигатель жизни.

– Больший, чем вы?

– Рядом с ним я паинька, пью своё пиво – и всё. Он же не знает меры. Похоже, хочет своей смерти.

– Плохо, когда человек хочет умереть.

Джаз, после того как музыканты пропустили по кружке пива, заиграл с новым воодушевлением. Поэт, оставив свой столик, подошел к Лулу и Терезе.

– Лулу, дорогой, представь меня богине вечера.

– Моя подруга Тереза – поэт Жозе Сарайва.

Поэт поцеловал руку Терезе, он уже был навеселе, но в глазах его читалась грусть, столь не соответствующая его развязным манерам и необдуманным поступкам.

– Зачем столько красоты сразу? Даже если поделить на троих, вы всё равно в убытке не останетесь. Давайте потанцуем, моя богиня?

Двигаясь к танцевальной площадке, поэт Сарайва остановился у своего столика, чтобы допить коктейль и представить Терезу приятелю.

– Полюбуйся, художник, совершенной моделью, достойной кисти Рафаэля и Тициана.

Художник Женнер Аугусто – именно он сидел за столиком – внимательно посмотрел на Терезу, чтобы никогда её не забыть. Тереза мягко улыбнулась, но безразлично, ведь сердце её закрыто, пусто, ему безразличны и восхищенные, и похотливые взгляды, теперь она была спокойна и почти владела собой.

Танцуя, Тереза и поэт оставили столик. На влажном лбу молодого человека выступили капельки пота, хотя в его объятиях была самая легкая, самая воздушная и музыкальная партнерша. Музыке ее научили птицы, а танцам – доктор. Танцует она превосходно и делает это с наслаждением, забывая обо всём на свете: в такт музыке идет с закрытыми глазами.

Жалко только, что приходится открывать их, чтобы лучше понимать поэта, у которого из больной груди вместе с веселыми словами рвется настойчивый и непрерывный свист.

– Так, значит, Сверкающая Звезда самбы – это вы?

А знаете, что реклама Флори – истинная поэма? Естественно, не знаете, да и зачем вам, ваша задача – быть красивой, и всё. Между тем я, прочитав рекламирующую ваш дебют афишу, спросил себя: Сарайва, а что же такое случилось с Хвастуном, что он стал поэтом? Теперь я могу ответить, и не только ответить. Могу написать десятки поэм, уж я как-нибудь переплюну Флори.

Он уже было собирался, не прерывая танца, прочесть слагающиеся сами собой хвалебные и льстивые вирши и, безусловно, сделал бы это, если бы совсем рядом с ними не начался скандал, который положил начало большой драке.

Тесно прижавшаяся друг к другу – щека к щеке – парочка кружилась в танце. Мужчина, похожий на коммивояжера, во всяком случае, по одежде: спортивному франтоватому пиджаку, яркому галстуку – и густо напомаженным волосам, с улыбкой расточал комплименты и клятвы пышнотелой неопытной девице с миловидным профилем, а девица с удовольствием внимала его сладким речам и явно восхищалась элегантностью и изяществом манер партнера, но не сводила беспокойного взгляда с двери. И вдруг она произнесла:

– Боже, Либорио! – Вырвалась из рук партнера, бросилась было бежать, но, осознав, что бежать некуда, в ужасе заплакала.

Этот самый Либорио, появившийся в сопровождении трех дружков, чей приход вызвал панику у девушки, был высокого роста, одет в черное, точно в строгий траур, с отекшими глазами, редкими волосами, безвольным ртом и опущенными плечами, ну, ни намека на красоту. Он подошел к танцующей девушке, встал перед ней и сказал гнусавым голосом:

– Это так-то, сеньора шлюха, ты пошла в Пропиа навестить больную мать?

– Либорио, ради Бога, не устраивай скандала.

Коммивояжер, наученный горьким опытом общения с подобными девицами и не желающий пятнать и без того не слишком незапятнанную репутацию в фармацевтической лаборатории, по поручению которой он и разъезжал по штатам Баия, Сержипе, Алагоас («Превосходный продавец, способный, предприимчивый и серьезный, однако любящий женщин, кутежи, потасовки в кабаре и публичных домах и даже подвергавшийся арестам»), решил потихоньку улизнуть, в то время как его соседи по столу и профессии поднялись из-за стола на случай, если ему потребуется помощь.

Поэт уже готов был продолжать крутить Терезу в танце, не придавая значения случившемуся (в кабаре часто можно увидеть оскорбленного рогоносца), как прозвучала пощечина, да такая звонкая, что звука её не заглушила даже музыка. Тереза тут же, когда долговязый снова ударил по лицу девушку и так же гнусаво, как не раз доводилось Терезе слышать в прежние времена, сказал: «Сука, научись меня уважать!» – остановилась. Голос был иной, но слова те же и тот же звук пощечины.

В мгновение ока Тереза вырывается из объятий поэта Сарайвы и бросается к Либорио.

– Мужчина, который бьет женщину, не мужчина, а слабак… – И, стоя перед верзилой, она поднимает голову и продолжает: – А слабака я не бью, я плюю ему в морду.

Плевок летит (играя с мальчишками в разбойников, Тереза натренировалась и делала это очень метко), но на этот раз цели не достигает: субъект высокого роста и вместо гадкого гноящегося глаза он попадает в шею.

– Шлюха!

– Если ты мужчина, ударь меня.

– Сию секунду, сеньора шлюха.

– Ну, давай бей! – подначивала она его, но сама времени не теряла: вот она заносит ногу, чтобы ударить в пах, и опять промахивается – уж очень длинные у того ноги. Тереза теряет равновесие и повисает на руках дружков Либорио, которые скручивают ей за спиной руки и подставляют её лицо под кулаки верзилы. Не получив удовлетворения от удара, нанесенного своей девице, Либорио железным кулаком бьет Терезу по губам.

Поэт Сарайва бросается на Либорио, старающегося подмять под себя Сверкающую Звезду самбы, и все трое катятся по полу. В какой-то момент Тереза оказывает­ся на ногах и снова плюет в лицо верзилы, на этот раз слюна летит со сгустком крови и кусочком зуба. И к тем и к другим спешит подкрепление: с одной стороны – дружки рогоносца, с другой – художник Женнер Аугусто, закусивший губу от злости, и коммивояжер, который из осторожности бросил на произвол судьбы свою партнершу, ведь незнакомая девушка сделала то, что должен был сделать он. Забыв обо всём на свете и о риске себя скомпрометировать, однако надеясь вернуть уважение коллег, он очертя голову бросается в бой. Джаз продолжает играть, но танцующие пары покидают площадку, освобождая её для сражающихся. Один из посетителей, взобравшись на стол и размахивая двадцатью крузейрами[14], кричит:

– Ставлю на девушку, кто принимает вызов?

Терезе удалось схватить верзилу за редкие волосы и вырвать клок. Верзила пытается схватить ее и своим железным кулаком выбить еще один зуб, но Тереза, легкая и ловкая, увертывается, прыгает, выделывает удивительные танцевальные па, плюет, плюет в его лицо, ловя удобный момент нанести удар в пах.