Анетта Пент - Привыкнуть друг к другу можно и без слов это совсем не долго Страница 2

Дома я только сплю, ничем другим я там не занимаюсь. Всегда, когда я прихожу домой, у меня наступает тихий час, поэтому домой я ни за чем иным не прихожу, а сразу же укладываюсь в кровать, быстро приняв легкое снотворное, что-нибудь растительного происхождения. Остается ведь не так много времени на сон, мне приходится рано вставать, рано уходить из дома на работу в первую смену. Для меня нет разницы, ночую я дома или в привокзальной гостинице, я обставила свою квартиру похожим образом, чтобы не перестраиваться снова и снова: лампа для чтения, телевизор, двуспальная кровать со свежим бельем, светлый ковер, пустые и чистые полки.

Непроходящее желание спать сближает меня с заспанным и рассерженным пассажиром, скоро вы снова сможете лечь, говорю я, чтобы снять часть напряжения, мне только нужно взглянуть на ваш билет, и он бросает на меня еще один колючий взгляд, а потом, с трудом повернувшись на узком сиденье и снисходительно пожав плечами, достает из заднего кармана брюк билет, и уже по одному черному блеску карты я понимаю, что это еще одна самая дорогая карта постоянного клиента, таким глянцем она переливается у него в руке, и от его триумфа у меня перехватывает дыхание. Он в клубе, он может спать, сколько ему угодно, он может спать до самого Гамбурга или Берлина, и мне он ничего не должен. Мне нечего возразить, я также не могу взять у него карту, мне следовало бы проверить дату, может быть, карта уже не действительна, может быть, он меня обманывает, но я только стою и смотрю на его шерстяные носки, которые маячат передо мной через сиденье, и на ботинки, небрежно сброшенные на серый пол, и, съежившись под его взглядом, спешу к следующему пассажиру.

Мой начальник находится в передней части поезда, он ожидает от меня многого, и каждый день я оправдываю его ожидания. Он приветствует пассажиров, также и от имени команды. Его английский безупречен, не то что у многих других. Он отлично справляется с сочным «th» и с красивым американским «r», в быстром и бодром темпе он произносит: «Thank you for travelling with Deutsche Bahn», мне кажется, что он благодарит и меня. Я знаю, как он выглядит, потому что видела его однажды во время отправления, но не успела хорошенько разглядеть. Он не был похож на человека, который безупречно говорит по-английски. Мой английский тоже не безупречен, хоть я и занимаюсь, из всех курсов повышения квалификации я чаще выбираю языковые, как-то раз я записалась на курс ритмики человеческого тела, о чем мне пришлось пожалеть, я планирую совершить путешествие на юг Англии, потому что там говорят на самом красивом и чистом английском, а я хочу говорить на красивом английском, поскольку считаю, что знать иностранный язык полезно.

Курс ритмики человеческого тела вел энергичный, взлохмаченный парень в рубашке цвета медного купороса, которая не шла ни в какое сравнение с деликатной синевой наших пиджаков и голубым тоном тщательно отглаженных блузок, это был безжалостный цвет, настолько насыщенный, что в сочетании с его ярко-желтыми брюками он вызывал ощущение прогремевшего рядом взрыва. Мы уставились на него, как если бы перед нами оказалась одна из тех ярких птиц, о которых рассказывают по телевизору в репортажах об Австралии или тропических лесах и в существовании которых сомневаться не приходится, но вообразить нечто похожее здесь никому не под силу, так мы и стояли, все двадцать пять сотрудников обслуживающего персонала немецкой железной дороги в своей повседневной одежде, которая была не чем иным, как формой, потому что ни у кого из нас просто нет времени постоянно переодеваться между работой и домом, мы просто не могли поверить, что кто-то может надеть нечто подобное, из-за своего наряда парень казался бледным. У него был громкий, немного утробный голос, он спросил, чего мы ожидаем от его курса, и все вежливо отвечали: новых импульсов, больше динамики, обрести собственный ритм. Я поняла, что все, кроме меня, уже побывали на подобных курсах, иначе они до таких вещей бы не додумались. Не знаю, пробормотала я, когда очередь дошла до меня. Это ему особенно понравилось, да, воскликнул он, тогда ты открыта для всего, и прозвучало это как поздравление, из-за этого ответа я оказалась объектом его пристального внимания, и он одаривал меня им в течение всего дня. Мы выполняли упражнения на дыхание, нужно было положить руки на живот и закрыть глаза, и, когда он заметил, что я никак не могу держать глаза закрытыми, он подошел ко мне и накрыл мое лицо своей ладонью. Это произошло настолько быстро, что я не успела увернуться. Вот я чувствую его теплую руку на своем лице и вижу его ладонь. Я держалась прямо и не шевелилась, однако спустя пару мгновений, когда я уже начала привыкать к чужой руке и мраку, который она мне подарила, он сказал шепотом: ты сидишь, как бетонная свая, и я сразу же открыла глаза, отодвинулась в сторону и заняла оборонительную позицию, как это, я же полностью расслаблена. Тренинг продолжался в том же духе, я все время была у него на прицеле, он схватил меня, чтобы продемонстрировать танцевальный шаг, и вручил самый большой барабан, ты должна найти свой язык, проворковал он, но сказать-то мне совсем нечего. Представь себе, что барабан — это мужчина, которого ты обнимаешь. Я уставилась на нелепый бочонок, обтянутый кожей, и отодвинула его от себя. Если я его обниму, то звука все равно не будет, сказала я заносчиво, по нему стучать нужно, так ведь.

Я ничего не смыслю в любви, даже когда вижу ее проявления с утра до вечера. Хотя большинство пассажиров путешествуют в одиночку, некоторые не расстаются мысленно со своими любимыми, с возлюбленной, мужем, женой, ребенком, они заходят в поезд, только что наспех позанимавшись сексом, выскочив из постели, вынув руки из-под чьей-то рубашки или юбки в темном углу, закончив мять чью-то грудь или просто подержав ребенка на руках, я не могу заглянуть другому в голову, но всегда вижу, когда у кого-то случилась любовь, любовь у них в пальто, телефонах, на кнопки которых они нервно нажимают, чтобы пальцы поскорее забыли ощущение прикосновения к коже, запыхавшись, они протягивают мне билеты и не смотрят на меня, им приятнее держать глаза закрытыми, глядя вслед любви.

Бывают и такие, которые не могут остановиться. Вдвоем они пробираются в туалеты для инвалидов, ликуя захлопывают дверь, ни вонь, ни мокрый пол, ни запах бытовой химии им не помеха, наоборот, они делают их любовь еще ярче или грязнее, кому что нравится, очередь перед туалетом, люди стучатся, я стучусь, но им все равно, скорее, наоборот. Или они поднимают подлокотники и придвигаются друг к другу, сидя в креслах, что непросто, потому что форма спинки кресла не позволяет использовать его иначе, каждый должен сидеть отдельно и прямо, но им до этого нет дела. Они льнут друг к другу, как в последний раз, и тут начинается представление. Они укрываются по пояс пальто, их руки исчезают под ним, они закрывают глаза, теребят друг дружку и всерьез полагают, что никто не догадывается, чем они занимаются, а их лица тем временем покрываются испариной. Тут уж я ничего не могу поделать, я могу попросить их предъявить билеты, могу этого не делать, им не помешаешь, они возятся под пальто, остальные пассажиры смотрят на них украдкой, произойдет ли что интересное, я тоже задерживаюсь рядом с ними дольше, чем полагается проводнице.

За столиком сидит маленькая девочка, одно их тех щуплых длинноволосых созданий, образ которых немыслим без наушников и плеера, я полагаю, что они слишком маленькие для таких игрушек, но кто бы меня спрашивал, к тому же я не очень хорошо умею определять возраст детей, они все время выглядят одинаково, а потом вдруг вырастают. Эта еще не выросла, маленькая, у нее на столе лежат конфеты, мармеладки с начинкой из ежевичного желе, которые я ужасно любила в детстве и ела в огромных количествах, они мне нравились, я их покупала и ела, вот так просто все было. Этот ребенок отправляет мармеладки в рот одну за другой, слишком быстро, если кто-то захотел бы узнать мое мнение, ведь вкуса не ощутишь, когда так заглатываешь, и я говорю ребенку: помедленнее, помедленнее, и думаю, что она испуганно посмотрит на меня снизу вверх, как большинство детей, которые даже поздороваться не могут или не хотят разжать челюсти, у них рот открывается только для мармеладок, открывается и закрывается, как пасть маленькой рептилии. Ребенок смотрит на меня снизу вверх, но не выглядит испуганным, кивает мне и улыбается, как будто она привыкла к подобным напоминаниям, ей совсем не нужно искать билет, он уже приготовлен и лежит рядом с упаковкой мармелада. Пожалуйста, говорит она и протягивает его мне. Она вежливая и совсем не робкого десятка, мне становится интересно, почему такая славная девочка едет одна в поезде, а еще мне становится интересно, на самом ли деле она так хорошо воспитана или только притворяется.

Дети в твоем возрасте не должны ездить одни, говорю я строго, это проверка, чтобы понять, как ребенок отреагирует, будет ли она мне дерзить, или, может быть, ее глаза наполнятся слезами, у детей все быстро меняется, они смотрят на тебя лучезарным взглядом, а через секунду от него не остается и следа, губы начинают трястись, слезы могут хлынуть совсем неожиданно, я об этом читала, им ничего не стоит расплакаться. Этот ребенок не плачет, вместо этого она, задумавшись на мгновение, кивает.