Дорис Лессинг - Саранча. Колдовство не продаётся Страница 2

— Дай-ка мне стаканчик виски, дочка, — обратился он к Маргарет, и она поставила перед ним бутылку.

А в это время там, среди урагана беснующейся саранчи, ее муж колотил в гонг, подбрасывал в костры листья, весь облепленный насекомыми. Она содрогнулась от отвращения.

— И как только вам не противно, когда они садятся на вас? — спросила она. Старик осуждающе посмотрел на нее. Она оробела, так же, как и тогда, когда он впервые окинул пристальным взглядом ее, горожанку с завитыми золотистыми волосами, с накрашенными острыми ноготками. Теперь она была степенной женой фермера, носила добротную обувь и плотную юбку. Может быть, и ей не будет противно, когда саранча сядет на нее… со временем.

Пропустив стаканчик-другой, старик Стивен вернулся к месту боя, пробираясь среди сверкающих коричневых полчищ саранчи.

Уже пять часов. Через час сядет солнце. Тогда опустится и стая. Она висела над головой всё такая же плотная. «Но какой смысл, — подумала Маргарет, — если ферма будет кишеть прыгунчиками?» Но она продолжала слушать, как мужчины обсуждали новую инструкцию правительства по борьбе с прыгунчиками. Нужно всё время шарить в траве и следить, не зашевелится ли в ней что-нибудь. Когда нападешь на выводок прыгунчиков — малюсеньких, юрких, похожих на сверчков, — надо окопать это место канавой или же обрызгать ядом из насосов, которые предоставит правительство. Во всем мире идет борьба с этим злом, и правительство хочет, чтобы и они включились в нее. Саранчу надо уничтожать в зародыше. Мужчины говорили так, словно разрабатывали план боевой операции, и Маргарет, пораженная, слушала.

Ночью всё было спокойно, снаружи не доносилось никаких звуков, только изредка трещала ветка или падало дерево.

Маргарет беспокойно ворочалась с боку на бок рядом с Ричардом, который спал как убитый, изнуренный дневным сражением. Утром она проснулась от яркого солнечного света, заливавшего кровать, яркого света, изредка омрачавшегося быстрой тенью. Она подошла к окну. Старый Стивен опередил ее. Он стоял снаружи и, не отрываясь, смотрел на кусты. И она засмотрелась, пораженная и против воли восхищенная. Каждое дерево, каждый кустик, вся земля, казалось, были объяты бледным пламенем. Саранча махала крылышками, стряхивая ночную росу. Всё было залито красновато-золотистым мерцающим светом.

Она вышла и стала рядом со стариком, стараясь не наступать на саранчу. Так они стояли и смотрели. Над их головами небо было голубым-голубым и ясным.

— Красиво, — сказал старый Стивен.

«Пусть мы разорены, пусть мы пойдем по миру, — подумала Маргарет, — но ведь не всякому случается видеть, как полчища саранчи машут крылышками на заре».

Вдалеке над склонами гор в небе показалось бледное красноватое пятно, оно густело и растекалось.

— Вон она летит, — сказал Стивен, — вон главная стая на юг летит.

Теперь с деревьев, с земли, отовсюду поднималась саранча. Казалось, в воздух взлетали крохотные самолетики. Саранча проверяла, высохли ли крылышки. И она снова пустилась в путь. На много миль вокруг над кустами, над полями, над землей поднимался красновато-коричневый туман. Снова померкло солнце.

Покрытые наростами ветки расправлялись, облегченные; они были совсем голые, остались лишь черные остовы стволов, веток. Всё утро они втроем наблюдали, как коричневые наросты редели, распадались и исчезали. Саранча устремилась к главной стае, красновато-коричневому пятну в небе на юге. Поля, еще недавно зеленевшие нежными всходами кукурузы, стояли мертвые и голые. Все деревья были обнажены. Полное опустошение! Нигде ни былинки, ни листика.

К полудню красноватое облако исчезло. Лишь изредка падало отставшее насекомое. На земле валялась дохлая саранча. Работники негры сметали ее ветками и собирали в банки.

— Ты когда-нибудь ела сушеную саранчу? — спросил Стивен. — Двадцать лет назад, когда я вот так же разорился, я три месяца жил на кукурузе и сушеной саранче. Недурная еда, похожа на копченую рыбу.

Но Маргарет тошно было думать об этом.

После завтрака мужчины отправились в поля. Всё нужно было сеять и сажать заново. Если им повезет, то следующая стая не полетит тем же путем. Они надеялись, что скоро пойдет дождь и появится новая трава, ведь иначе начнет падать скот: на ферме не осталось ни травинки. А Маргарет пыталась примириться с мыслью, что саранча может прилетать и три и четыре года подряд. Саранча, как засуха: она неизбежна время от времени. Маргарет чувствовала себя, как человек, уцелевший после войны. Если Эта опустошенная и изувеченная земля не разорение, то что же тогда разорение?

А мужчины ужинали с аппетитом.

— Могло быть хуже, — говорили они, — могло быть гораздо хуже.

Колдовство не продаётся

У Фаркваров долго не было детей, пока, наконец, не родился маленький Тедди. Родители были растроганы, видя, с какой радостью работники фермы приходили полюбоваться на новорожденного, приносили подарки — птицу, яйца, цветы — и восторженно изумлялись мягким золотистым волосикам ребенка и его голубым глазкам. Они так поздравляли миссис Фарквар, словно она совершила какой-нибудь подвиг, а она, и впрямь чувствуя себя героиней, с благодарной улыбкой посматривала на восхищенных, неловко переминавшихся с ноги на ногу туземцев.

Когда Тедди в первый раз подстригли волосы, Гидеон, повар, подобрав с полу мягкие золотистые пряди и благоговейно держа их в руках, улыбнулся мальчугану и сказал:

— Золотая головка!

С тех пор туземцы так и звали мальчика. Гидеон и Тедди стали большими друзьями. Кончив работу, повар сажал Тедди на плечи, относил его в тень под большое дерево и там играл с ним. Он мастерил для малыша забавные игрушки из веток, листьев, травы или лепил из глины фигурки зверей.

Когда Тедди стал учиться ходить, Гидеон направлял его первые шаги. Присев на корточки и подбадривая ребенка, он манил его к себе, всегда вовремя подхватывал его, когда малютка готов был упасть, подбрасывал высоко вверх, и оба заливались веселым смехом. Миссис Фарквар любила старого повара за его привязанность к Тедди.

Больше у Фаркваров детей не было.

— Ах, миссус, бог послал нам это дитя. Золотая головка — самое дорогое, что у нас есть, — сказал однажды Гидеон.

Это «у нас» наполнило миссис Фарквар теплым чувством к старому повару. В конце месяца она прибавила ему жалованье. Служил он на ферме уже несколько лет. Жена и дети его жили в туземном поселке за несколько сот миль отсюда, но он был одним из тех немногих туземцев, которые никогда не просились отпустить их домой, в родной крааль.

Иногда из кустов выглядывал маленький негритенок, ровесник Тедди. Он благоговейно взирал на удивительные светлые волосы белого мальчика и его голубые глаза. Ребятишки долго приглядывались друг к другу, и однажды Тедди, движимый любопытством, потрогал щеки и волосы чернокожего мальчика.

Наблюдавший за ними Гидеон задумчиво покачал головой и сказал:

— Ах, миссус, один из них вырастет и станет баасом, а другой — слугой.

— Да, Гидеон, я думала о том же. — Она вздохнула.

— Такова воля божья, — проговорил Гидеон. Он был воспитанником миссионерской школы.

Фарквары были очень набожными людьми, и религиозное чувство сближало хозяев и слугу.

Тедди было лет шесть, когда ему подарили самокат. Он научился кататься и полюбил быструю езду. Целыми днями он носился по ферме, налетая на цветочные клумбы, разгоняя кудахчущих кур и лающих собак, и, делая головокружительный разворот, останавливался у дверей кухни.

— Гидеон, посмотри на меня! — кричал он.

И Гидеон, смеясь, говорил:

— Очень хорошо, 3олотая головка.

Младший сын Гидеона, работавший пастушонком, специально пришел поглядеть на самокат Тедди. Он боялся подойти слишком близко, но Тедди сам стал носиться прямо перед носом у негритенка.

— Черномазый, — кричал он, — дай дорогу!

Он принялся так быстро кружить вокруг чернокожего мальчика, что тот от страха убежал в кусты.

— Зачем ты напугал его? — грустно и укоризненно спросил Гидеон.

— Да ведь это чернокожий мальчишка! — вызывающе смеясь, ответил Тедди.

Гидеон молча отвернулся, и Тедди помрачнел. Проскользнув в дом, он взял апельсин и принес его повару:

— Это тебе.

Он не мог заставить себя извиниться, но в то же время ему не хотелось потерять расположение Гидеона. Вздохнув, повар неохотно взял апельсин.

— Скоро ты пойдешь в школу, Золотая головка, станешь большим, — задумчиво сказал он. И добавил, слегка покачав головой: — Вот так и идет наша жизнь.

Он, казалось, подчеркивал расстояние между собой и Тедди, но не из чувства обиды, а как человек, готовый принять с покорностью неизбежное.

Маленьким ребенком Тедди лежал у Гидеона на руках, улыбаясь ему, катался у него на закорках, — их игры длились часами. Теперь Гидеон уже не позволил бы себе дотронуться до белого мальчика. Он был по-прежнему добр к Тедди, но в голосе его проскальзывали нотки почтительности, — от этого Тедди сердился и надувал губы. И вместе с тем мальчик чувствовал себя при этом взрослым. Он обращался с Гидеоном вежливо, холодно, и если приходил за чем-нибудь на кухню, то отдавал распоряжения тоном белого человека, знающего, что слуга должен ему повиноваться.