Алексей Смирнов - Небесный летающий Китай (сборник) Страница 2

Дорогой она держалась заносчиво, хотя это стоило ей великого труда.

Любуясь ею, я все устроил, и нас расписали на следующий день.

Весь гонор слетел, когда через сутки она валялась у меня в ногах и клялась, что ей же богу не хотела заходить в проклятую, как она выразилась, седьмую башню, «так ничего ж там и нет – пустая комната с дисплеем, в нем что – государственные секреты? я ничего не включала, я не касалась клавиш!» «Секреты не хранятся в дисплее», – возразил я мягко и с большим удовольствием сломал ей шею. И даже не за то, что ослушалась, а за это ее «ничего ж там нет».

Тогда как там есть.

Там живет совершенство – образ, сотворенный по последнему слову компьютерной графики. Любой непосвященный при виде его скажет, что совершенством не пахнет, но я старался этого не допускать. Невежество можно простить, но оно остается оскорбительным. Красота и не должна быть совершенной, иначе она омерзительна. Идею воплотил уродливый идиот, чьи услуги обошлись мне весьма недешево. «Система „Карла“» – так, будучи спрошен, я уклончиво именовал свой процессор, приводя в недоумение высоколобых и высокомерных юзеров. Я приобрел идиота в одном из гаремов во время турне по Востоку. Уродец оживал лишь после подключения к трехсотому Пню; без этого он не был способен ни к речи, ни к счету, ни к чему-то вообще, но стоило встроить сей удивительный контур в сеть, как его мутные глазки зажигались, свойства сказочно расширялись, просыпался зуд навигатора, распахивались кладовые памяти, доверху набитые терабайтами, и даже просыпался снулый, вечно подтекающий курсорчик. Он и сотворил идеал. Он не был зодчим, не писал икон, и за окном у нас не Древняя Русь, поэтому я не стал его ослеплять, а просто упрятал в раствор формалина. Банка стоит в подвале, и в ней стоит он, таращась на меня незрячими очами в круглых очках со сложными линзами.

Дураки, даже гениальные, мне отвратительны.

У новенькой, которую я подцепил в аэропорту, в лице есть нечто порочное и возбуждающее. Но главное, в ней живет ум. Он улавливается даже в походке, в манере прикуривать, в покрое одежды. Я решил сперва, что она держит в сумочке клофелин, но после украдкой проверил и ничего не нашел.

Встретившись с нею глазами, я поиграл связкой ключей.

Она не назвала цену – спокойно уселась рядом, попросила включить музыку. Я настроился на классическую волну, исподтишка оценил ее лицо и обрадовался, обнаружив искреннее довольство.

– На ночь? – осведомилась она, щелкая зажигалкой.

– Посмотрим, – я вывернул руль.

– Если меньше, мне нужно вернуться сюда. Придется оплатить дорогу.

– Может быть, больше.

Она смерила меня внимательным взглядом.

– Вас нужно сопровождать?

– Разве что в загс.

Еще произнося эти слова, я ужаснулся их глупости и пошлости.

– Остановите машину, я выйду.

– Простите меня. Это вырвалось нечаянно. Я не хотел вас унизить.

– Меня нельзя унизить. Но желание настораживает.

Осталась. Я прибавил скорость и почему-то всмотрелся в услужливое зеркальце: чисто. Мы были одни на трассе.

– Мне надо как-то загладить вину. Удваиваю ставку.

Пусть разговор вернется к деньгам. Я чувствовал, что ненароком насторожил это нелепо гордое создание.

Она пожала плечами и подчеркнуто профессионально улыбнулась. Сотни других на ее месте издали бы какой-нибудь курлычаще-мурлычащий звук, закатили глаза и распространили вокруг себя ауру лживой томности. Или, что еще хуже, сказали бы «oго» с неизбежными последующими вопросами: не халиф ли я, ибо черен, а те Гарун и Рашид, что были вчера, тоже черны, но я на них не похож, так кто же я буду – простой бандит или рангом повыше? Может быть, дипломат?..

Хищница, которой и семьдесят семь башен – на один зуб. Не хватит ли поисков? Достойная личность. Тренированная фигура, пепельная стрижка под мальчика, чистые ноздри – в том смысле, что без сережек. Посмотрим.

– Полторы тысячи долларов, – вот, наконец, объявлена и цена.

Именно долларов – не баксов, не зеленых, не гринов. Отрадно слышать. Я согласно киваю и вновь говорю:

– Удваиваю ставку.

Ага, удивляется. Верит, подозрений не видно, и все-таки огорошена.

Мы прибываем в замок. Она ведет себя сдержанно и корректно. Не спрашивает, «что там висит за мужик», не разваливается в кресле и не кладет на валик ног. Не хлещет спиртное, как бочка.

Я присел рядышком, на полу. Сбросил бархатный пиджак, театрально отшвырнул галстук: явление второе, «будем проще».

Разговор о башнях она не поддержала, и вышло неуклюже. Получилось так, что я запретил ей входить в седьмую при полном ее безразличии к замковым тайнам. Состоялся скверный, надуманный монолог, в конце которого я с ужасом почувствовал, что краснею.

– Ты не похожа на путану, – я нахмурился, вызывая ее на откровенность.

– Это приятно слышать, я не путана. Мне просто нужны деньги. Вот оно как. Неизвестная и, вероятно, благородная цель – болеет кто-то, или что еще. Сосредоточенность и целеустремленность. Уловив мое настроение, она вздыхает и начинает отрабатывать гонорар. Заводит якобы игривую беседу:

– А почему у тебя синяя борода?

Я машинально погладил подбородок.

– О чем ты говоришь? Я гладко выбрит… золотце.

– Все равно видно.

Пускай понимает, как шутку:

– Ты наблюдательна! Все дело в редком гене, который наследуется по материнской линии, но проявляется только у мужчин. Как гемофилия.

Странное дело – она, оказывается, не знает этого слова. Но разложить умеет:

– Гемо-филия? Это что же – любовь к крови?

– Нет, золотце. Это королевская болезнь, при которой не сворачивается кровь.

Она ерошит мне волосы, я напрягаюсь. Не люблю, когда прикасаются к моей голове.

– Мы останемся здесь, на ковре?

– Если захочешь. Замок твой, ты можешь пойти, куда тебе вздумается. За исключением седьмой башни.

– Я не хочу никуда идти. Мне нравится быть с тобой.

Держа в обеих руках наполненные бокалы, я пополз на коленях и очутился прямо перед ней, изображая раба. Она вынула бокал из моей ладони и поставила рядом с креслом. Соскользнула в ковер, обвила мою шею руками.

– Ты слишком беспокоишься о ненужных вещах. Выброси из головы свою башню. И не пей, тебе это ни к чему.

…Редкое замечание, но все-таки я, как уже говорил, проверил ночью ее сумочку. Таблеток не оказалось. На любовь ушел час, и гостья, никуда не выходя, проспала до утра.

Солнце взошло; я сидел и смотрел, как она спит. Во мне просыпалась досада. Я вдруг понял, что просто хочу ее убить. Проклятье, она даже не попыталась проникнуть в башню! Как она посмела, негодница? А я хочу крови. И что мне до башни, когда загвоздка в бороде, вот что я понял, глядя на эту кроткую дрянь с пятеркой по поведению.

Я огляделся и решил воспользоваться шнуром от портьеры. Попытаюсь растянуть удовольствие, а то чики-брыки вручную слишком стремительны, сколько потом ни трудись тесаком.

Наверно, я заподозрил подвох уже с первой минуты знакомства, но щеки меня отвлекали, пылая после бритья бесцветным жаром, и осознание непозволительно затянулось. Проблемный узел развязался, едва я успел соорудить другой, на шее спящей. Не зря я отметил ее спортивное сложение. Она ударила меня так, что хрустнуло в лице, а витражи, застилавшие окна, осыпались со звоном, и в колотые дыры попер черномасочный люд.

Комната заполнилась хамами, которые, как явствовало из их дружного появления, давно пасли меня и еще вечером окружили замок тройным кольцом.

Меня швырнули на пол, вниз лицом, заковали в наручники. Какой-то гневный особо праведным гневом пинал и пинал меня под ребра, я молчал.

– Проверьте подвалы! – послышалась команда.

Давайте, проверьте. Там чистенько, но где-нибудь я наверняка наследил.

Они сразу нашли мою компьютерную приставку, приволокли жбан – я слышал, как булькнуло, когда они его ставили. И врезали мне еще.

– Посмотрите в седьмой башне, – распорядилась гостья.

Меня взяли за волосы, поставили на ноги.

Минут через пять вошел пятнистый потный жлоб со словами:

– Там ни черта нет, командир. Компьютер стоит включенный, и на экране рожа страшная – ужас, меня чуть не вывернуло.

Этого я не мог снести и рванулся к нему, метя теменем в зубы.

Меня удержали, согнули в рог и погнали вниз, к машинам.

Во дворе я дернул ногой, отгоняя журналиста. Подбежал второй.

Мне уже стало наплевать, и я замкнулся в восьмой, самой надежной башне. Действительность утратила краски. Но возникло одно обстоятельство, и я на миг очнулся. Рядом с водителем в газике сидел один человек в чине старшего сержанта. У него было лицо… Если бы там был не он, а она, в смысле женщина, а не мужчина, я решил бы, что сбылось невозможное.

Девять принципов Камамбера