Николай Бахрошин - Фиолетовый гном Страница 2

– А кто виноват? – вставил Серега.

– Ну, я же просил… – сразу смутился Жека.

– Ладно, ладно, я не упрекаю, к слову пришлось. Излагай дальше, – великодушно разрешил Серега.

– Ну, вот. Если учесть то, что весь ассортимент соседнего винного магазина представлен у тебя на кухне в виде пустых бутылок, то вывод напрашивается однозначный – спиваешься и деградируешь. Становишься явным пролетарием, мечтающим пропить все цепи капитала разом за отсутствием другого движимого имущества. Такая вырисовывается печальная картина нездоровых тенденций…

– На себя посмотри! – возмутился Серега. – Кто притащил сюда большую половину бутылок?!

– Половина не бывает большей или меньшей. Половина – может быть только половиной, одной второй или ноль запятая пятой. Ничем иным, запомни это на будущее, Серый брат, – нравоучительно заметил профессионал пера Жека. – А смотреть мне на себя нечего – ничего хорошего не увижу, догадываюсь без подсказки зеркал. Мне, между прочим, по должности положено пить горькую и запивать сладким. Я, как журналист-газетчик, должен расходовать свой бессмертный талант на потребу дня, а в свободное время – рефлексировать и спиваться от недостатка времени на великие произведения, способные потрясти мир до устоев.

– Хорошо ты устроился, – проворчал Серега.

– Спасибо, не жалуюсь.

Бывший школьный друг Жека действительно работал журналистом в молодежной газете. В школе он писал стихи, учась на журфаке – рассказы, а теперь, как он говорил, строчил заметки, периодически меняя издания и подруг. Серега помнил, в школе Жека был тонким, как струна, кудрявым блондинчиком, восторженно читающим стихи наизусть и отчаянно мечтающим кого-нибудь трахнуть. Спустя десяток лет он стал в два раза толще, брил голову, чтобы скрыть лысину, но все так же цеплялся за каждую новую женщину, как за откровение свыше. Тоже – неизбывный романтик половых отношений…

Они дружили. Началось все очень давно, еще в детском саду. В детстве Серега был сильным, а Жека – пронырливым и проказливым. Вместе – сладкая парочка, уже основание для дружбы. Когда выросли, Серега остался спокойным и сильным, а Жека – непоседливым и неудовлетворенным. Вместе – взаимное дополнение плюс Серегина холостяцкая хата к его услугам. По сути, считал Серега, Жека оставался все таким же непоседливым пацаном, как в школе. Только теперь это был толстый и грустный мальчик, который предпочитал держаться навеселе. Но писал он действительно здорово. Остроумно. Серега периодически читал его статьи, причем с удовольствием.

– Значит, тебе можно спиваться, а мне нельзя? – уточнил Серега.

– Что позволено Юпитеру… Дальше сам знаешь.

– А если Юпитеру по рогам?

– Будет больно, но все равно не аргумент…

Обычный разговор, в общем, ничего особенного. В то время они с Жекой часто говорили друг другу мелкие гадости. Старый друг – не тот, кто все медом мажет, а с точностью наоборот. Не медом, далеко не медом, другими словами… Серега вряд ли запомнил бы этот разговор, но это был его день рождения. Как раз накануне ему исполнилось тридцать три года. Возраст Христа, как говорят…

Нет, тридцать три – хороший возраст. Молодой, здоровый, сильный и уже умудренный кое-каким опытом, уже не хочешь от жизни всего, но еще веришь – что-то все-таки будет. Живи – не хочу, как говаривал покойный батя.

Вот только жить почему-то уже надоело…

На день рождения Серега никого не приглашал. В те времена он свой день рождения вообще не праздновал. Не получалось. Настроения не было. Не оставалось настроения к моменту его символического появления на белом свете. Слишком рано начинал разминаться по-жидкому. Да и не такой это праздник, если вдуматься. Серега никогда не понимал, почему многие из своего случайного появления на белом свете стремятся сделать всенародное торжество. Все равно не получается, кстати…

Без приглашения пришел один Жека. Пришел, увидел, нахамил для начала.

Старый друг… Уже можно и так сказать…

Жека подарил кожаный бумажник и бутылку коньяка. Коньяк они тут же распили, а Жека, под благостное настроение, выпросил у Сереги ключ от квартиры на послезавтра.

Серега пообещал и назвал его старым козлом. Жека ответил ему заплесневелым мухомором. Хорошо посидели, душевно…

2

У Сереги Кузнецова было два достоинства, которыми он гордился всю жизнь: богатырская стать и абсолютная, непрошибаемая невозмутимость. Деревянность, как называла это его бывшая жена. Б. супруга, так он сам ее называл.

С телосложением ему повезло – это точно. Рост у него был метр девяносто два и мускулатура соответствующая. На это клевали женщины. А Серега пользовался, конечно. Потом, годы спустя, проститутка из города Таганрога объяснила ему, что, конечно, он не красавец, не Ален, его мать, Делон. Но это не важно. Потому что Серега значительный. Большой. А на женский взгляд, это даже лучше. Мужская красота, вообще, вещь относительная.

Серега запомнил ее слова. Многое объясняют про женщин, решил он.

Она работала диктором местного телевидения и подрабатывала проституцией среди отдыхающих и командировочных. Симпатичная девка. Слегка истеричная, как все проститутки, но умная. Брала дорого, хотя того стоила. По крайней мере, с ней Серега от души отрывался почти неделю, почти как с искренней, а не наемной подругой…

Серега не был красивым и знал это. Еще в седьмом классе, подолгу разглядывая себя в зеркале, он пришел к такому неутешительному выводу. Раньше просто не задумывался. Да и что тут думать, подкачало личико. Нос – обычный, без четких победных линий, брови и ресницы жидкие, волосы – тоже обычного, средне-арифметического каштанового цвета, расстраивался Серега. Вот фигура – ничего, хорошая, спортивная, мускулы перекатываются, тут нет претензий, он много занимался боксом и тяжелой атлетикой. Был самым сильным в школе.

Значительный?

Ты, Серега, такой большой, что, кажется, и в штанах у тебя скрывается нечто не менее грандиозное, утверждала, помнится, дикторша-проститутка.

Сомнительно, все-таки…

Если честно, то в штанах у него было семнадцать сантиметров. Замерял в девятом классе. После армии тоже разок замерил. Нет, семнадцать сантиметров так и осталось.

Просто нормально. В пределах. Серега на этот счет не обольщался. Впрочем, видимость – это тоже важно. Повезло ему с телосложением.

Невозмутимость – также полезное качество. Многие принимали ее за серьезность. В школе учителя, например.

– Вот взять, например, Сережу Кузнецова… – говорили они на родительских собраниях. – Туповатый мальчик, звезд с неба не хватает, но ведь старается же, учится как может. Недалекий мальчик, но прилежный…

С чего они решили, что он старается? И почему остальные лоботрясы и троечники, выходит дело, хватают руками звезды с неба? Серега этого никогда не понимал. Но за старание ему ставили тройки, а иногда – четверки. Его это устраивало, учиться он не любил. Предпочитал читать книжки вместо того, чтоб корпеть над тоскливыми уроками.

Потом, став взрослым, Серега понял, почему учителя считали его туповатым.

Во-первых, он всегда был большим и сильным и, следовательно, недалеким уже в силу телосложения. Ничего не поделаешь – расхожий штамп человеческих отношений…

Во-вторых, у него была замедленная реакция, особенно – в юности. К счастью, только в разговоре. В боксе, например, или на борцовском ковре у него никакой замедленной реакции не наблюдалось. Тело само, без подсказки находило ритм движений. А начнет с кем-нибудь общаться – двух слов связать не может. Слова подбираются долго, трудно, пока решит, что ответить, диалог уже раскручивается дальше. И снова нужно что-то придумывать, и опять он не успевает…

Обидно. Особенно обидно было в розовом возрасте, когда так неуклюже складывалось общение с симпатичными девочками. Собеседница, бывало, уже уйдет, а он вспоминает прошедший разговор и придумывает его заново. Вот он сказал, она ответила, а он так сказал, она заинтересовалась, а он еще это сказал… Мысленные диалоги получались интересными и остроумными. Куда интереснее настоящих. Жалко, что их никто никогда не слышал…

Со временем у Сереги даже выработалась своя, особая манера говорить. Он никогда не торопился ответить, а тем более перебить собеседника. Он слушал. Он, вообще, предпочитал слушать. А если вставлял что-нибудь в общий разговор, то предварительно формулировал фразу в уме. Получалось неторопливо, немногословно и по-мужски скупо. Многим нравилось. Женщины считали его многозначительным.

В общем, потом он решил, что учителя зря называли его туповатым. Конечно, это было уже неважно. Так, мимолетное воспоминание…

Теперь, когда Серега коротал время в собственном доме на греческом побережье, когда ему, если быть точным, уже сорок три, – все это вспоминалось как предания из глубины веков. В прошлой жизни, в прошлом веке, в прошлом тысячелетии… Молодой был… Вроде бы даже не он…