Макс Фрай - Котлетка Страница 2

Думал вполне искренне, но все равно не мог заставить себя вынуть Котлетку из-под куртки, пока она не проснулась и не принялась снова недовольно вопить. Тогда наконец решился. Положил ее под куст, опустился рядом на четвереньки, погладил, шепнул в рыжее ухо: «Поживи пока тут, поохоться на кого-нибудь, а я потом за тобой приду». И припустил бегом, все равно куда, лишь бы отсюда, а еще лучше – от самого себя. Это легко, просто надо бежать так быстро, чтобы выпрыгнуть из тела, пусть оно остается тут, в парке, валяется на мокрой траве, а я куда-нибудь улечу, навсегда.

Но вместо этого просто упал, споткнувшись об корягу, разбил оба колена и локоть, и от этого сразу стало легче, как в раннем детстве, когда наказание означало, что вопрос с проступком наконец-то закрыт.

С матерью потом долго не разговаривал. Чего только она не перепробовала: и орала, и уговаривала, и мороженое покупала просто так, без повода, и отвешивала оплеухи, и грозила отдать в интернат. Думал: «Ну и ладно, пусть. Хуже уже не будет». Но однажды ночью, уже перед самым Новым годом услышал, как она плачет, и не смог не спросить, что случилось. Мать на радостях заплакала еще громче, а он сидел рядом с ней в сверкающей чистотой маленькой кухне и думал о Котлетке. Как она там? Не пропала? Научилась охотиться? А может быть, ее нашли какие-нибудь люди и забрали к себе? Или просто отыскала дорогу и вернулась домой? Говорят, все кошки это могут, даже когда их увозят в другой город. А тут – просто парк, от Лялькиного дома до центрального входа минут пятнадцать, не больше.

К Ляльке он больше никогда не заходил, и двор ее обходил десятой дорогой, и улицу, и на девятом троллейбусе, которым она ежедневно добиралась в свою английскую школу, не ездил даже по воскресеньям – просто на всякий случай. И фотокружок, конечно, пришлось бросить; впрочем, черт с ним, на кой нужен какой-то дурацкий кружок, если не ходить после него в гости к Ляльке. А к ней теперь нельзя. Потому что она, конечно, сразу спросит, как поживает Котлетка. И что я тогда скажу?

На следующий год мать устроилась работать поварихой на круизный лайнер, а его отправила в Киев, к своей старшей сестре. Был очень этому рад, потому что невыносимо трудно все-таки жить в городе, где тебя в любой момент могут узнать на улице, остановить, приветливо поздороваться, спросить: «Как дела, чего не заходишь?» – а ты уже почти целый год хочешь этого больше всего на свете и одновременно боишься так сильно, что каждый день залезаешь на крышу соседней шестнадцатиэтажки, сидишь там на самом краю, свесив ноги, говоришь себе: «Все-таки я не совсем трус».

Но все равно, конечно, не веришь.

Думал, что придется ездить домой на каникулы, но они никогда не совпадали с перерывами между рейсами, так что мать приезжала к ним с теткой сама. А через два года она вышла замуж и переехала в Ригу, с тех пор проводил каникулы там, пока не закончил школу и не поступил в институт – тоже в Риге, которая ему очень понравилась, красивый город, почему бы не попробовать тут пожить, тем более с отчимом как-то неожиданно сошлись характерами, подружились, да и с матерью стало гораздо легче иметь дело. Скажем так, не настолько тяжело, чтобы на край света от нее бежать.

О Котлетке не вспоминал никогда. Точнее, почти никогда. Еще точнее, очень старался не вспоминать. И в парках старался гулять пореже, просто не любил парки, с кем не бывает, некоторые, говорят, даже море не любят, и лучше, наверное, не думать, что с ними однажды случилось на морском берегу или что они сами там сделали, кого зарыли в мелкий белый песок, или бросили в воду с пирса, или… Ай, не мое дело.

Не вспоминал о брошенной в парке маленькой кошке, а когда все-таки вспоминал, был честен, не искал себе оправданий, но и самоедством особо не занимался – сделал и сделал, значит, иначе не мог, вот таким я тогда был беспомощным дураком, а теперь все не так, можно жить дальше. Но несколько раз, когда доводилось сталкиваться с предательством близких, – ничего особенного, все как у всех, друг отбил любимую девушку, научный руководитель присвоил результаты работы, невеста бросила практически на пороге больницы, испугавшись диагноза, который, к счастью, не подтвердился, деловой партнер попытался повесить на общую фирму собственные долги – не мог на них всерьез рассердиться, думал: «Все честно, я тоже когда-то так поступил», – и сам поражался этой своей смиренной готовности принимать одно наказание за другим. Позже, когда дела уверенно пошли в гору, то и дело ловил себя на некотором смутном недовольстве: где мои катастрофы, где беды, где предательства, которые я заслужил? Вертел пальцем у виска, глядя в растерянные глаза своего зеркального отражения. Это помогало, но, будем честны, не очень. В смысле, ненадолго. Примерно на полчаса.

В остальном же все было хорошо.

Очень хотел завести кошку, но, конечно, не заводил. Думал: на месте Котлетки должна оставаться дыра, это плохо, зато честно. Бросил, значит, бросил, и никаких тебе больше кошек, никогда, вопрос закрыт.

Вполне сознавал несправедливость такого решения: одна, а то и несколько уличных бродяжек могли бы обрести в его лице заботливого хозяина, владельца просторного дома и практически безграничных запасов вкусной еды. Поэтому, случайно узнав о существовании кошачьего приюта, нуждающегося в пожертвованиях и волонтерах, сразу отправился туда, весь день с энтузиазмом занимался уборкой, перегладил всех заинтересовавшихся запахом его штанов и ботинок котов, четырежды пил кофе с хозяйкой приюта и другими добровольцами, болтал с ними обо всем на свете, как со старинными приятелями, за спиной у которых множество общих приятных воспоминаний и ни одной душераздирающей драмы. В результате, домой вернулся не просто умиротворенным, но почти счастливым. Был неописуемо доволен – не столько собственным поступком, сколько снисходительностью судьбы, подарившей ему этот замечательный день, первый из множества.

Завел традицию ездить в кошачий приют по воскресеньям, но после того, как познакомился с Илзе, к воскресеньям добавились среды – это был ее обычный выходной. Старался выбраться туда любой ценой, хотя бы на пару часов, задвинув на другие дни все дела, кроме самых неотложных. Потом, когда к встречам в приюте прибавились настоящие свидания, и еще позже, когда они стали все чаще просыпаться в одной постели, среды все равно оставались «кошачьим днем», вернее «Илзиным кошачьим днем». Они оба были чрезвычайно романтичны и считали, что мыть рука об руку кошачьи туалеты – идеальное занятие для влюбленных. Примерно как танго с шампанским в лунную ночь на морском берегу, только пользы гораздо больше. И похмелья потом нет.

…Илзе была первой, кому он рассказал про Котлетку. Всю историю, от начала до конца. На самом деле, не собирался, как-то само получилось, просто Илзе хотела погулять в Аркадии[1], а он брякнул: «Ненавижу парки», – прозвучало неожиданно грубо, пришлось объяснять. Илзе выслушала его внимательно, не перебивая, потом переспросила: «Двенадцать лет, говоришь, тебе было? Даже не знаю, кого из вас жальче», – обняла и осталась ночевать, отменив назначенную на этот вечер поездку к родителям. Нормальное поведение, сам бы на ее месте так поступил, но почему-то был потрясен. И бесконечно благодарен, словно получил наконец долгожданное помилование из Небесной Канцелярии, подписанное самой кошачьей богиней Баст.

Наверное, поэтому даже не вздрогнул, когда пару месяцев спустя, в ноябре, мать, до сих пор сдававшая их старую квартиру в аренду, пожаловалась на внезапный отъезд очередных жильцов и попросила съездить туда, убедиться, что все в порядке, принять ключи, потому что сама она на этой неделе никак не выберется, а квартиранты не могут ждать. Сразу согласился, как будто это был его собственный план.

Илзе поехать с ним не смогла. Очень об этом жалел, но одновременно понимал, что так лучше. Думал: кто знает, какая черная туча накроет меня в городе детства. На такие свидания лучше отправляться без свидетелей, особенно без любимых свидетелей, рядом с которыми рассчитываешь провести всю оставшуюся жизнь.

…Но никакая туча его не накрыла. Вообще ничего особенного не почувствовал, когда вышел из здания аэропорта. И потом, когда такси привезло его в центр города, знакомый и одновременно волнующе чужой, как будто не жил здесь никогда, а только много раз видел во сне, сразу забывал, проснувшись, и вот только теперь вспомнил, зато сразу все. Забавное ощущение.

По дороге обещал себе вечером напиться, но как-то руки не дошли. Честно говоря, просто забыл об этом намерении, вспомнил только вернувшись в гостиницу, которую забронировал на две ночи, до отъезда маминых жильцов. Смеясь, говорил Илзе по скайпу: «Это решительная победа склероза над алкоголизмом», – и она тоже смеялась. Отлично провели вечер, почти как дома, только обняться не получилось, но когда это ненадолго, вполне можно пережить. Даже интересно побыть двумя говорящими головами, у которых друг для друга нет ничего кроме слов и улыбок. И еще слов.