Стивен Фрай - Радио Страница 2

Портрет, который висит над камином, был написан, когда я жила в Париже — мой муж Клод служил там в конце двадцатых послом. Я устраивала в посольстве литературные приемы. Плум и Дафф Куперы,[4] Скотт и Гаррет Фитцджеральды, милейший Джефри Чосер, разумеется, Адольф Гитлер и Юнити Митфорд,[5] Гертруда Стайн и Алиса Б. Топлесс, Рэдклифф Холл[6] и Анджела Браззл,[7] - на них я всегда могла положиться, они неизменно принимали мои приглашения. Ну, и конечно, О. Генри Джеймс Джойс Гэри Грант. Помню еще Ф. Э. Смита,[8] позже он стал, разумеется, лордом Биркенхидом, вон там, прямо под доской для «дартса» висит его портрет. Он всегда говорил: «Весь мир и все сожительствующие с ним любовники неизменно появляются на приемах Розины», — мне это очень льстило.

Позднее, когда мы с Клодом перебрались в Индию и стали вице-регентами, я познакомилась с Ганди и часто играла с ним в французский крикет — собственно говоря, он потрясающе играл в крикет, Клод всегда говорил: «То, что приобрела индустрия набедренных повязок, потеряла безопасность крикетных воротец». Пандит Неру тоже производил на нас очень приятное впечатление, хоть Эдвина Маунтбаттен[9] считала, что при его слишком изменчивой длине корпуса настоящими кручеными бросками он никогда прославиться не сможет.

Большая бронзовая статуя обнаженного мужчины — та, что стоит у меня на синтезаторе, это портрет заместителя премьер-министра Герберта Моррисона. Играя на синтезаторе, я вешаю на него мои браслеты. Я часто сижу в этой комнате, вспоминая о прошлом. Глупыш Поулс Хартли, Л. П. Хартли,[10] знаете такого? — сказал однажды, что прошлое это заграница, но я с ним не согласна. Прежде всего, в прошлом и еда была вкуснее, и люди не так пахли. Мне часто говорят, что я принадлежу к избалованному поколению богатых, красивых, праздных, паразитических людей. Да, конечно, я всю жизнь купалась в роскоши, встречалась с прославленными, влиятельными людьми, посетила множество удивительных мест и никогда не занималась ничем более трудоемким, чем организация больших домашних приемов. Но знаете, несмотря на все это, если бы мне довелось прожить мою жизнь снова, я бы ничего менять в ней не стала. Сожаления? Их у меня очень немного. Не следовало, пожалуй, ссужать душечке Т. Э. Лоуренсу[11] мою мотоциклетку. Ну все, я устала. Хочу кушать.

Джереми Гадинг

Это выступление было повторено в программе «Красочное приложение».

ГОЛОС: На этой неделе в программе «Люди дела» выступает сэр Джереми Гадинг, ректор Лондонского архитектурного колледжа, находящегося в Роган-Пойнт, Патни.

Архитектура предоставляет совершенно необычайные возможности тем, кто хочет послужить обществу, облагородить ландшафт, освежить окружающую среду и продвинуть человечество на шаг вперед, — однако архитектора, который желает добиться подлинного успеха, следует научить тому, как обходить эти волчьи ямы стороной и зарабатывать приличные деньги. У меня в штате состоят люди из самых разных школ и университетов, а сама моя работа многостороння и разнообразна. Естественно, первое и самое главное, это визуальный ряд. Молодые люди привыкли так или иначе пользоваться глазами, — но для того, чтобы стать в сегодняшней Британии хорошим архитектором, требуется нечто большее, чем просто умение пользоваться глазами, требуется еще и удалить их хирургическим путем. Впрочем, современный архитектор должен быть не только слепым, он должен также выпестовать в себе живое чувство презрения к ближнему, а для этого необходимо как можно раньше начать участвовать в совещаниях планировщиков микрорайонов и администраторов городских советов.

Далее мы используем детально продуманную систему семинаров, помогающих создать необходимое направление мыслительной деятельности, как мы ее называем. На этих семинарах мы показываем нашим студентам фильмы о старинных зданиях, старинных сельских общинах, в них также наличествуют интервью с такими приверженцами сохранения памятников старины, как покойный Джон Бетжемен и Его Королевское Высочество принц Чарльз. Наполняя одновременно с этим аудиторию ядовитыми газами и подвергая студентов ударам электрического тока средней силы, мы вызываем в них чувства тошноты, отвращения и острой физической боли, которые с течением времени связываются в их сознании с перечисленными выше образами. А следом им показывается фильм, в котором фигурируют большие стеклянные коробки, башни из грубого бетона и стальные балочные фермы, и на этот раз студентов стимулируют встроенными в их стулья вибромассажерами, избранными, внушающими ощущение покоя произведениями Моцарта, клеретами многолетней выдержки и сигаретами с марихуаной. Все это позволяет внушить им устойчивое отвращение к старым формам архитектуры и любовную привязанность к новым.

Внимательные слушатели наверняка заметят: я говорил ранее о том, что мы удаляем нашим учащимся глаза, а затем показываем им фильмы. Разумеется, мне следует упомянуть и о том, что архитектор должен уметь врать. Ему (или ей) надлежит стать адептом гладкого и проворного публичного вранья. «Это здание простоит десять лет», «Собор Святого Павла уродлив и потому его необходимо окружить объектами подлинной красоты», «Наш многоквартирный дом построен так, чтобы удовлетворять все нужды человека, чтобы человек чувствовал себя в нем привольно». Я сильно сомневаюсь, что даже самый совершенный детектор лжи смог бы определить любое из этих заявлений как оскорбительное сплетение ектений и каталогов отборной лжи, каковыми каждое из них безусловно является.

Внушающая немалую тревогу склонность к неоманьеризму, тайком прокравшаяся в офисную и городскую архитектуру 1980-х, в последнее время вынудила нас ужесточить нашу программу переобучения, и теперь мы, после вручения дипломов успешно прошедшим весь курс студентам, в обязательном порядке высасываем через соломинки их мозги и лишь после этого позволяем им покинуть стены нашего колледжа.

Ле Корбюзье, этот величайший из архитекторов (видите, перо полиграфа даже не шелохнулось) сказал однажды: «Человеческое существо есть машина, предназначенная для проживания в одном из моих домов», и если Британия хочет обратиться в сообщество процветающих, преуспевающих, хорошо оплачиваемых, хорошо питающихся и с приятностью выпивающих архитекторов, нам надлежит накрепко усвоить этот и подобные ему принципы.

Позвольте мне привести еще одну цитату, на сей раз из сэра Николауса Певзнера: «Здание есть обрамление пространства; архитектура есть эстетическое его обрамление». Сидя в библиотеке моей находящейся в графстве Гэмпшир перестроенной под жилье георгианской водяной мельницы, я снимаю с полки последний том «Словаря архитектора» — от «Эбеновых храмов» до «Ячеистого бетона» — и ищу в нем слово «эстетический». Я нахожу следующее: «эстетика, непр. вульг. происх. неизвестно». Исчерпывающее описание современного архитектора, не правда ли? Непристойный, вульгарный ублюдок. Спокойной ночи.

Трефузис расфуфырился

Добрый привет всем вам. Приступая к нашей небольшой беседе, должен со всей открытой, мужественной прямотой признаться: я не сноб. Никогда им не был и становиться не собираюсь. Тут мы с Робби Бернсом приходим к полному согласию, — что в последнее время случается с нами нередко: богатство — штамп на золотом, а золотой — мы сами. Поверьте, — я часто ловлю себя на том, что шепчу, проходя по бальной зале, в которой толчется смешанное общество обладателей благороднейших имен нашего королевства, — поверьте, тот лишь благороден, чья не запятнана душа, а ваши «форды» и «короны» не стоят, братцы, ни шиша. При всем, при том, человек я уже старый, плотских удовольствий у меня осталось всего ничего, если, конечно, не считать пересчет мозолей чувственным и сибаритским наслаждением, и потому, когда начинается Сезон, я с большим удовольствием отираюсь среди котлов с мясом, коими наполнен наш Свет,[12] - то приветствуя кликами «Алмазные Головы» на регате в Хенли, то сопровождая какую-нибудь тоненькую дебютантку на Бал королевы Шарлотты. Должен сказать, мне трудно примирить упоение этими празднествами с исповедуемым мной прудоновским синдикализмом, с одной стороны, и почти универсальным презрением к всепролазности представителей высших классов, с другой. Красота происходящего eux-mêmes[13] портится почти всеобщей грязнотцой и самомнением присутствующих. К примеру, в Хенли, оказавшись в ложе распорядителей, трудно расплескать содержимое полупинтовой кружки «Пиммса» и не намочить при этом человека, ни аза в гребле не смыслящего. Запустите крысу в клубную ложу стадиона «Лордз» и вы перепугаете дюжину человек, ничего не ведающих о крикете. Однако любимейшее мое из происходящих во время Сезона событий — это оперный фестиваль в Глайндбёрне. Если не обращать внимание на его манерность и привилегированность, оставить в стороне чопорность присутствующих и сбросить со счетов ужасающую пышность происходящего, получится место, побывать в котором стоит. Вообразите же удовольствие, которое я испытал, когда в начале нынешней недели старый мой ученик, приобретающий ныне все более солидную репутацию международный шпион, предложил мне встретиться с ним именно там, чтобы увидеть новую постановку «Травиаты» под управлением сэра Питера, сэра Питера, сэра Питера, как бы его ни называли.