Джойс Оутс - Блондинка. Том II Страница 2

— …меня слушаешь? Мэрилин?

Норма Джин пробудилась от транса, и разбудил ее голос по радио. Нет, он доносился из телефона. Она полулежала на диване, рядом валялась снятая телефонная трубка. Теплые влажные от пота ладони она прижимала к животу, где безмолвным и тайным сном спал ее младенец.

Норма Джин смутилась и поднесла трубку к уху.

— Д-да? Что?

Это был Рин-Тин-Тин. Она совсем забыла. Когда он позвонил? О Господи, до чего неловко! Рин-Тин-Тин встревоженно спрашивал, не случилось ли чего и в порядке ли она, Мэрилин.

— О, нет, ничего страшного, все в порядке. Так что вы там говорили?

— Послушай меня внимательно, хорошо? Ты еще ни разу не снималась в музыкальной комедии, тебе предоставляется фантастическая возможность попробовать себя еще и в этом жанре! Договор…

— Музыкальная комедия? Но я не умею ни петь, ни танцевать.

Рин-Тин-Тин зашелся в лающем смехе. Ну до чего ж она смешная, эта его клиентка! Прямо вторая Кэрол Ломбард.

Он отсмеялся и сказал:

— Ты брала уроки, и все на Студии, с кем я говорил, в один голос твердят, что ты в этом плане, — тут он сделал паузу, подыскивая нужное слово, — проявила себя весьма многообещающе. Прирожденный талант.

Отчасти это было правдой: любая красивая мелодия наполняла ее по-детски бурной, радостной энергией, она словно купалась в музыке, она уже не была собой. Петь, танцевать! Вот истинная радость! Но теперь у нее был другой, куда более серьезный повод испытывать радость.

— Мне очень жаль, но не могу. Не сейчас.

Рин-Тин-Тин тихо охнул и задышал часто и жарко, как собачонка.

— Не сейчас? Но почему не сейчас? Ведь именно сейчас Мэрилин Монро является самой кассовой и популярной новой звездой!

— Речь идет о моей личной жизни.

— Что, Мэрилин? Прости, я не расслышал?

— Моя л-личная жизнь. Имею я на нее право или нет? Я ведь не какая-то там… вещь, принадлежащая исключительно кино.

Рин-Тин-Тин предпочел этого не слышать. Румпельштильсхен тоже иногда использовал этот трюк. А потом затараторил, будто зачитывая только что полученную срочную телеграмму:

— Мистер Зет купил права на «Джентльмены предпочитают блондинок» исключительно ради тебя. Он не хочет Кэрол Чаннинг из бродвейского театра, хотя во многом благодаря ей этот мюзикл стал хитом. Он хочет выгодно подать тебя, Мэрилин.

Выгодно подать? Но ради чего?

И тогда Норма Джин, легонько поглаживая животик жестом Розы Лумис, заметила как бы между прочим:

— И сколько я получу за эту роль?

Рин-Тин-Тин выдержал паузу.

— Ну, зарплату в соответствии с контрактом. Пятнадцать сотен в неделю.

— И сколько будет съемочных недель?

— Они рассчитывают снять все недель за двенадцать.

— А сколько получит Джейн Рассел?

И снова Рин-Тин-Тин сделал паузу. Он не слишком удивился тому, что Норма Джин, казавшаяся такой рассеянной и непрактичной, такой незаинтересованной во всем, что касалось голливудских сплетен, вдруг проявила интерес не только к участию Джейн Рассел в фильме в качестве второй героини, но и к ее зарплате — вопросу, весьма болезненному для агента.

И он уклончиво ответил:

— Этот вопрос как раз сейчас обсуждается. Рассел в данный момент занята на другой студии, придется ее «выкупать».

— Да, но все же сколько?

— Сумма еще не определена.

— Сколько?

— Они запросили сто тысяч долларов.

— Сто тысяч! — Норме Джин показалось, будто кто-то пнул ее в живот. Ребенок тоже был оскорблен. Ничего, мой маленький, не бойся, твой сон никто не нарушит. Ибо Норма Джин испытала почти облегчение. И сказала, весело смеясь:

— Если на съемки картины уйдет двенадцать недель, стало быть, зарплата моя составит восемнадцать тысяч долларов. А Джейн получит сто! У «Мэрилин Монро» должна быть собственная гордость, вам не кажется? Да это просто оскорбительно! Мы с Джейн Рассел посещали одну и ту же школу в Ван-Найсе. Она всего на год старше и получала больше ролей в школьных спектаклях, чем я, но мы всегда были друзьями. Ей будет просто неловко за меня! — Норма Джин умолкла, перевести дух. Она говорила торопливо, захлебываясь, но не была огорчена при этом, и в голосе ее не слышалось злости. — знаете что? Я собираюсь повесить трубку. До свидания.

— Но Мэрилин, погоди…

— К черту Мэрилин! Ее здесь нет!

Тем же утром ей позвонили из Лейквуда. Неприятные новости. Глэдис Мортенсен пропала!

Выскользнула ночью из своей палаты, а потом — и из больницы. И после того как они тщательнейшим образом обыскали все вокруг, пришлось прийти к неутешительному выводу, что и на территории, прилежащей к больнице, ее тоже нет. И не может ли она, Норма Джин, приехать, и как можно быстрее.

— О да! Да, конечно.

Нет, она никому ничего не скажет. Ни своему агенту, ни Кассу Чаплину, ни Эдди Дж. Она их щадила. Это ее боль, больше ничья. К тому же стоило ей, пусть косвенно, упомянуть о больной матери, и она замечала полное отсутствие интереса в глазах своих любовников. И это ее пугало. («У нас у всех больные матери, — весело заметил однажды Касс. — Я не буду доставать тебя рассказами о моей, а ты меня — о своей. Договорились?»)

Норма Джин стала быстро одеваться, схватила одну из соломенных шляп Эдди Дж. с широкими полями, взяла очки с темными стеклами. Немного поколебалась, но все же решила не брать голубоватый пузырек с таблетками бензедрина, что стоял у Касса в аптечке, в ванной. Теперь она спала хорошо, по шесть часов кряду, спокойным глубоким сном. Поскольку беременность пошла ей на пользу, как уверял врач, и весь при этом так и лучился улыбкой, точно являлся отцом этого ребенка. Он так сиял, что Норма Джин уже начала беспокоиться — а не узнал ли он ее? И если да, то не станет ли еще, чего доброго, сделав ей анестезию, фотографировать при родах?..

И она села в машину и поехала в Лейквуд в плотном потоке утреннего движения. И очень беспокоилась о Глэдис. Что, если та что-то сделала с собой, причинила себе вред? Что, если она знает о ребенке? Почувствовала, ведь такое возможно. Она понимала, что Глэдис надо беречь, что не стоит делиться с ней сомнениями, тревожными мыслями и страхами, ведь она уже больше не маленькая девочка, а Глэдис — уже не та могущественная и всезнающая мать. Но неким непостижимым образом она все же могла узнать. Почувствовать. И именно поэтому сбежала.

По дороге в Лейквуд Норма Джин проехала один, два, три кинотеатра, где шла «Ниагара». И над каждым из этих зданий красовалось крупными буквами: МЭРИЛИН МОНРО. И везде была она, с белой словно светящейся кожей, в красном платье с низким вырезом, едва удерживающим" рвущиеся наружу пышные груди. МЭРИЛИН МОНРО, соблазнительно улыбающаяся полураскрытыми красными и блестящими сексуальными губами, на которые Норме Джин было стыдно смотреть.

Прекрасная Принцесса! Никогда раньше Норме Джин и в голову не приходило, что Прекрасная Принцесса может одновременно насмехаться над своими поклонниками и околдовывать их. Она была так красива, а все остальные были в сравнении с ней столь ординарны! Она была источником эмоций, а они были всего лишь рабами эмоций. И где и кто он, Темный Принц, достойный ee!

Да, я горжусь! Это следует признать. Я много и упорно работала и буду работать еще больше.

Эта женщина на афише вовсе не я. Она — результат моего труда. И я заслуживаю за это счастья.

Я заслуживаю ребенка. Пришел мой час!

Когда Норма Джин приехала в частную клинику в Лейквуде, выяснилось, что таинственно пропавшая Глэдис столь же непостижимым образом нашлась. Ее нашли спящей на скамье в католической церкви, в трех милях от клиники, на оживленной улице под названием Бельфлауэр-бульвар. Она была растеряна и полностью дезориентирована, однако без сопротивления дала увезти себя в больницу отыскавшим ее полицейским. Увидев Глэдис, Норма Джин расплакалась и обняла мать, от которой пахло сырой одеждой и мочой.

— Но мама, она даже не католичка! Что ей понадобилось в этой церкви?

Директор психиатрической клиники в Лейквуде рассыпался перед Нормой Джин в извинениях. Обращался он к ней осторожно и крайне почтительно: «Мисс Бейкер». (Информация о том, что Глэдис Мортенсен является матерью кинозвезды, была строго конфиденциальна. «Не выдавайте меня!» — просила Норма Джин директора, помещая мать в клинику.) Директор принялся уверять ее, что наличие всех пациентов в палатах проверяется ежевечерне ровно в девять; окна и двери в палатах запираются; охрана дежурит круглосуточно. В ответ на что Норма Джин поспешила заметить:

— Ах, что вы! Я ничуть не сержусь. Я так рада и благодарна, что мама теперь в безопасности!

Остаток дня Норма Джин провела в Лейквуде. Вопреки всему день получился удачный! Правда, она долго не решалась выложить матери главную новость. Ведь мать далеко не всегда готова выслушать от дочери самую радостную новость. Наверное, потому, что сама была матерью, вынашивала дочь, ухаживала за ней. Однако теперь это Норма Джин ухаживала за Глэдис, которая выглядела такой слабой и хрупкой, так неуверенно двигалась и, подозрительно щурясь, поглядывала на Норму Джин, словно не узнавала, не понимала, кто она такая. И несколько раз заметила встревоженно, но без упрека в голосе: