Феликс Сарнов - Кошки говорят Мяу Страница 2

Рассказывая, я отвернулась от него, и сообщив напоследок, что сегодня мой красавец трахнул меня не только в койке, но и в ванной, двинулась к двери и… Услыхала за собой шумное сопение, а потом потные ладони моего муженька больно сдавили мне плечи возле самой шеи и в ушах раздалось сдавленное шипение:

— Кур-рва рыжая!.. (Получилось: рыш-шая…)

Моя правая рука вдруг сама согнулась в локте, двинулась вперед и вверх,

(я не делала это сознательно… Не делала!..)

мой торс — то, что мужики называют у баб «станком», — слегка выгнулся дугой влево, и…

Какая-то чужая, посторонняя сила швырнула согнутую правую руку вниз и назад. Я ничего не чувствовала в тот момент — мозг не отдавал никаких команд, не посылал никаких разрядиков в мышцы, и мышцы руки не напрягались, хотя… Я не знаю — я действительно ничего не чувствовала, просто…

Просто руки, больно давившие на мои плечи, вдруг обмякли, сзади раздался странный приглушенный звук, и когда я медленно обернулась, то увидела, что мой благоверный с какой-то лиловато-серой физиономией прижимает ладони к животу и судорожно пытается втянуть в себя воздух через раскрытый рот. Но у него это не получалось, потому что… Потому что — я только сейчас, повернувшись и глядя на него, поняла, — мгновенье назад, я правым локтем въехала ему в почти незащищенное мышцами

(Пресс надо было качать по утрам, а не тянуться, едва продрав глаза, за сигаретой… Пресс качать — хоть на ковре, хоть на мне…)

солнечное сплетение.

Я никогда не относилась к категории слабеньких, изнеженных дамочек, но… Хоть мой муженек был не из тренированных атлетов, он все-таки был мужиком, и двигай моей рукой я сама, мне вряд ли удалось бы привести его в такое состояние. Типа нестояния. На согнутых вздрагивающих ногах,

(Почему, интересно, он в носках?.. Он что, и трахался, не снимая их?..)

неуверенно делавших маленькие шажки назад, пока он не бухнулся на кровать, не откинулся навзничь, подтянув ноги к краю кровати и по-прежнему судорожно ловя воздух раскрытым ртом.

Вдруг моя правая рука… Я неожиданно снова почувствовала ее — почувствовала внезапную ноющую боль в плечевом суставе и ниже, в мышцах, какая бывала у меня (довольно часто) от таскания тяжелой хозяйственной сумки. Боль перетружденных мышц, вынесших слишком большую нагрузку, и… Я вдруг испугалась. Потому что неожиданно поняла… Вернее мне показалось, или… Словом, я знала: если бы то, что двинуло моей правой рукой, включилось на полную мощность, мой локоть пробил бы его брюхо, как тонкую пленочку, и легко раздробив позвонки, выскочил бы с другой стороны.

Что-то заставило мою руку совершить действие, на которое она не была рассчитана, но ныла она сейчас не от той силы, которая привела ее в движение,

(сначала медленно — вперед и вверх, а потом резко — вниз и назад…)

а от той, что сдерживало это движение… Сдерживало эту силу. Держало ее под контролем.

Расширенными глазами я уставилась на свою руку, и то ли от напряжения, то ли еще от чего-то, картинка стала как-то расплываться, выходить из фокуса, а потом наоборот, стала слишком четкой — такой четкой, что я могла разглядеть каждую пору на коже руки, каждый малюсенький… Это не было увеличением или приближением, как при взгляде через лупу или в бинокль, это… Словно включилось какое-то другое зрение, словно глаза стали видеть как-то иначе, не по…

Зажмурившись, я легонько тряхнула головой, и это другое исчезло. Растаяло. А вместе с ним растаял и страх.

Я присела на краешек нашей койки — разложенного дивана, — положила руку ему на ляжку и стала легонько гладить его ногу, нажимая на нее все сильнее и сильнее — постепенно заставляя его разогнуть колени и расслабиться. Наконец он умудрился как следует вздохнуть. Я скользнула взглядом по его животу, груди и выше — к лицу постепенно приливала краска, оно уже не было таким мертвенно серым, хотя еще и не стало нормальным. Но скоро станет. И может даже у него встанет… Мне совершенно не хотелось трахаться, тем более с ним, тем более сейчас, когда после своей шлюшки и моего локтя он лишь заведет, раздразнит меня и оставит почти ни с чем,

(конечно, я умею кончать и почти ни от чего, но на кой черт мне сейчас такие вымученные оргазмы — после тех?.. От которых матка еще слабо гудит, словно сыто мурлыкающая кошка…)

но… Если хочешь успокоить мужика и избавить себя от тупых и бессмысленных выяснений отношений, возьми его… В смысле, дай… То есть, возьми, но так, чтобы для него это было вроде, как ты — даешь…

Я прилегла на диван рядом с ним, и пока моя левая рука быстренько расстегивала блузку, правая, гладившая его ногу возле колена, двинулась выше… Он раскрыл было рот, наверняка собравшись выплеснуть какое-нибудь занудство, желая продолжать бессмысленную разборку — то есть стараться как-то обидеть, оскорбить меня и тем самым хоть чуть-чуть потешить свое ушибленное (со всех сторон) самолюбие, но я резко дернулась все телом вверх (блузка расстегнута, лифчики нам ни к чему) и закрыла ему рот… В старых любовных романах обычно это звучит: «закрыла рот горячим поцелуем», — но то — в романах, и притом — в старых. А я лично закрыла тем, что покамест не нуждалось в лифчиках.

Мне жутко хотелось рассмеяться, услыхав его чавкающие звуки, и спросить, ну, что, мудак, это тебе не обвислые грудки твоей дешевенькой секушки, но его действия, вызывавшие эти звуки, начали вызывать заодно и правильные рефлексы моего организма, а потому я стала говорить правильные слова, какие надо говорить, когда нужно взять под видом «дать», в смысле дать, не подавая вида, что берешь…

Тупые они все-таки создания, и как легко их обмануть, потому что они так жадно хотят быть обманутыми; тупые, но приятные, а иногда и сладкие, ну… Давай же, давай, мать твою… Давай сильнее, глубже, давай, твою мать… Тихо, тихо, Рыжая сука, полегче, держи себя руках, а не то… Это же ты — даешь, а он у нас берет, он у нас хозяин, и не дай Бог ему понять, тогда он совсем раскиснет, а мне не надо, чтоб раскис, мне надо… Ох, как же мне надо, что ж я так завелась, недавно же сыта была по горло, под завязку… Не могу больше, не могу на тормозе держаться, раскрываюсь, ох, как же раскрываюсь, сожрать хочу, но… того бы жрала, долго бы жрала, а этого же на один глоток едва хватит… Ну, держись, все, больше не удержу, только главное — думай, что это ты такое со мной делаешь, главное, думай так, а я… Вот так… И вот та-ак!.. И вот ТА-А-АК!.. Все…

Ну, что, доволен, хозя-а-аин? Только не расхохотаться, только не… Их не надо обижать, они просто… Просто не стоят того, и главное сейчас — сказать… Сказать это… То, что им, дурачкам, так нужно, что они так жадно хотят услышать, что надо сказать, и это справедливо, потому что надо дать взамен того, что брала… Это по-честному, и… На!

— Как хорошо, — пробормотала я, потянулась и выговорила главное: — … с тобой.

И вместо довольного смешка, довольного вздоха, или хотя бы довольного молчания вдруг услыхала…

— Тварь, — с злобной горечью выдавил он, шмыгнул носом так, словно всхлипнул, и высказался подлиннее: — Какая же ты… тварь.

Мне сразу стало скучно и… Досадно. Скучно от его убогого словарного запаса, а досадно, потому что ничего у меня не вышло и виновата в этом была только я сама — расслабилась и не сообразила, что… Нельзя сейчас было говорить это дурацкое «с тобой»! Нельзя тупо двигаться по шаблону! Шаблоны и штампы — вещи полезные, но с ними надо уметь обращаться. Что работает в одной схеме, вызывает обратный эффект — в чуть-чуть другой. Должна была сообразить, что «с тобой» вызовет у него простую, как у одноклеточного, реакцию… Или, как ее… Ассоциацию. С другим. От которого, как я сама ему сообщила, я только что пришла. От которого, я когда-то — а если поточнее, то шесть с лишним лет назад, — сбежала, скуля и зализывая раночки,

(это я сейчас так пренебрежительно, а тогда — ранищу!..)

да не куда-нибудь, а к нему. К моему первому стойкому вздыхателю (на скамейках и в подъездах), первому лизателю и кусателю моих девичьих грудок (это так, для красного словца, а вообще-то они с пятнадцати лет были неслабыми грудями, если не сказать, буферами), так и не ставшему первым пихателем (сам виноват, нечего было тянуть резину — надо было иметь при себе резинки, тогда б дала на ура), но героически взявшему на себя дурацкую роль зализывателя моих, так сказать, душевных травм и царапин.

Ну, что ж, сам того хотел, сам засунул голову в пасть за то, что в награду дали засунуть головку в… Ну, это-то я бы и так дала — кому только не давала, да он и не за это… Он из тех, которые нужны не для головок, а как раз для голов в пасть, для зализывания душевных, как их называют, мук, и… За что боролись, на то и напоролись.