Сергей Кузнецов - Подобно тысяче громов Страница 2

Горский смотрит в окно. Огни в доме напротив гаснут, снежинки кружатся, Москва засыпает. Закрытые двери прошлого хранят свои тайны. Словно шкатулки. Словно чемоданчик драгдилера. Словно нераспечатанный CD. Где-то за этими дверями - первая затяжка, непривычный сладковатый запах, трое подростков передают друг другу косяк, The Doors или Pink Floyd, дальше - Крымское солнце, московский снег, осенние листья в лесах под Ленинградом, крошатся в руках грибы, оживают предметы, мы едины с космосом, понимаешь? Потом - "Гагарин-Пати", эсид хаус, амбиент, техно, гул музыки, шум танков, идущих на Белый дом, далекий грохот орудий, щелчки выстрелов, стук подошв по осенней мостовой, резкая боль в спине. Койка в больнице, доктор, а чем вы делаете наркоз? Первый легальный трип, отходняк в палате, мы больше ничем не можем вам помочь, инвалидное кресло, четырнадцатый этаж.

Прошлое - закрытые двери в длинный коридор. То, что случилось за ними, случилось не с тобой. Тебя не было там, где сплеталась сеть, где падали в землю семена, там, где сокрыт исток твоего сегодня. Ты можешь только вообразить… только попытаться вообразить.

Почему комната почти пуста? Почему - собранные чемоданы, упакованные книги, только одна картинка на стене? Почему в бумажнике лежит билет на утренний рейс? Где начало, где исток, за какой закрытой дверью?

Только вообразить, только попытаться. Горский закрывает глаза, видит Антона. Тот стоит на балюстраде, опоясывающей большой холл. Дым косяка уже растаял, в ушах играет музыка, на поясе, как всегда - плейер. Что слушает Антон? Наверное, "Shamen", да, точно, "Shamen", он же говорил. Итак, Антон слушает "Shamen" и смотрит вниз, перегнувшись через перила. Там, в холле возле круглого стола - семь человек: пятеро мужчин и две женщины…

Значит, пятеро мужчин и две женщины. После травы стали четче не только звуки, но и очертания предметов - словно кто-то подкрутил ручку настройки в телевизоре или протер влажной тряпкой тусклое стекло. Фигуры в колодце холла двигаются, словно танцуя в каком-то безмолвном балете.

Пятеро мужчин и две женщины. Несколько бутылок водки на столе. Все уже изрядно пьяны, всем - за тридцать, как любит говорить Антон - старые алкоголики. Но музыка в наушниках, тетрагидроканнабиол в крови, конопляный дым в воздухе… даже такие люди кажутся красивыми, понимающими, интересными. Позитивными.

Сидор, Владимир Сидоров, улыбается сдержанно, руки заложил за спину. Высокий, широкоплечий, похожий на героя всех американских боевиков сразу. Двигается по холлу, стараясь никого не упускать из виду - не то хочет быть радушным хозяином, не то слишком привык все держать под контролем, не может расслабиться даже теперь, когда кругом свои, знакомы едва ли ни с первого класса. Он разговаривает с Поручиком, Борисом Нордманом, но то и дело окидывает взглядом гостиную.

Поручик размахивает руками, теребит черную бородку. Не то пьян, не то счастлив, не то возбужден. Почти одного роста с Сидором, но кажется ниже - все время двигается, вьюнком оплетает собеседника, размахивает руками, вжимает голову в плечи, переминается с ноги на ногу, танцует какой-то ему одному известный танец.

Рядом с ними - рыжеволосая стройная Женя. Вечернее платье, открытые плечи. Свет искрится на пальцах, на алмазных гранях колец. Золото и бриллианты, думает Антон, все-таки красиво, в самом деле. Даже без травы красиво, а сейчас - просто полный отпад. Он не сводит глаз с переливающихся Жениных пальцев. Кто бы мог подумать, что в дорогих вещах скрыт такой психоделический потенциал, думает он.

Все остальные сидят. Леня Онтипенко, голубоглазый толстяк, большие очки, золотая оправа. Улыбаясь, слушает Женю. Если бы тела отражали взгляды, как зеркало, он бы встретился глазами с Антоном, заторчавшим от бриллиантового блеска. Впрочем, Онтипенко смотрит не на пальцы, а на плечи, матовые, теплые, пахнущие духами и жарким по?том… Он счастливо улыбается и не сводит с Жени глаз.

Дальше - Женин муж, плотный, коротконогий Роман Григорьев. Единственный из мужчин - в костюме. Сидит неподвижно, полуприкрыв глаза. Кажется, будто дремлет - и только изредка тянется к бутылке, наполняет рюмку и выпивает, чокаясь с Андреем Альперовичем. Альперович, худощавый брюнет, стоит, едва улыбаясь, то и дело барабанит пальцами по столу, смотрит то на Женю, то на Рому, а то - поднимает голову, на секунду встречаясь взглядом с Антоном. На Поручике, Альперовиче и Онтипенко - джинсы и футболки, Сидор - в черных брюках и белой рубашке, Женя в вечернем платье, Роман, как мы уже знаем, в костюме. Если бы здесь был мой брат, думает Антон, он разъяснил бы, что такие джинсы и майки стоят не дешевле вечернего платья или костюма. Жалко, что я в этом ничего не понимаю. Впрочем, почему жалко? Слава богу, я ничего в этом не понимаю, думает он.

Вот такой, значит, расклад. Трое стоят, четверо сидят, и Антон не слышит, о чем они разговаривают. Зато слышит, как Теренс Маккена вещает в наушниках: рейв-культура заново открыла магию звука и пророчит скорое достижение точки омега.

Четверо сидят, ах да, кто же четвертый? Конечно, Лера - полная брюнетка, черные ботинки, шерстяные носки, платье, скрывающее необъятную фигуру. Под платьем у нее корсет, крючки на спине, расстегивается удивительно легко, падает на пол, в одну кучу с черным платьем, черными трусами, черными ботинками, которые Лера сразу сняла, войдя в Антонову комнату. Антону кажется: Лерино тело все еще продолжает колыхаться, как сегодня ночью: это, наверное, эффект травы.

Амбиентное техно Колина Ангуса тянет за собой на пыльные тропинки внутреннего космоса. Антон поворачивает колесико громкости - но вместо того, чтобы прибавить звук, случайно сбивает до минимума. Слышен низкий глубокий голос Леры: …а тот ему: "Нет, моя очередь, ты уже за кофе сегодня платил", смех Сидора и Поручика. Роман, почти не поднимая век, пожимает плечами, Леня смеется, поправляя очки и не сводя глаз с Жени, а та едва улыбается. Андрей говорит:

– Смешно, но на самом деле - брехня. Мне такие не попадались.

– Да ну, старик, - вступает Поручик, - ты же мне рассказывал: тебе Круглов "Rolex" подарил. На ровном месте.

– Так это же был не подарок, - отвечает Андрей. - Это было вложение. Инвестиция. Я взял часы и я ему должен. Не надо было брать, к слову.

Антон делает музыку громче. Он чувствует себя ди-джеем: вместо одной из вертушек - живые люди. Можно выключить или сделать чуть тише - всего один поворот колесика. Видеоклип, думает он, наблюдая, как Поручик разливает "Абсолют" по рюмкам, единственный в мире видеоклип из жизни русских коммерсантов под Re: Evolution. Очень круто. Снять и продать на MTV. Это в самом деле красиво.

Семь фигур в колодце холла, безмолвный балет, тайная красота, скрытый смысл. Может, только новое звено в цепи иллюзий, результат третьего подряд косяка. Но понимание столь властно, столь могущественно, что Антону не хочется от него отказываться. Все приобретает смысл, все события последнего месяца стягиваются к сегодняшнему вечеру…

Еще три недели назад Антон работал барменом в ресторане "Санта-Фе" - на верхнем этаже модного клуба "Гиппопотам". Это была хорошая работа - через два дня на третий - начальство ценило Антона: он не пил на работе. Это было нетрудно: Антон и вне работы абсолютно равнодушен к алкоголю. В его жизни хватает веществ поинтереснее - собственно, благодаря этому интересу он с работы и вылетел.

В дымно-пьяный июльский вечер Антон, как всегда слегка подкуренный, разговорился с клиентом, типичным героем анекдота о "новых русских" - малиновый пиджак, золотая цепь в палец толщиной. Ему бы зваться Вованом, а он представился Юриком.

– А вот ты, сколько можешь выпить? - спросил он Антона, и тот не сдержался:

– А зачем мне пить? Ни ума, ни смелости. Вот калипсол!

– Чего? - переспросил Юрик.

– Кетамин. Знаешь, в ампулах. У первой аптеки продают.

– А его что, пить?

– Зачем пить? В мышцу колоть.

Потрясенный Юрик ушел. Небось к первой аптеке двинул, подумал Антон.

Идею заменять алкоголь калипсолом подкинул Антону Никита: однажды отец пристал к нему - мол, я знаю, вы с друзьями наркотики употребляете, мне тоже хочется попробовать. Никита вкатил отцу два куба гидео-рихтеровского калипсола, отправил в жесткий полуторачасовой трип, а сам с интересом естествоиспытателя сел ждать последствий. Очнувшись, отец некоторое время лежал молча, а потом произнес:

– Это очень хорошая вещь. Правильная.

С тех пор венгерский пузырек с зеленой крышечкой всегда стоял у Никитиного отца в баре - между то и дело меняющимися поллитровками водки и неизменной бутылкой виски Black Label.

Впрочем, может, все это брехня: что взять с Никиты? Калипсол - вещь на любителя, нормальные люди такого трипа себе не пожелают.