Денис Драгунский - Окна во двор (сборник) Страница 2

— Это она мне сломала жизнь! — закричал он. — Кто ей велел? Кто ее просил? Что я ее, соблазнял? В койку укладывал? От мужа уводил? Она все сама!

— Тихо! — сказал я. — Тебе нельзя волноваться.

второе спряжение

Пахомов и сказка

— Жизнь у меня как в сказке была, — сказала Настенька.

— Вижу, — сказал Пахомов без выражения.

— Чего ты видишь? — закричала Настенька. — Ты ничего такого вовек не увидишь! Мне шестнадцать лет было, когда Маркиз на меня глаз положил.

— Ага, — сказал Пахомов. — Маркиз де Карабас.

— Сам ты Карабас! Марик его звали, Маркиз — это прозвище, еще со школы.

— Вы что, в школе вместе учились?

— Ничего не понимает! — всплеснула руками Настенька. — Мне шестнадцать было, а ему лет сорок, не меньше.

Увидел меня на улице, выследил, наутро приехал на машине. Белый «мерин», в нашем городе таких вообще не видали. Вылез, дверь передо мной открыл и на одну коленку встал.

Эх, в Москве жизнь была!

Придем в ресторан, а я как заору: «Хочу, чтоб все пили шампанское!» Маркиз официантам: «Шампанское на все столы!» А потом: «А ну за здоровье Анастасии Николаевны! — и меня на стол ставит. — Все стоя пьют, кому сказано!» И пьют, и ура кричат.

Один мужик отказался, ему баба не велела: «За меня не пил, а за бандитскую блядь будешь стоя пить?» — очень громко сказала. Маркизовские быки его схватили, подтащили. Маркиз ему: «Пей!», а он: «Не буду!» Маркиз уж волыну вытащил, а я со стола кричу: «Стой! Не смей! Это ж как человек свою женщину любит! Вот меня бы кто так любил! Давайте за ихнюю любовь! Еще шампанского!» Маркиз прямо прослезился, велел, чтобы тому мужику за ужин заплатили и такси подали.

А ночью ко мне на кровать сядет и ножку целует. «Деточка, что ж ты меня обижаешь, я ли тебя не люблю?»

Любил, да. Один раз я в ресторане на стол улеглась, прическа в салат, платье в соус. Заснула слегка. Просыпаюсь — креветки с майонезом в волосах, песто-пиканто на юбке. Маркиз меня сразу в салон красоты. Через охранника хозяйку вызвал и мастериц. Голову вымыли и уложили как миленькие, хотя четыре часа ночи. А потом в бутик за платьем, хотя пять утра.

Любил, страшное дело. Но не женился. И даже невинности не лишил. Я ему не давала, и он так особо не стремился.

Потом, когда его грохнули, я уже по делу замуж вышла. Невинной девушкой. За Сергей Михалыча. Свадьба в Монте-Карло, двести гостей. Тоже любил. Но изменял, сука. Я его раз десять ловила на этом деле. Приеду в ресторан, а он там с какой-то молодой… А я тоже молодая была! Мне двадцать было едва-едва!

— Но не шестнадцать, — сказал Пахомов.

— Ну и что? — сказала Настенька. — Да я и сейчас моложе любой молодой, у меня живот — хребет изнутри пощупать можно, хочешь, покажу?

Она стала расстегивать кофту и вытаскивать ее из брюк.

— Не хочу, — сказал Пахомов.

— Голубой, что ли? — обидно сказала Настенька.

— Зеленый, — сказал Пахомов. — И вообще оставь эту манеру тыкать и раздеваться без спросу. Захочу — сам скажу. Ну, на чем мы остановились?

— Пишите, Пахомов, — сказала Анастасия Николаевна. — К глаголам на “μι” второго класса относятся те, где между основой и окончанием в презенсе и имперфекте вставляется инфикс “νυ”, если основа кончается на согласный, или “ννυ”, если на гласный. Например, “δείϰνυμι” или “ϰρεμάννυμι”. Всего таких глаголов восемнадцать…

античность и современность

Девять раз

Юноша Тиресий, сын пастуха Эвера и нимфы Харикло́, шел однажды по тропинке и увидел, как две змеи занимаются любовью. Смеха ради он ударил их палкой и был превращен в женщину.

Женщиной он прожил семь лет, пока снова не увидел — то есть пока снова не увидела, ха-ха! — пару змей за тем же занятием. Схватив палку, ударил их — и снова стал мужчиной.

Тут как раз заспорили Зевс и Гера: кто получает больше удовольствия от занятий любовью — мужчина или женщина?

Спросили Тиресия — ведь он был единственным человеком, который побывал и мужчиной и женщиной.

Тиресий ответил, что женщина наслаждается в девять раз сильнее.

Гера разгневалась и ослепила Тиресия.

Ведь она утверждала, что главные сладострастники — мужчины.

Зато Зевс одарил Тиресия острым внутренним взором, то есть сделал его мудрым прорицателем. Именно Тиресий, кстати, раскрыл Эдипу загадку его преступления.

Но я не про Тиресия, а про Геру.

Почему многие женщины — в том числе и весьма продвинутые, взять ту же Геру, царицу богов, — почему многие женщины считают, что в эротическом смысле они всего лишь терпят, соглашаются, дают, извините за выражение, — но не более того?..

не лезь, советчик, к игрокам

Воспитание и чувство

У меня на факультете был один друг. Вернее, хороший товарищ. Мы часто с ним сидели и курили в нижнем холле первого гуманитарного корпуса на Ленинских горах. Значит, это было на третьем курсе или позднее. Потому что до того мы учились на Моховой.

Так вот.

Сидим мы с ним на перемене, курим. И он мне опять, в сотый раз, говорит, как сильно он влюблен в одну нашу сокурсницу. Причем влюблен не просто так, а страстно. Хочет ею, извините, овладеть. Наслаждаться ее телом.

Но именно поэтому он стеснялся признаться ей в любви. Да и вообще просто начать ухаживать. Встречать-провожать, водить в кино, кормить мороженым в вафельных стаканчиках и поить у мраморного прилавка «Гастронома» виноградным соком за 14 коп. Вот такая была палитра галантности у скромных студентов в начале семидесятых…

Но он стеснялся все это делать именно из-за того, что ощущал страстное плотское чувство. Вот если бы это была обыкновенная слегка возвышенная полулюбовь, полудружба, которая потом со скрипом переползает в постель, — тогда другое дело. Тогда пожалуйста. Потому что он был благовоспитанный мальчик из очень интеллигентной семьи. И она тоже, кстати, была хорошей девушкой из хорошей семьи. И ему казалось, что его чувство — неприлично.

— Вот если бы она была шалава какая-нибудь, — тосковал он. — Я бы тогда без разговоров: по стакану портвейна, взял за жопу, и все дела… А она такая светлая, такая милая, такая чистая. Но я ее так хочу, просто до слез. Как ты думаешь, она мне когда-нибудь даст?

— Если будешь сидеть и ныть, то не даст, конечно. Откуда же ей знать, что тут такая Ниагара чуйств-ссс… — хихикал я.

— Не смей смеяться! — обижался он. — Значит, не даст?

— Даст, даст, — успокаивал я. — Конечно, даст.

— Точно? Ты уверен?

Он мне страшно надоел.

Вдруг я вижу, что по этому длинному стеклянному холлу идет она. Вдалеке, мимо нас. Ее звали Алла, я прекрасно помню. И я вдруг как крикну:

— Алла! Алла! — и машу рукой. — Подойди на минутку, тут один вопрос!

Она останавливается, поворачивается и идет к нам.

Мой друг краснеет, срывается с места и убегает.

— Привет, — говорит она. — Что такое?

— Алла, — говорю. — Ты только не бей меня портфелем по башке, ладно? Вопрос такой. Буду предельно откровенен. Сашка убежал, потому что стесняется. Он в тебя влюбился до полусмерти. Ты не смейся, но это просто бешеная страсть. Обожает. Во сне видит. Жить не может.

Она присела на банкетку рядом со мной. Спрашивает:

— Ну и?

— Буду краток. Вот скажи, ты вот, проще говоря, могла бы, ну, в общем… — и замолкаю, потому что как-то неудобно.

— Ты спрашиваешь, могла бы я, — она смотрит на меня ясными глазами и улыбается, — могла ли бы я его, проще говоря, полюбить?

— Ну да! — говорю я. — Если короче, то да.

— Прямо сейчас? Сегодня? — смеется. — Прямо сегодня, конечно, нет. С ума сошел? Но вообще — как ухаживать будет. Будет провожать, приглашать в театр, дарить цветочки — тогда, наверное, да. Тем более что сейчас у меня никого нет. И вообще он мне даже нравится. Я его давно заметила.

Тут звонок. Мы вскочили и побежали в разные стороны.

В конце дня натыкаюсь в раздевалке на своего друга. Он на меня волком смотрит. А я ему весело так:

— Ура! Кричи ура, кому сказано!

— В чем дело?

— Ты ей нравишься. Она сказала, что с удовольствием тебе даст. Не сразу, конечно, не в первый раз, она же хорошая девушка…

— Ты что, прямо вот так с ней говорил?! — у него даже рот перекосило, то ли от гнева, то ли от страха.

— Ну, не совсем прямо вот так. Но, в общем, довел до нее суть дела. Она сказала: только пусть сначала поухаживает.

— Я сейчас тебе дам по морде! — кричит он и чуть не плачет.

Хорошо, мы рядом с урной стояли. Я черный железный круг схватил:

— Спокойно, — говорю. — Без рукосуйства. А то влетит.