Ежи Косински - Свидание вслепую Страница 2

Девочка с серьезным видом кивнула ему.

— Давай притворимся, будто я твой муж, — начал Левантер, — а эта гостиница — наш дом. Я только что вернулся из-за границы. Пока меня не было, наша собака умерла. Пса звали Фрекки, мы его очень любили. Ты не писала мне, что Фрекки умер, потому что не хотела меня огорчать. А теперь должна сообщить мне эту новость. Готова?

Младшая сестра смотрела с завистью, а старшая приняла позу нервничающей жены. Левантер отошел, потом вернулся назад с распростертыми объятиями. Обнимая девочку, он воскликнул:

— Дорогая, как я скучал по тебе! Какое счастье, что я снова с тобой и с нашим Фрекки!

Он замолчал и принялся оглядываться по сторонам.

— А где Фрекки? Фрекки, Фрекки! — не повышая голоса, Левантеру удалось изобразить громкий крик. — Куда девался мой милый песик Фрекки? Иди сюда, твой хозяин приехал!

Девочка раскраснелась и взмокла. Она взяла Левантера за руку и легонько погладила ее.

— Присядь, любовь моя, — сказала она твердо. — Присядь. Мне надо кое-что тебе сказать.

Левантер отодвинул ее в сторону.

— Минутку, дорогая. Я только разыщу Фрекки. Фрекки! — закричал он.

— Сядь, — настойчиво повторяла девочка. — Это как раз о Фрекки. Понимаешь, — ее глаза наполнились слезами, — Фрекки здесь нет.

— То есть как нет? А где же он?

— Ты должен сесть, — умоляла девочка.

Левантер сел, а она подошла, нежно обняла его и прошептала: — Если я скажу тебе правду о Фрекки, ты будешь любить меня так же, как и раньше?

Девочка не могла уже сдерживать слезы.

— Конечно. Ты и Фрекки — это все, что у меня есть.

— Теперь у тебя осталась только я, — зарыдала она, — потому что Фрекки… Фрекки умер.

Она закрыла лицо руками.

Левантер уже собирался изобразить обморок, как вдруг подбежала младшая сестренка и дернула его за рукав:

— Я могу сыграть лучше. Я — актриса лучше, чем она.

Левантер улыбнулся:

— Ну что ж, посмотрим. Устроим экзамен и тебе. Готова?

Девочка запрыгала от нетерпения. Левантер повторил начало своей роли.

— Фрекки, Фрекки! Где ты? Где моя милая собачка? — воскликнул он.

Под критическим взглядом старшей сестры младшая запаниковала. Она не могла подыскать слов.

— Фрекки, Фрекки! — продолжал Левантер. — Я приехал. Иди скорее ко мне!

Она еще минутку поколебалась, потом подошла поближе и, не сводя с Левантера пристального взгляда, с напряжением сказала:

— Фрекки не придет. Он в спальне. Наверху.

Она подчеркивала каждое слово.

Левантер нахмурился:

— Ты должна была сказать мне, что Фрекки умер. А сказала, что он наверху. Ты забыла сценарий.

— Нет, не забыла, — твердо сказала девочка. — Если я твоя жена, то я люблю так сильно, что не могу взять и сразу сказать, что Фрекки умер. Поэтому и говорю, что он наверху. Ты пойдешь наверх и обнаружишь там Фрекки — мертвого! Ну что, выйдет из меня актриса?

Ее глаза наполнились слезами. Левантер попробовал ее отвлечь:

— Если ты хочешь быть актрисой, ты должна научиться не плакать за пределами сцены. Люди не поверят, что актриса может плакать по-настоящему. Они подумают, что ты играешь.

Девочка вытерла слезы и улыбнулась.

— Ну что ж, отлично! — сказал Левантер, обнимая обеих. — Теперь поглядим, какие из вас рассказчицы. Расскажите мне о своей маме. Может статься, когда-нибудь она согласиться поиграть с нами. Начните-ка с того, как ее зовут.

— Мою маму зовут Полина, — сказала младшая из девочек. — Она — знаменитая пианистка. Она была совсем маленькой девочкой, а уже хотела играть на рояле.

Когда на следующий день Левантер спустился в коктейль-холл, Полина была уже там. Ее дочери играли неподалеку от стола. Едва увидев Левантера, они тут же стали просить его придумать еще какую-нибудь игру. Левантер пообещал поиграть с ними, после того как поговорит с их мамой.

Он представился ей, и Полина вежливо пригласила его присесть. После короткого разговора о детях, курортах и катании на лыжах он похвалил ее вчерашнюю игру. Она поблагодарила его.

— Вы очень талантливы, — сказал Левантер. — Я просто восхищен.

— Мой преподаватель музыки предупреждал меня, что несовершенный талант — самый жестокий дар природы, — рассмеялась Полина.

— Моя мама тоже была пианисткой и говорила точно эти же слова! Кто обучал вас игре на рояле?

Подбежали девочки и стали упрашивать его поиграть с ними еще. Полина мягко отослала их погулять. Левантер спросил, где она получила музыкальное образование, и она принялась рассказывать обо всех своих учителях. Левантер слушал ее вполуха, как вдруг она упомянула одну русскую фамилию.

— Так звали профессора Московской консерватории, у которого училась моя мать, — сказал он. — Она даже говорила, что была его любовницей.

Полина откликнулась с озорной улыбкой:

— Мой профессор был единственным пианистом в своем роду. Скорее всего, это тот самый человек. Ему было около тридцати, когда он учил вашу маму в России, и за шестьдесят, когда я училась у него в Лондоне. Если бы он стал моим любовником, мы с вашей мамой оказались бы связаны.

— Разумеется! А если бы я был любовником своей матери, то мы с вами тоже оказались бы связаны.

Полина встретилась с ним взглядом и ничего не ответила. А потом опустила глаза и сказала:

— Жаль, что вы не играете на рояле. У вас очень красивые руки — руки пианиста.

Мать Левантера была на двадцать лет моложе мужа и на двадцать лет старше единственного сына. Они с мужем эмигрировали из России и поселились в Восточной Европе незадолго до рождения Левантера. Это была высокая, стройная женщина с изящными чертами лица и светлой кожей, которая контрастировала с блестящими черными волосами, волнами ниспадающими вдоль длинной шеи.

Когда Левантер учился в университете, не друзья, а мать устраивала для него большинство свиданий. Всякий раз, когда она встречала симпатичную девушку — будь то любительница автографов, пробиравшаяся к ней в гримерную после концерта, или случайная попутчица в городском автобусе, — она приглашала ее на чай, чтобы познакомить с сыном. И всякий раз, как потом говорила Левантеру каждая из них, всякий раз его мать бывала столь очаровательна, что ни одна — даже замужняя женщина — не могла отказаться от ее приглашения.

Если же Левантер приводил домой какую-нибудь понравившуюся ему девушку сам, то мать сначала вежливо хвалила ее, а потом принималась указывать на ее недостатки. Одна, по ее мнению, была красива и грациозна, зато недостаточно чистоплотна. Другая, соглашалась она, была элегантна и приятна в общении, но внешне совершенно непривлекательна.

Из-за больного сердца отец Левантера рано вышел на пенсию. Он практически отстранился от внешнего мира и замкнулся в мире своего кабинета и занятий древними языками. Мать Левантера, все еще молодая и привлекательная женщина, продолжала вести активный образ жизни и часто посещала вечеринки, которые устраивали ее сын или его друзья.

В конце концов отца Левантера хватил удар, и он оказался в больнице. Каждое утро дежурная медсестра звонила матери Левантера и сообщала о состоянии ее мужа. Левантер слышал из своей комнаты телефонный звонок в спальне матери и почти сразу же — ее встревоженный голос. Однажды телефон звонил и звонил, а мать не подходила. Левантер вскочил с постели и, даже не набросив на голое тело халата, поспешил к телефону. Он уже поднимал трубку, когда в комнату, еще мокрая после душа, вбежала мать и забрала у него телефон. Она не сделала попытки ни прикрыться полотенцем, которое было у нее в руке, ни дотянуться до халата, висевшего на нижней спинке кровати. Слушая, что говорит медсестра, она стояла прямо, лицом к сидевшему на ее кровати Левантеру.

Она повесила трубку и сказала, что состояние отца не улучшается. Потом вытерлась полотенцем и легла на кровать, в нескольких дюймах от него.

Левантер возбудился и не решался встать с кровати, чтобы она не заметила его возбуждения. Он не двигался. Стараясь расслабиться, он немного откинулся назад, и тут же почувствовал, что ее бедра касаются его спины. Не произнеся ни слова, мать потянулась к нему, и он откликнулся, тоже не произнося ни слова.

Она притянула его лицо к своей шее, к плечам, потом к груди. Задержала его у сосков, все теснее прижимаясь к нему. Когда он начал ласкать ее тело языком, она уже лежала под ним и, ухватив за плечи, тянула его тело вверх. Он не мог думать ни о чем, кроме того, что хочет ее, и потому вошел в нее страстно и безоглядно.

Левантер оставался любовником матери много лет, хотя она и продолжала поставлять ему женщин для свиданий. Они занимались любовью только по утрам. Поскольку мать спала голой и занималась с ним любовью, едва успев проснуться, она никогда специально для него не раздевалась. Она не позволяла ему целовать себя в губы, и, несмотря на оживленное обсуждение сексуальных привычек других женщин, настаивала на том, чтобы он ласкал у нее только грудь.