Михаил Угаров - Море. Сосны Страница 2

Виктор отодвинул тарелку с супом, мрачно спросил:

– И чего?

– А то! Куда потом чачу девать? Жадобы же, денежки любят – страсть! Они разливают эту чачу по бутылкам и русским продают. Пацан, допустим, город Апатиты, Мурманская область, как я, – купил и выпил. И отравился мертвой чачей.

– Правда, что ли?

– Откуда мне знать? Здешние нам правды не скажут!

– Здешние – это кто?

– Грузины ж!

– Здесь абхазцы живут, а грузины – не здесь.

Парень присвистнул:

– А ты их различаешь? Надо же!

– Не различаю, – ответил Виктор.

Лика никому не дает

Из забегаловки вышли два парня.

– Забегаловка что надо, тут Лика работает! – сказал один Виктору.

– Она никому не дает! – сказал Виктору второй.

– Водки. Сто! – весело сказал Виктор, подойдя к прилавку. – И салат. А вы – Лика?

– Лика. И что с того?

– Ничего. Сто водки.

Она пошла за водкой и салатом.

Виктор стал смотреть ей вслед.

Лика ходила так, как будто при каждом шаге одна ее коленка задевала за другую. Не то чтобы она бедрами вихляла или крутила попой, а просто так у нее получалось. И Виктору сразу же захотелось увидеть ее коленки. Просто коленки, а не попу.

Вернулась, принесла сто водки и салат “Столичный”.

Виктор посмотрел в ее глубокий вырез на платье. Лика и сама время от времени туда смотрит, опускает голову и дует вниз. Потому что ей жарко.

А когда она опускает голову, то челка сразу же падает ей на лицо. Она не убирает ее руками, а резко запрокидывает голову, и челка сама послушно ложится на место.

А когда она запрокидывает голову, то видно ее белое и нежное горло. А по бокам розовые мочки ушей.

Виктор посмотрел на ее розовые мочки ушей и подумал – наверное, у нее и соски такие же, розовые. И страшно покраснел от этой мысли.

Самое плохое, что эта самая Лика все поняла, проследила цепочку его мыслей – от челки до мочек ушей и далее – и все поняла.

Положила руки на край стола, наклонилась к Виктору:

– Вон у вас кольцо на руке, а вы – туда же!

Виктор молчал, и водки ему расхотелось.

– И дети, наверное, есть?

– Есть, – честно ответил он. – Толя и Таня.

– А жену как зовут?

– Валя.

И Лика засмеялась.

(Да что же это?! Далось им это имя: Валя – Валентина, самое обычное из обычных, ничего смешного…)

– Мужчина, послушайте, – устало сказала Лика. – Лика никому не дает. Вам же сказали. А вы не поверили?

“Жигулевское”

Темный ночной пляж.

Виктор сидел и смотрел в черноту.

Луч маяка проходил круг и возвращался к Виктору, проходил над его головой, и он каждый раз поворачивал голову.

Захрустела галька. Это из темноты возникли парни. Они присели на корточки вокруг Виктора. Угрожающе молчали. Потом спросили:

– Сам-то откуда?

– Ленинград. – Виктор напрягся.

– Не Москва? Не врешь?

– Откуда Москва-то?

– Ну ладно, сиди тогда.

Все сидели какое-то время молча. Парни время от времени низко опускали голову и сплевывали себе под ноги.

– А вы? – спросил Виктор.

– А что – мы?

– Здешние?

– Ну. Мы кавказские. С Краснодара.

– Хочешь анекдот? – спросил Виктора самый младший парень. – Едет Хрущев на ишаке. А навстречу ему чурка. – Ай, какой хороший свинья! – Это не свинья, а ишак! – Не с тобой гаварю!

Виктор засмеялся.

Парни смеялись лениво, видно, что анекдот они этот знают.

– Где палец потерял? – спросил у Виктора парень постарше.

Виктор помолчал, потом пожал плечами:

– На войне, наверное.

Парни заржали.

– На Курской дуге?

– Пива хочешь? – спросил младший и протянул Виктору свою бутылку.

Виктор пил “Жигулевское” молча, смотрел на море, то есть в черноту.

Пусть будет хуже

Виктор шел по дорожке, и фонари попадались ему все реже и реже.

И вот он вошел в темноту.

Сел на скамейку, закурил, пряча огонек в кулак, как от снайперов.

И стал слушать ночные голоса на соседней скамейке.

– Господи, хоть бы что-нибудь случилось! – говорил женский голос.

– Не дай бог, зачем? – спрашивал мужской.

– Все одно и то же. Все одно и то же. Ничего…

– А вдруг будет хуже?

– Пусть будет хуже. Только пусть – по-другому!

– Ну, не знаю. Не знаю…

– Мама говорила, в войну хорошо было. Хоть и плохо, а хорошо. Говорит, каждое утро со смыслом вставала…

– Ты послушай сама, что говоришь. Как пьяная какая-то, ей-богу…

В дощатом домике стоит кровать, тумбочка и табуретка. А на двери небольшое зеркало.

Виктор лежал в кровати, накрытый одной простыней. В окно светил неяркий фонарь, и поэтому все предметы в комнате были видны.

Виктор посмотрел в потолок и вспомнил Лику. А вспомнив, он тут же сложил руки на груди, поверх простыни, как учили мальчиков в еще пионерском лагере. И закрыл глаза.

– Кто там? – вдруг испугался Виктор и посмотрел на дверь.

Но никто не ответил ему. Тихо вокруг.

Тогда Виктор встал с постели, босиком подошел к двери. Послушал немного и сбросил крючок.

На пороге стояла та самая Лика, официантка из забегаловки.

– Здрасьте, – растерялся Виктор.

Лика ничего не ответила ему. Она прошла в комнату. Чтобы пропустить ее, Виктору пришлось посторониться – комната узкая.

Подошла к кровати, сбросила босоножки и быстро легла. Накрылась простыней до подбородка. И закрыла глаза.

Виктор так и остался стоять в растерянности у двери.

Он и вправду подумал, что Лика заснула и что теперь его койка занята и надо идти искать на ночь какое-то другое место.

Глаза ее были закрыты, и дышала она ровно. Только слегка улыбалась.

Конечно же, Виктор все понял в этот момент. Он только не понимал одного – как ему быть и что делать?

– Ну иди уже, – сонным голосом сказала Лика.

И пододвинулась, освобождая для него место у стены.

И Виктор покорно пошел к кровати. Аккуратно перевалился через дремавшую девушку, лег у стены.

– Поцелуешь? – не открывая глаз, спросила Лика.

Виктор послушно поцеловал ее в губы, в краешек губ. Конечно, это был никакой не поцелуй, а всего лишь ответ на ее просьбу.

– Весь день о тебе думала, – сказала Лика. – Вот пришла, ты не против?

– Нет.

– Знаешь, сколько я сегодня рюмок разбила? Четыре. Все из-за тебя.

– Из-за меня?

– Подумала: пойду и лягу к нему. Он большой и теплый. Как тебя хоть зовут-то?

– Виктор. Я из Ленинграда.

– Ну давай, Виктор!

Виктор какое-то время держал растерянную паузу. Что давать-то? Как это понимать – в прямом смысле? Или как-то иначе?

Потом осторожно поцеловал ее еще раз.

Она открыла глаза.

– Скажи что-нибудь.

– Ты красивая.

И он осторожно положил руку на ее горло. Она выгнула шею, чтобы его руке было больше места.

Он потрогал ее за мочки ушей, сначала за одну, потом за другую.

А потом опустил простыню, приподнялся на локте и посмотрел на ее грудь. Осторожно потрогал пальцем соски. Сначала один, потом другой.

И сразу же коротко застонал и упал на спину.

– Что? – спросила Лика.

– Всё, – ответил Виктор.

Тогда она приподнялась на локте:

– В каком смысле? Больше ничего не будет? Кончил?

Виктор крепко закрыл глаза – ему было неудобно услышать от нее это абсолютно мужское слово.

– Да, – еле слышно ответил он.

– Здрасьте! – рассмеялась Лика. – Потрогал только за грудь – и все?

– Похоже, да.

– Скоренько.

– Понимаешь, там, в кафе… Я посмотрел на твои мочки ушей и подумал – вот, наверное, у нее такие же розовые соски, как эти мочки. Сейчас вот решил проверить, и… И – всё!…

– И что мы теперь будем делать? – после молчания спросила Лика.

– Давай полежим какое-то время.

Он хотел ее поцеловать, но она отвернулась. Тогда он положил руку ей на грудь, а потом сдвинул простыню еще ниже, на живот.

И увидел шрам у нее под ребрами.

Шрам этот был когда-то зашит, остались видны даже поперечные стежки.

– Что это? Это от ножа?

– А-а! Так, ерунда.

– Где это тебя так?

– На войне.

– Оборона Севастополя?

И оба засмеялись.

Так они лежали какое-то время, чего-то ждали.

Потом Виктор перелез через нее и сел на край кровати.

– Ты куда? – спросила Лика.

– Мне надо в туалет.

– Пописать?

– Ну да.

– Я посмотрю?

– Что ты посмотришь?

– Как парень писает.

– Не видела? – смутился Виктор.

– Только со спины. Покажешь?

– Ну да, наверное…

В небе летает спутник

Сразу за порогом дощатого домика начиналось черное пространство. Непроглядная южная тьма, непривычная и непонятная для ленинградца.

Виктор вышел, сам не понимая куда – то ли в сад, то ли в чистое поле.

Над головой светились крупные и очень яркие звезды. Одна из них была самая яркая, ярче всех, она слегка пульсировала. Присмотревшись, Виктор увидел, что она еще и движется.