Владимир Березин - Кролик, или Вечер накануне Ивана Купалы Страница 2

Дырка дышала жаром, и, похоже, в ней застрял черт, объевшийся горохового с потрошками супа.

– Меня обещали повезти на дачу, – не вытерпев, сказала невпопад мосластая.

– Так, – осуждающе сказал Рудаков. – На дачу, значит. Это, значит, вы к Евсюкову собрались? Понимаю.

– А что? – вступился я. Очень мне стало жаль эту девушку, которую мы таскаем по городу безо всяких перспектив для нее, да и в ее отношении – для меня. – Посидим в лесу, у костра…

– Что я, волк, в лесу сидеть? – задумчиво протянул Рудаков.

– Ну в доме посидишь, водку попьешь. Поехали.

– А я-то вам зачем?

И тут Гольденмауэр выдохнул нашу главную тайну:

– Ну, ты ведь дорогу знаешь.

– И что? Что с того? Что, я теперь должен… – Рудаков не договорил, потому что Гольденмауэр сделал политическую ошибку и брякнул:

– А какие там девки будут…

Рудаков втянул голову в плечи, будто по комнате, холодя все живое, пролетело имя злого волшебника. Поникла герань на окошке, пропустили удар часы с кукушкой, а в буровом станке что-то лязгнуло наподобие затвора. Напрасно Гольденмауэр это сказал, совершенно напрасно.

И вот тогда, именно тогда, бросаясь в атаку как эскадрон улан летучих на тевтонскую броню, именно тогда я забормотал, как сумасшедший нищий на переходе, тогда заглянул Рудакову в глаза, будто просил миллион, тогда замолол языком, забился перед ним, как проповедник общечеловеческих сектантских ценностей, именно тогда стал дергать за одежду, как уличный продавец пылесосов.

– Постой, друг. Постой. Ты ведь, верно, знаешь, что там будет шашлык. Сладкий и сочный дачный шашлык. Ведь человек в нашем отечестве только то и делает на даче, что шашлык. А какой шашлык, не поверишь ты никогда – потому что каждый раз он выходит другим, и каждый раз – только лучше. Особым образом влияет дачный воздух на шашлык – то он сочный, то сладкий, вот какой на даче шашлык.

И то он тебе прелесть, то радость, то чудо какое на ребрышках, то мясо богово или просто божественное. А то выйдет курица особого рода, может, и не курица то будет, а двуногое существо без перьев, белое, странное, с крыльями – похожее на ангела. А насадишь на шампур какую-нибудь нашинкованную свинью и откусишь потом – а и вовсе не свинья, а баранина с тонким вкусом выйдет. Вот что делается с шашлыком на даче. А уж что, милейший Рудаков, на даче произойдет с говяжьим шашлыком, то я тебе и описать не берусь.

А знаешь ли ты, друг Рудаков, что происходит на даче с водкою? Самой что ни на есть затрапезной дрянной водкою? Сама собой бутылка из мутного фабричного стекла превращается на дачном воздухе в потный хрустальный графин, а та водка, которую ты даже в рот не взял, оказывается нектарином твоего сердца, альдегиды и масла, примеси и замеси растворяются в дачном воздухе, и душа твоя тает вместе с водкой во рту, еле успевает растаять, когда тебе несут на отлете шампур с шашлычной монистой.

– Я вспомнил, как ехать, – хмуро сказал Рудаков и скрылся по ту сторону бурового станка выяснять отношения с женой.

III

Слово о том, как начинается хороший московский день и каким простым способом можно упростить принятие решений.

Жаркий московский день накатывался на нас тележным колесом.

Стремительно высыхали ночные лужи, в переходах раскладывали ненужные вещи для их скорой продажи, а дворник, покачиваясь, думал – убрать куда-нибудь дохлого пса или пусть он лежит в назидание окрестным жителям. Стояли два прораба с русскими фамилиями, обозначенными тут же на плакате, в них плевался, открыв окно, пенсионер неизвестного имени. Молодая мать волокла за шкирку упитанную девочку. У банка столпилась очередь обманутых вкладчиков. Вкладчики обзывали друг друга и толкались портфелями. Рудаков шел впереди морской походкой, дымя трубкой, как паровоз. Я трусил на месте тендера, а Гольденмауэр со своей спутницей замещали пассажирские вагоны.

– А с чего это нам на метро ехать? – крикнул Гольденмауэр нам в спину. – Пойдемте через Промзону к станции.

– Зачем нам Промзона? Какая станция? – удивился Рудаков.

Меня тоже это сразу насторожило.

Гольденмауэр, однако, настаивал – к чему нам ехать на Курский вокзал, говорил он, на Курском вокзале много опасностей, с него уезжают в никуда, а если задержишься невзначай, то тебе такой алфавит покажут, что держись. Надо, говорил Леня, идти через

Промзону к станции, а там электричка повезет нас через весь город, мимо реки и вокзалов – прямо туда, куда надо.

Мы с Рудаковым купили пива. Тут ведь такое дело – сразу надо пива купить, и хоть пить его невозможно, хоть это напиток пивной, облагороженный, бывший “Буратино”, но тут ведь дело в том, чтобы купить пива- а дальше все пойдет само собой, все покатится, как тот самый день, как камень с горы, как сброшенная статуя вождя.

И мы с Рудаковым согласились идти через Промзону.

IV

Слово о том, какие неожиданные испытания несет в себе посещение тех мест, где тебя не ждут^1.

V

Слово о ширине Русского пути и весенних дачах.

…После этого ужаса мы даже не бежали, а как-то неслись, подпрыгивая, среди высокой травы и помойных куч.

Рудаков вдруг увидел рельсы. Рельсы, справедливо решили мы, – это железная дорога, а железная дорога – это станция.

Мы замедлили ход и, неловко ступая, пошли по шпалам. Идти по шпалам, как известно, неудобно – да тут еще солнце начало палить, наше теплое пиво куда-то пропало, день уже казался неудачным.

– Слышь, писатель, – сказал Рудаков. – А знаешь ли ты, что такое

Русский путь?

– Ясен перец, – отвечал я. – Знаю. Русский путь имеет ширину и длину. Длина его бесконечна, а ширина Русского пути – одна тысяча пятьсот пятьдесят два миллиметра.

– Правильно, – посмотрел Рудаков на меня с уважением. – А знаешь почему? Так я тебе расскажу, пока мы тут как кролики по шпалам скачем. Вот слушай: подруливают, давным-давно, всякие олигархи к

Николаю-императору и говорят: давай, значит, железную дорогу проложим, туда-сюда кататься будем. Бумагами шелестят, все такие расфуфыренные, сами про себя уже бабло считают, прикидывают, складывают да вычитают.

Тут император их и спрашивает:

– А какой ширины дорогу делать будем?

Ну, те и хвастаются – побольше, значит, чем у французов-лягушатников да у немцев-колбасников. А про итальянцев-макаронников даже упоминать не приходится. Император и говорит:

– Да на хрен больше!

Так они и сделали.

Впечатленный этой историей, я начал вычитать и складывать. Хрен выходил небольшой, совсем небольшой. До обидного.

И я мучительно соображал, как это император прикладывал свой хрен к чертежам, или доверил на это дело хрен секретаря, или что там еще у них случилось. Отчего, скажем, они не позвали в компанию фрейлин – тогда пропускная способность железных дорог бы у нас несколько увеличилась.

Но тут вмешался Гольденмауэр, который, как оказалось, все внимательно слушал. Леня сразу начал показывать свою образованность и надувать щеки. Дескать, Русский путь – это всего лишь пять футов ровно, и никаких особых и дополнительных хренов тут не предусмотрено.

Что-то было в этих рациональных объяснениях скотское. Унизительное было что-то в них.

– Ишь, га-а-ндон, – прошипел Рудаков еле слышно. И мы пошли дальше в молчании. Из-за поворота действительно показалась станция, обнесенная высоким забором от безбилетных пассажиров. Рудаков тут же нашел в этом заборе дырку. Мы, тяжело дыша как жабы перед дождем, пролезли сквозь нее на платформу – прямо в трубный глас подходящей электрички.

Мы впали в вагон, называемый “моторным”, – это вагон, который дрожит дорожной страстью, дребезжит путевым дребезгом. Сядешь в такой вагон

– разладишь навеки целлюлит, привалишься щекой к окну – жена дома решит, что попал в драку.

Гольденмауэр что-то тихо говорил своей спутнице, Рудаков спал, а я тупо глядел в окно. Бескрайние дачные просторы раскрывались передо мной. Домики летние и дома зимние, сараи под линиями электропередач, гаражные кучи, садовые свалки – все это было намешано, сдобрено навозом, мусором, пыльной травой и тепличными помидорами.

Всюду за окном нашего зеленого вагона была жизнь – как на картине художника Ярошенко.

Я вспомнил, как ехал так же, как сейчас, тоже ехал на чужой праздник и на чужую дачу, ехал долго – и все среди каких-то пыльных полей.

Жара наваливалась на Подмосковье безжалостным солнцем, казалось, на окрестности вылили с неба целый ушат радиации.

Вдоль дороги стояли кирпичные кубические дома в три этажа. Было такое впечатление, что по окрестностям пробежал великан Гаргантюа и рассыпал повсюду свои красные кубики.

Если присмотреться, то можно было понять – на какой стадии оборвался жизненный путь хозяина. Этот успел подвести дом под крышу, а этот только вырыл яму, и тут же его взорвали в “мерседесе”. Вот поросший лопухами фундамент застреленного бандита, а вот черные провалы вместо окон – хозяин бежал в Гондурас.