Анна Матвеева - Младенец Страница 2

Усовершенствованное тело превращалось в маленького беспомощного ребенка, и туда немедленно помещалась модифицированная же душа. Во как!

Конечно, открытие не было бесспорным. Многие граждане впоследствии страшно возмущались, а лидеры разных религиозных конфессий проклинали в прессе профессора Воробьева и весь его безбожный институт. Ведь все понимали, что собачки и кошечки — это только начало. Следующими будут живые люди...

Тем не менее уже в первый день после обнародования открытия возле справочной службы института толпилась целая очередь, потрясавшая справками из онкологических диспансеров, пачками долларов или просто собственными руками.

Желающих изменить себя, то есть добровольных подопытных кроликов человеческого рода, было предостаточно. Профессор Воробьев мог копаться в них и выбирать счастливую жертву по своему вкусу.

Вот и все, что было известно Вале Флягиной, а теперь и Хлое Петровне, и пора было приниматься за работу — открытие, конечно, гениальное, но документацию еще пока никто не отменял.

Хлоя Петровна погрузилась в бумаги, хотя тяжелые мысли о невестке и внуке не давали ей спокойно заниматься делами; она думала о далеком прошлом, когда Юрик представлял собой ценность только для нее одной.

Время тянулось медленно, и обеденного перерыва было не дождаться. Однако благословенный час пробил, и сотрудники дружной толпой рванули в столовую. Хлоя Петровна поплелась по тому же адресу, хотя есть ей не хотелось, но это было все равно лучше, чем сидеть в обрыдшем помещении и думать о ненавистной сопернице.

Дорога в столовую вела мимо директорского кабинета, дверь в который оказалась приоткрыта. Секретарши в приемной, судя по всему, не было, зато доносился негромкий разговор двух мужчин. Хлою Петровну привлекли нежные интонации речи профессора Воробьева, и она невольно затормозила. Беседа была очень интересной.

— Все-таки я не могу с вами согласиться, Иван Семенович,— нежничал Воробьев.— Конечно, гуманизм — вещь роскошная, но для меня важнее всего результат.

Последнее слово Воробьев произнес по слогам, и Хлоя Петровна представила себе, как он потрясает указательным пальцем, украшенным плотным серебряным кольцом.

— Представьте, что получится в результате опыта над больным субъектом? Я не могу так рисковать, поймите! Мне нужен абсолютно здоровый молодой человек, не имеющий вредных привычек, кроме того, должна быть гарантия, что мать этого молодого человека нормально отнесется к нашему эксперименту и возьмет на себя основные заботы по его воспитанию.

— Вы же знаете, как восприняла общественность наше открытие,— отозвался Иван Семенович, один из ближайших помощников профессора,— тем более речь идет о представительнице старшего поколения.

Хлоя Петровна почувствовала, что спасение шелестит где-то в миллиметре от ее носа. Она покачнулась, схватилась за стену, потом протерла очки растянутым рукавом кофты и решительно шагнула в кабинет.

Ученые посмотрели на нее не слишком радостно, было видно, что им хочется закончить свой важный спор, не отвлекаясь на постороннюю персону. Впрочем, Иван Семенович вспомнил, что пожилая полная женщина в близоруких очках встречалась ему где-то на территории института, поэтому сменил выражение лица на чуть более любезное и вопросительно приподнял левую бровь.

— По поводу вашего открытия... Хотела бы поздравить...— забубнила Хлоя Петровна, почему-то приседая в реверансе.— И еще... Если добровольцы нужны, то мой сын, он молодой, здоровый парень...

— Подслушивали? — обиделся Иван Семенович, но Воробьев сделал знак, чтобы визитерша продолжала.

—...недоволен своей жизнью, хотя имеет семью, но женили насильно, не видит выхода...

— А дети у него есть? — спросил Воробьев.

— Нет, что вы! — искренне возразила Хлоя Петровна.— Да и откуда им взяться?

— Потому что с детьми — исключено, я не хочу, чтобы меня потом обвинили в бесчеловечности.

— Детей у него нет,— еще раз соврала Хлоя Петровна, ей было легко это сделать, она ведь ни разу не видела Афанасия.

— Вы ведь сотрудник нашего института? — вдруг заулыбался Воробьев.— Что ж, это очень неплохо, очень даже хорошо.— И захрустел пальцами, запел что-то героическое, так что присутствовавшие ощутили, как не терпится профессору продолжить свои опыты на уникальном живом материале.

Иван Семенович, будучи натурой менее одаренной, а значит, и более подозрительной, продолжил допрос. Он поинтересовался взаимоотношениями Юрика и Хлои Петровны, а также ее здоровьем и достатком. Кроме того, изъявил желание побеседовать с молодым человеком...

Вот тут наша Хлоя Петровна немного струхнула, но вовремя пришла в себя, облизала тонкие губы и продолжила: нет, с Юриком на эту тему говорить нежелательно. Он бы не хотел это афишировать, вот если бы это прошло просто, как медицинский анализ,— ведь, по слухам, операция очень простая.

Воробьев в этом месте хмыкнул, Иван Семенович нахмурился, но оба обещали подумать.

Пока Хлоя Петровна опутывала враньем высокоразвитые мозги ученых, ее сын Юрик носился по городу, покупая разноцветные воздушные шарики, костюмчики фантастической стоимости, памперсы, бутылочки, масло для кожи... Был приобретен даже абсолютно не нужный пока Афанасию огромный плюшевый медведь.

Юрик чувствовал себя совершенно счастливым.

Хотя, если бы вы могли видеть его в субботу, когда Свету и Афанасия выписывали, вы бы поняли, что настоящее счастье пришло к нему только в этот день.

Блестящий, как ворона, джип подвез к парадному входу в роддом целую кучу корзин с цветами, между которых едва видна была Юрикова голова. Когда Света увидела этот цветочный магазин, то захохотала так, что ребенок проснулся. Медсестры улыбались, а другие молодые мамы высунулись из окон и махали руками.

Светины родители тоже утирали слезы и по очереди целовали дочку, внука и зятя.

Немножко отравило настроение отсутствие Хлои Петровны, но Света решила не омрачать праздника ни себе, ни мужу и сделала вид, что так и должно быть.

Хлоя Петровна в это время смотрела телевизор и молилась, глядя в потолок. По нему носились солнечные зайцы, и было понятно, что уже началась настоящая весна.

Через два месяца Хлою Петровну вызвали на прием к директору института. Причем вызвали личным телефонным звонком, что само по себе было большой честью.

Хлоя Петровна пришла в приемную ровно к назначенному часу и тут же была принята, что вызвало некоторое недоумение у секретарши...

Воробьев на этот раз был один и грустный. Он усадил Хлою Петровну в мягкое кресло и сказал как будто самому себе:

— Вот всю жизнь так. На свой страх и риск...— Потом будто вспомнил, что Хлоя Петровна тоже здесь, и ласково произнес: — Все мои замы категорически против, но решение лично за мной. Конечно, сначала мы проведем полное медицинское обследование, может быть, у вашего сына есть какие-нибудь дефекты.

— Нет у него дефектов! — смертельно обиделась Хлоя Петровна.

Воробьев улыбнулся нежно и попросил Хлою Петровну прийти назавтра с Юриком.

Легко сказать! Это в детстве можно было притащить пухлое румяное существо за ручку куда угодно и еще расстраиваться, что оно, это существо, ни секунды не желает находиться вне маминого общества... Теперь-то Юрик взрослый и у него семья. А мама — на третьем месте. При мысли о семье сына чувства Хлои Петровны снова расстроились и даже голова закружилась.

Надо было все обдумать не спеша.

Света — жутко злая — вышла из детской поликлиники. Ее саму в детстве сюда водили — тогда стены были украшены живописью, посвященной героическим подвигам доктора Айболита. Сейчас сделали ремонт, художества закрасили, но в некоторых местах через плохую краску все еще просвечивали попугаи, крокодилы и мартышки.

Афанасий, упакованный в красивый голубой конверт, вертелся и извивался, как змея, в такт собственным повизгиваниям, не лишенным мелодичности. Свете казалось, что она несет в руках бомбу.

Только что молодая мамаша из очереди отчитала Свету за то, что у нее кричит ребенок.

— Сейчас все заорут! Почему он у вас без соски?

— А вы почему без намордника? — огрызнулась Света и покрепче прижала к себе зареванного сына, заговорив: “Ч-ч-ч”, как будто это когда-нибудь

успокаивало Афанасия.

Очередь приняла не Светину сторону, и ей пришлось позорно уйти из больницы, так и не посетив врача.

“Не могу я справиться с ребенком”,— думала Света, усаживаясь в машину и кивая шоферу — домой. Надо все-таки брать няню, хотя так не хочется, чтобы к толстенькому теплому сокровищу прикасались чужие руки... А что делать? Мать у Светы вся в работе и честолюбивых помыслах, а Хлоя Петровна... Тут настроение у Светы испортилось окончательно.

В конце концов что она сделала свекрови плохого? Та ни разу не говорила со Светой, не приходила к ним в гости и вот теперь даже не желает видеть внука. Юрик говорит — болеет. Хороша болезнь, если на работу человек ходит каждый день! Светина приятельница Лариса Курочкина работала в том же институте, что и Хлоя Петровна, и Света пару раз спрашивала ее о свекрови. С ней все было в полном порядке, если верить Ларисе.