Иван Зорин - Письмена на орихалковом столбе: Рассказы и эссе Страница 2

Вот почему психастенический рай Лэйзидримленда Джек Уорфилд называет «счастливо открытой родиной своей души», вот чем мотивирует он свое решение навсегда проститься с меловыми берегами Англии. «Я всегда чувствовал собственную неприспособленность в нашем деловом мире, ощущая себя лишним в нем, и проклинал ту роковую ошибку, в результате коей я там оказался. Хвала провидению, направившему меня сюда! Здесь и только здесь я понял, что такое счастье!» Такова парафраза третьей и четвертой глав романа, где автор, опровергая доктора Нормана, считает рукопись Джека Уорфилда документальным подтверждением существования колонии Лэйзидримленд.

Однако Джек Уорфилд вернулся (и это ultima ratio доктора Нормана!), женился на леди Герненстайл и, объединив капиталы, возглавил Компанию, став ее третьим, наиболее энергичным президентом. Ведь именно он, заключив ряд выгодных сделок, добился крупных военных подрядов у правительства Питта. Именно его корабли разбили французский флот при Абукире.

И тут автор в духе арабских мистиков выдвигает версию о раздвоении души Джека Уорфилда. Действительно, если Джек Уорфилд, подлинный автор рукописи, будучи совершенно один в Лэйзидримленде, адресовал ее отцу, то на какого посредника он надеялся? Кто бы доставил рукопись в Англию? Ответ: для него было очевидно, что вернется другой Джек Уорфилд, двойник, который и вручит письмо. Интересно, какое правдоподобное объяснение придумал при этом тот второй Джек Уорфилд? Вероятно, окрестил рукопись плодом фантазии, посещавшей его в каюте долгими атлантическими ночами при возвращении в старую добрую Англию. А судьба настоящего Джека Уорфилда? Хотя кто из них двоих настоящий?

Косвенным подтверждением своей версии автор считает и внезапное исчезновение самого доктора Нормана вскоре после публикации статьи. Последний раз его видели в Макала, что в устье Амазонки, далее следы его теряются.

В post scriptum к роману писатель обнародует свое желание бросить опостылевший мир суетливых, жестоких реалий и отправиться на розыски чудесной колонии — Лэйзидримленд, и читатель понимает, что речь в романе шла о трех героях, непосредственно связанных одной цепочкой перерождений-смертей, или, скорее, об одном типе героя, двести лет назад уставшем, по тонкому замечанию одного француза, маршировать вместе с остальным человечеством и с тех пор одиноко бредущем в рефлексиях сквозь толщу времени, путаясь в лабиринтах злого, искривленного пространства.

НА МОСТУ

Не верь ему! Все, что он говорит, — ложь!

РАССКАЗ ВРАЧА

Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Господи, облегчи и помоги! Хвала Аллаху единому и справедливому!

Мое имя Абу-ль-Фарадж Али ибн Хусейн ибн Мухам-мад, и я лечу правоверных мусульман в Аль-Кархе[4]. Вот что произошло однажды, когда день уже клонился к закату и я заканчивал принимать больных, собираясь в мечеть, чтобы совершить пятничный намаз, а потом прочитать соответствующие суры Корана. В дверь робко постучали. Вошедший незнакомец назвался Абу-ль-Касимом аль-Джу-хани, после чего внезапно простерся ниц и, заклиная меня Аллахом, попросил выслушать его рассказ. Вот что он сказал:

«Я работаю машинистом на поезде, который ходит в Исфахан раз в неделю, и я опасаюсь за свой разум. Дело в том, что на полпути от Багдада в Исфахан лежит мост через горное ущелье, по дну которого течет бурная река. Это проклятое место! Каждый раз, когда мой паровоз подходит к мосту, на нем вот уже скоро год откуда ни возьмись появляется седой дервиш с клюкой, шагающий по шпалам между рельс. Видя его, я, конечно, каждый раз торможу, а когда мой помощник спрашивает меня, зачем я это сделал, то указываю на бредущего старца. Но — о, ужас! — мой помощник ничего не видит, а потому лишь смеется надо мной. Несколько раз я пытался схватить странного дервиша, но напрасно: он исчезал так же внезапно, как и возникал. Вы человек уважаемый, посоветуйте вашему вечному должнику, что делать, — я боюсь, что помрачился умом».

Выслушав удивительный рассказ машиниста, я стал задавать ему различные вопросы, в частности, попросил поподробнее описать внешность таинственного старика, и убедился, что он отвечает на них весьма разумно, как не мог бы отвечать человек с помутившимся рассудком. Тогда я заверил его, что нахожу его здоровье отменным, и рекомендовал скорее забыть происшедшее, сочтя его недоразумением. «А что же мне делать, если он вновь появится?» — спросил он. «Он больше не появится, — улыбаясь, как можно спокойнее ответил я, — А если появится, ну что же — не обращайте больше на него внимания, наезжайте как ни в чем не бывало». Довольный посетитель заплатил мне тридцать золотых динаров и удалился. Я же поспешил в мечеть, размышляя дорогой о призраках и миражах.

А теперь стражники кади пришли ко мне, говоря, что тот человек — убийца, что он задавил на своем паровозе дервиша. Они поведали мне, со слов помощника машиниста, что когда в очередной раз поезд подъезжал к мосту, то на нем действительно появился нищий паломник. Увидав его, помощник закричал: «Тормози же, тормози быстрее!» Но машинист лишь усмехнулся: «Ну уж нет, он ненастоящий, а я столько раз делал это напрасно», — и только прибавил пару.

Теперь он, дескать, в растерянности вопит в тюрьме, чтобы почтенный лекарь Абу-ль-Фарадж Али ибн Хусейн ибн Мухаммад объяснил такой его жестокий поступок, что он вовсе не хотел убивать дервиша, а просто следовал моим указаниям. Ну что ж, написав эти строчки, я подтверждаю тем самым правдивость слов Абу-ль-Касима аль-Джухани и надеюсь, что мудрый и столь сведущий в фикхе[5] кади[6] нашего города — да продлит Аллах его годы! — правильно разберет это невероятное происшествие и присудит этому простодушному человеку невиновность, ибо залогом тому служит его наивная открытость. Да сбудется на то воля Аллаха!

РАССКАЗ МАШИНИСТА

Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Да будет он милостив к Мухаммаду, пророку его, и к его священному роду, непорочному и благородному!

Мое имя Абу-ль-Касим аль-Джухани, и я хочу признаться в злодеянии, которое я совершил в 1280 году[7], когда работал машинистом паровоза на линии Багдад-Исфахан. Вот что толкнуло меня на это.

Очень давно, еще в пору моей юности, один человек из нашей деревни, которого звали Талха ибн Убайдаллах ибн Каннаш, хитростью лишил меня того скудного наследства, что оставили мои родители. А было так. Придя ко мне в дом, он сладкими речами расположил меня к себе, и мы вместе предались веселию и винопитию. Как же я жестоко поплатился, нарушив шариат! Когда выпитое уже стало смыкать мне очи, коварный Талха предложил мне сыграть партию-другую в нарды. И я не успел бы прочитать открывающую суру Корана[8], как это отродье Иблиса[9] — так ловко он умел метать камни! — уже выиграл у меня все деньги, всех баранов и всех коз, но главное — я проиграл ему свою молодую жену, свою красавицу Айшу. И потом весь остаток отпущенной мне Аллахом жизни я был вынужден прослужить в наймитах, проклиная своего врага и тоскуя по утраченному счастью.

Но вот однажды много лет спустя, проезжая на поезде середину пути между конечными городами моей линии, я вдруг увидел на мосту, расположенном там, сгорбленную фигуру дервиша. Это был Талха ибн Убайдаллах ибн Каннаш — я узнал бы тебя из тысячи, хоть ты так изменился, лукавый пес! — и я подумал, что он, наверно, живет где-то по соседству. И не ошибся, ибо на обратном пути увидел его выходящим из будки железнодорожного обходчика, которая расположена около моста. Тогда-то я и решил отомстить, больше за Айшу, чем за себя, — я задумал убить постаревшего Талху. Но торопиться мне было некуда — разве Аллах допустит раннюю смерть предателя? Разве он позволит ему избежать кары? — нужно было только тщательно подготовить убийство, чтобы самому выйти сухим из воды. Прошел год — целый год! — на протяжении которого я много раз нарочно тормозил паровоз перед мостом, указывая своему помощнику — а надо сказать, что мальчишка подслеповат — либо на уже сходящего к насыпи Талху, либо вообще на пустое место, пока тот всерьез не уверился в том, что у меня наваждение. Потом, якобы беспокоясь за свой рассудок, я (кстати, по совету своего помощника) и обратился к врачу, известному Абу-ль-Фараджу Али ибн Хусейн ибн Мухамма-ду, будто бы за помощью, а на самом деле, чтобы обеспечить себе впоследствии поддержку этого незаинтересованного свидетеля и добиться оправдательного приговора. Так и случилось. Этот добрый и уважаемый человек, отличающийся к тому же бесхитростностью, сразу же поверил в мою галлюцинацию, и потом на суде его замолвленное за меня слово оказалось для кади решающим.