Роман Солнцев - Двойник с печальными глазами Страница 2

— Но мы их одолеем! — включился я в его игру — и все-таки (а вдруг он сам тоже записывает на магнитофон?) оттеняя свою патриотическую позицию.

Илья иронически скривил козью мордашку свою: долил остатки.

— Разумеется. — Потянувшись, громко включил радио. Грянула музыка — Бетховен, финал Пятой симфонии. И прокричал мне почти в ухо: — Скоро все это рухнет.

Сделать глупое лицо? Зачем он меня провоцирует?

Понимая, что трушу, он продолжал:

— Тебе не надоела вся эта фигня? Мечта народов, коммунизм, фуизм… Сидим как в консервной банке, только Москва живет более-менее, а страна бедствует… Все заврались, и все всё понимают… Я знаю три языка, иногда думаю: да пошли вы все… вот сейчас встану и уйду, шагая через заборы Европы… Ты стихи Рембó «Пьяный корабль» помнишь?

Я отрицательно покачал головой, с ужасом думая, чего он от меня потребует завтра, в России, когда вспомнит, что мне тут говорил.

— Не путать с Рéмбо, ха-ха!..

Слишком долго я плакал! Как юность горька мне,Как луна беспощадна, как солнце черно!Пусть мой киль разобьет о подводные камни,Захлебнуться бы, лечь на песчаное дно!Ну а если Европа, то пусть она будет,Как озябшая лужа, грязна и мелка…

Он читал, и слезы текли по его темному лицу. Может быть, он искренен? И знает чего-то, чего я не знаю? Но что от меня-то он хочет? Или просто хороший актер, талантливый провокатор?

Надоела мне зыбь этой медленной влаги,Паруса караванов, бездомные дни,Надоели торговые чванные флагиИ на катор-ржных стр-рашных понтонах огни!

Он замолчал, откинулся в кресле, закрыв глаза и оскалясь.

— Да-а… — пробормотал я. — Хорошие стихи.

— Да при чем тут!.. — простонал мой собеседник. — Жизнь проходит впустую! Мечтал стать дипломатом — попал в контору… и это надолго. Уйти? Прямо сейчас? — Он вдруг вспыхнул глазами (иначе не могу сказать), схватил меня за руку: — Вот ты, геолог… человек полезного дела… скажи! Я сделаю, как ты скажешь! Всей этой муре собачьей еще лет десять вариться… Мне тридцать. Сидеть как в тюрьме, ждать свободы — или сейчас? — Он кивнул за окно.

— Но они же… — Я не договорил.

— Эти?! — Он прекрасно понял мой недоговоренный вопрос. — Тут же выдадут. А я — сюда… — Он мотнул головой, как я догадался, в сторону Берлинской стены. Мы пару раз проезжали мимо этой серой, высокой, обвитой колючей проволокой стены. — Я знаю, как это делается. — И забормотал страстно, брызгая слюной, вскочив и показывая на ноги: — Там поставлены автоматические пулеметы — если пересечешь линию фотоэлемента, стреляют вот сюда… — Он показал на живот. — Почему и дети недавно погибли… пулями размозжило головы. — А я… я подойду на ходулях — и прыг!.. Ну, расшибусь немного… Но зато хера вам!.. — Он отпер чемодан, достал еще бутылку коньяка.

— Больше не надо! — крикнул я встревоженно. Я был достаточно пьян и боялся совсем опьянеть.

— Эх ты! Тоже говно?! Несмотря на все свои шуточки, намеки… Ты что, боишься, я тебя буду сватать туда? А потом заложу? Да пошел ты! Я с тобой советуюсь, как МНЕ быть!.. Я боюсь вот чего: могут выдать обратно…

— Ну не-ет! — протянул я. — Эти?!

— Наши могут обвинить в каком-нибудь насилии… воровстве… сфабрикуют дело со свидетелями, фотографиями… и никакого политического убежища я не получу, поскольку предстану уголовником. — Он тяжко вздохнул. — Наши это умеют хорошо. — Налил себе. — А ты, значит, боишься даже пить?

— Ну, налей, — сказал я. — Немного.

— Тоже мне поисковик. Вы же в тайге спирт неделями жарите. — Он выцедил налитое, как чай. И минуту сидел, уставясь в пол. — Уйду. Сегодня уйду. А ты беги. Давай обратно в свой лагерь…

Я поднялся. Он не смотрел на меня, утирал лицо платком. Все-таки это смахивало на провокацию. А может быть, я ошибался. Завтра будет видно.

И утром я увидел: Илья Петрович Лазарев, сумрачный, тихий, вместе с нами со всеми выехал на автобусе в аэропорт «Зонненфельд», чтобы лететь домой, в СССР.

3

Какое-то время я его нигде не встречал. И успокоился.

Но судьба шьется незаметно — как ковер, из-под низу. Через пару лет, в одной из школ города, над которой наша экспедиция взяла шефство, на уроке прикладной геологии с демонстрацией минералов я снова увидел его. Козел, или как его?.. Илья Петрович Лазарев (впрочем, Илья ли? Петрович ли? Лазарев ли?) сидел вместе с учителями на задней парте, словно никуда не исчезал.

Он изменился, отпустил усики — узкой щеточкой, как у южных людей, и это меня почему-то дополнительно напугало.

После занятий сексот как бы случайно побрел рядом со мной по улице.

Но молчал.

И я, заранее досадуя на себя, сам зачем-то спросил его:

— Куда-то ездили?

— Да, — ответил он. — Да. — И довольно охотно принялся рассказывать, что его, как и некоторых других сотрудников комитета, посылали в Афганистан. Лично он был в горах, в дальнем городе Герате, который принадлежал душманам.

Отвечая на мой неизбежный вопрос, пояснил:

— Я знаю английский. Ну, вы понимаете…

Зачем он передо мной откровенничает?.. — Тяжко пришлось. Даже ранили. — Он кивнул на плечо. И еще я заметил, что теперь, когда он время от времени приподнимает левый краешек усов, у него снизу обнажается золотой зуб. — А сейчас мы оттуда уходим…

— Как уходим?

— Горбачев так решил. — Снова сверкнул зубом. — Хрен с ним. Отдаем страну. И я тоже ухожу… почти в геологию. — Он ухмыльнулся, его узко поставленные темные глазки загадочно блестели. — Шучу. Это такое подразделение — Федеральная служба президентской связи… через космос… можем хоть самого Буша послушать… не говоря… — Уже откровенно улыбаясь, он смотрел в упор на меня.

Что-то он повеселел. И зачем, зачем мне это рассказывает?! У них что, какие-то виды на меня? Я, кажется, не давал повода… Теперь не отлипнет?

— Кстати, — сказал он, — насчет геологии. Ты еще не слышал? Есть новое указание правительства — мне говорили коллеги, которые за это отвечают, — срочно печатать новые географические карты… Наши старые сильно искажали страну?

Это он спросил у меня? Я повел подбородком. Не то слово — искажали… Многие города на картах были переставлены на сантиметр-два-три в сторону от истинного положения, реки, дороги, месторождения — все было не на месте, чтобы враг, если начнет войну, заблудился. Но сегодня-то какой смысл обманывать кого-либо — из космоса СССР сфотографирован, говорят, с точностью до метра! Как, наверное, и США.

— И кстати, уран теперь разрешат называть ураном, как и дураков — дураками! В этом смысле Горбач молодец. — Илья вновь дернул щеточкой усов и сверкнул зубом. — Так что усё!.. Полная хласность! Можем спокойно дружить. — Он остановился и весело, даже как-то лихо подмигнул. И, кажется, ждал от меня также некоего проявления добрых чувств.

Но не лежала у меня душа дружить с ним. Мы молча постояли, и, что-то пробормотав, он пошел прочь. У меня отлегло от сердца. И быстрыми шагами, пока меня не окликнули, я направился к дому.

Но вечером Илья позвонил. Голос его, медленный, мягкий, я тут же узнал.

— Алло?.. — Мне показалось, что он пьяноват. — Алло, алло? Это вы?.. С вами хочет поговорить Михаил Сергеич. — И вдруг я действительно услышал в трубке певучий говорок Горбачева: — Нам подбрасывают тут усякие вопросы… но мы выйдем на консенсус… Ну как?! — Илья захохотал. — Похоже?

— Здорово! — согласился я. И все же я побаивался такой дерзости, тем более — продемонстрированной по телефону. Провоцирует? А сам запишет мою реакцию на эти хохмы? И я, чувствуя себя последним дерьмом, все же назидательно добавил: — Но Михаил Сергеевич действительно дал нам свободу говорить.

Илья в трубке засмеялся:

— Естественно! А как же! А вот это кто с тобой говорит? — И в трубке послышался незнакомый мне голос: — Вам, ребята и девушки, нужно помнить: многие волшебные клады страны еще запечатаны мшистыми печатями… Именно вы можете открыть новый Самотлор или Артемовск… — Эти слова я недавно говорил школьникам. — А?! Не понял?

— А кто это?

— Как кто?! Ты!..

— Я?! У меня… у меня не такой голос! — удивился я.

— А какой? — веселясь, продолжал трещать в трубке Илья. — У тебя есть магнитофон?

— Есть.

— С микрофоном?

— Да. Тут два, по уголкам.

— Очень хорошо. Приложи трубку к любому из них и запиши. А я повторю. А потом спроси любого знакомого — кто? И тебе скажут.

Со странным любопытством, но и с оттенком чего-то неприятного на сердце я сделал, как он сказал.

— Бывай!.. — буркнул Илья и положил трубку.

И как раз в эту минуту в дверь позвонили — пришла моя бывшая жена. Мы с ней расстались года два назад, когда я сильно загулял, еще «в поле» — так мы называем работу хоть в тайге, хоть в горах… Правда, позже она меня несколько раз навещала — то полы помоет, то рубашки постирает и все хвалит нового мужа: такой славный, сидит целыми вечерами дома, смотрит, обняв ее, телевизор. А ты как был вонючий геолог, так и остался им. Вот и сегодня она вошла в сверкающей мутоновой шубейке, в сверкающей шапке, хотя еще осень, не зима, с хозяйственной сумкой в руке.