Алексей Синиярв - Блошка банюшку топила, вошка парилася Страница 2

В будке путевого обходчика, рядом с железнодорожным полотном, без вентиляции, в чаду свинцовых паров, на «левом» электричестве ночами шла работа. Отливали пломбы для вагонов, клеммы для аккумуляторных проводов. Работу не делили: собирали по свалкам разбитые аккумуляторы и бесхозные свинцовые чушки, тут же плавили, удаляя окислы, разливали в формы, на общественном транспорте, сгибаясь в три погибели, свозили на «базу», где шел почти непрерывный процесс.

«Голод» на их продукцию был большой. Дело стало приносить прибыль.

На Трофимыча помимо основной работы ложилась и вся бумажно-волокитная. Договоры, отчеты, переговоры, банк, исполком, бухгалтер, проверяющие… Пока дело не встало на ноги, он спал по три-четыре часа.

Потом было швейное ателье. Потом мастерская по ремонту холодильников. В планах было производство аккумуляторов. Нашлись специалисты, помещение. Трофимыч тонул в технической документации, мотался по командировкам...

Закончилось судом.

Молоденький следователь сшил дело о краже свинца со свалки. Свалка была государственная. А то, что гнило на свалке — считалось государственным добром. Статья была не шуточная.

Трофимыч три месяца провел в СИЗО, но получил условный срок. Кооперативное движение набирало обороты, Горбачев ездил по стране, трескучие фразы о перестройке ослабили хватку и Трофимыч проскочил сквозь зубцы судебной машины.

«Закон — паутина, — сказал ему адвокат. — Муха увязнет, а шмель проскочит».

Бывшие партеры к этому времени вывели Трофимыча из состава правления, перерегистрировали кооператив, заменили дверные замки, поставили охрану.

Не помогла ни унылая драка, ни жалоба в горисполком. Трофимыч сходил к адвокату, но в суд обращаться не стал.

Заначки хватило, чтобы привезти из Углича два чемодана часов.

Трофимыч стоял у забора на рынке, разложив часы на перевернутом тарном ящике, — и думал.

Был продана старенькая, но еще бойкая «копейка». Он привез из соседней области носки и колготки. Потом трикотажные перчатки и тельняшки…

Через пару месяцев на Трофимыча уже работало пять человек. Бизнес рос на стихийных дрожжах дикого рынка, и снова не оставлял времени для сна и отдыха.

Славка обошел баню и осторожно заглянул через небольшое оконце над кухонной стойкой.

То, что происходило в бане, по-другому, как оргией, трудно было называть. Несколько пар совокуплялись стоя, сидя, лежа. На столе, под столом, на полу, на лавках, у окна.

Именно эти, расположившиеся на широком подоконнике, как бы специально для него, принимали различные позы, демонстрируя свою наглую свободу. Жалюзи на окнах были закрыты и из администраторской силуэты в освещенном окне, казались танцорами в откровенном балете.

По чьему-то сигналу партнеры одновременно менялись. Девицы оставались там же где и были, принимая вымученно-похотливые позы, а парни переходили от одной к другой, передвигаясь по кругу.

Не сразу Славка заметил в углу штатив с видеокамерой. Облысевший, в годах, оператор руководил съемкой. Сбоку от него виднелась женская нога в высоком, до колена сапоге.

Оператор похлопал в ладоши и что-то скомандовал. Пары разъединились и, вяло переговариваясь, пошли в сторону душевой. Женщина, сидевшая сзади оператора, встала перед камерой. Кроме сапог на ней были только красные ажурные чулки. Послышалась музыка. Со стороны комнаты отдыха вышел здоровенный голый мужчина, перетянутый ремнями, в маске палача, с плеткой в руке.

Славка сплюнул, матюгнулся и направился к сараю.

Надо было подготовить на утро дрова для растопки.

«Ладно, может и было что-то не то. Ладно, может мы где-то и перегнули, не доглядели. Но ведь сейчас „не то“ в разы! — подумал он. — Была предпринята историческая по масштабам попытка создания общества социального равенства!»

Он представил себя на трибуне, в зале с портьерами из красного бархата.

Славка уже «принял» сегодня. С утра, гуляя с собакой, он зашел в бар и принял «соточку». До работы, еще на автостанции, взял «на грудь» пару пива. А потом, уже на пересменке, Кондрат предложил грамм двести кагору. Бутылку пива Славка позже позаимствовал на складе. На старые «дрожжи» легло хорошо.

«А сейчас? Феодальный капитализм! Прикрытый демократической риторикой. Наглость безразличия, беспримерного цинизма к собственному, разграбленному народу такова, что выговорить невозможно. Миллиарды долларов инвестиций в страну — и в итоге? Где наука и образование? Тупик. Где промышленность? Разруха. Станки проданы на металллолом. Кругом развал, нищета, по окраинам война. Где культура? Где современные Шукшин и Тарковский? На них денег нет. Зато откровенные гомосексуалисты на корпоративных вечеринках поют и пляшут для буржуев...

Товарищи, вы сами знаете, как тяжело страна поднималась поле войны. Как трудно и не всегда сыто мы жили. Но мы знали ради чего. И когда полетел Гагарин, мы плакали. Да, я не стесняюсь этого. Мы плакали от счастья, от того что мы победили. Мы — первые. Всё не зря! Всё было не зря! Голод и холод, слезы и бараки, телогрейки и кирзовые сапоги. Гагарин – это были мы! Мы были Гагарин!! Каждый из нас был Гагарин!

Что мы наблюдаем сейчас, уважаемые товарищи? Где бесплатное жилье и школы? Где миллиарды нефтедолларов? Нувориши на них купили яхты и дворцы, футбольные клубы и казино. А власть на это закрыла глаза. Бесправный народ стал окончательно нищим, а циничная сволочь кидает пачки денег охамевшим голозадым звездулькам. Где бесплатная и хорошая медицина? Вместо нее золотые бассейны и банкеты чиновников за миллион долларов. А ведь больница и школа, жилье и одежда, обеспеченная старость, доступность продуктов — должны быть у людей по праву рожденного в обществе.

И, посмотрите, как нагло все оправдывается оплаченными пройдохами. И все эти сраные герои капитализма нагло лыбятся в телевизоре. У них все хорошо, товарищи. И власть они не отдают и не отдадут. Но, товарищи, как учил Владимир Ильич, неправедный строй рано или поздно рухнет. Это исторический закон».

Славка под аплодисменты зала сошел с трибуны и подошел к сараю. Но разбуженная мысль не давала успокоиться.

«Любой деревенский мальчик, окончивший школу, мог поступить в институт, учиться бесплатно, получать стипендию. Потом получить работу по специальности. Со временем — благоустроенную квартиру. Я подчеркну — бесплатно. А коммунальные услуги? Копейки!Соцобеспечение? На пенсии не работай — хватит. Тунеядцев — на работу, пьяниц — в ЛТП. Отпуск? — путевку от профсоюза на Черное море за треть стоимости. А то и бесплатно! Уборщица могла ездить! И ездили! За несовершеннолетними пригляд милицейский. Беспризорность — быть не могло. Не могло быть беспризорности, хуевы вы дети! Что натворили вы?! Что натворили вы, суки паскудные!!»

— Стоп, — сказал себе Славка. — Успокойся. Сердце заболит.

«Дети в нашей стране — беспризорные. Скажи кому… Да Феликс Эдмундович вас бы тут же... Через колено. Заразы вы. Чтобы где-то выстрелили? В КГБ и МВД спать никому не дадут, пока не выловят. Не будут они спать, сукины дети. Никто им не даст спать, пока ствол где-то гуляет. Ну, плоховато было в магазинах. Не спорю. Плоховато. Да. Неважнец. Но хлеб, молоко, картошка — были. И стоили копейки. Не было у нас голодных. Ну не было в нашей стране голодных, кто бы чего не пытался. Какая бы писучая сволочь не пытались написать свое вранье поганое, заказное. В три смены заводы работали: давай-давай-давай. По выходным люди работали. И не хватало! Какой нахер „застой“! Если до сих пор на этом „застое“ летаем, ездим, плаваем. И по тюрьмам столько не сидело, как сейчас. И правду можно было найти. И люди друг-друга не боялись. И по чуркестанам разным ездили мы переездили. Везде народ жил. И тихо-мирно-спокойно жил. Радостно жил. Вот что главное. Воровать, да. Не давали. Спекулировать не давали. Сажали за это. И правильно делали. А вы еще Сталина, говны поганые, за всё вините!! У него миллиардов за границей не было. Он себе дворцы не строил. Он о стране думал».

— Нет, не буду себя травить, — сказал Славка вслух. — Не буду.

В дровотне был припрятан НЗ — полбутылки водки. И об этом было думать приятно, хорошо было думать.

— Другая сейчас жизнь, Вячеслав Михайлович, — сказал он себе. — Успокойся. Другая, седая твоя голова. Диалектика. А причем здесь диалектика? А вот притом, диалектика, что в бане непотребство, а Шурке завтра убирать. А она женщина!

Так, разговаривая сам с собой, Славка открыл сарай и выбрал сухое полено.

Он решил сначала наколоть лучину, приготовить дрова, почистить дорожки, а уже потом спокойно расположиться и выпить. Славка уже вынес полено из сарая и приладился было топориком. Но тут услышал странные звуки. Большой рыжий кот поджимал поочередно лапки, замерзшие на снегу, и жалобно мяукал, глядя на Славку.