Станислав Соловьев - Метаморфозы Страница 2

Ему вторили другие Пастыри, их голоса сливались в тихий вой, а глаза загорались красным. Нино никогда не видел, чтобы глаза Пастырей горели красным, и ему сделалось не по себе. Он впервые слышал про Агнца Искупления, и уши его горели.

— Сними одежду сын человеческий Нино.

Он послушно скинул рубаху, и остался нагим. Десс что–то нес в руках, когти мешали ему — это было что–то белое и кучерявое, и тут Нино понял, что это. Маска овцы — со шнурами по бокам и пустыми глазницами. Как ему не узнать — каждый юноша не меньше трех лет пас стада овец за стенами Поселения… Ему надели маску, затянули шнуры. Стало нечем дышать — вонь овчины и шерсть лезли в нос, в рот, все лицо зачесалось, и Нино закашлялся. Кто–то крепко связал его руки, да так, что у него на глазах выступили слезы. Зачем это, хотел он спросить, но на лице была маска.

— Сын человеческий Нино ступай к Дальнему Пастырю, да пребудет с тобой мир, — прорычал голос Десса, и Нино вытолкнули на улицу.

Было холодно, свет луны поблек — ночное небо затянули тучи. Нино стало страшно, и он не знал куда идти, и что скрывалось под последними словами Десса. Как он может узнать, где дорога к Дальнему Пастырю? Никто не знает, где живет Дальний Пастырь. И я не знаю, с недоумением думал Нино. Как же он может найти Его?.. Камни больно ранили ноги, дыхание сбивалось, и когда за спиной раздался протяжный вой, Нино побежал. Маска мешала ему, он то и дело натыкался на какие–то столбы и углы, несколько раз падал, поцарапал до крови колени. Вой нарастал и приближался — Нино всегда думал, что это враги так кричат за стенами Поселения. Так говорили старейшины. Так говорил отец. Наверное, враги приблизились к воротам и только он, Нино, может успеть к Дальнему Пастырю, предупредить его, спасти людей… Он попытался закричать, позвать на помощь, объяснить, но вместо этого издавал какой–то сдавленный клекот — шерсть маски мешала ему. Нино представил сестру, как он лежит на смятой постели и прислушивается к тревожным звукам ночи, сжимает рукой простыню… И тогда он заблеял.

Александрия, 26 августа 2003 г.