Истории, нашёптанные Севером (сборник) - Коллектив авторов Страница 2

В передней пахнет так сильно, что щиплет нос и глаза. Не мой воздух, не для моих органов чувств. Я отвел домой Юна-Эрика, больше мне у этих людей делать нечего. Одежда Эйи медленно падает на пол, потеряв опору тела.

Обезлюдев, двор становится неузнаваемым. С мотоцикла Эйи падает гравий, выхлопная труба потрескивает. Чистыми остались только ручки и небольшое пятно на сиденье. Беру велосипед, выхожу на дорогу. Детское кресло, в котором я привез сюда Юна-Эрика, дребезжит на стыках асфальта. Оглядываюсь: за мной бежит пара бродячих собак, останавливаются, садятся, смотрят мне вслед, разворачиваются и трусят обратно.

Съезжаю с горы, на перекрестке кто-то едет мне навстречу, и метров за сто я понимаю, что это Айлу. Он полулежит на руле, вихляет, подъезжает поближе ко мне и поднимает левую руку в приветственном жесте. Он уже скрылся из виду, а запах и звук остаются. Он местный, и та близость, которую я только что ощущал с его девушкой, сменяется явным ощущением собственной чужеродности. Мы с ним особенно-то и незнакомы, все, что я о нем знаю, мне рассказал Юн-Эрик. Когда Айлу проезжает мимо меня, я вдруг четко понимаю, что они с Эйей вместе, что у них будет ребенок.

Въезжаю в деревню. Пытаюсь представить себе завтрашний день.

Времени половина четвертого, через три часа мне открывать садик, но у меня нет сил войти в дом и поспать, поэтому я ложусь прямо на газон на лужайке перед домом, прикрываю лицо рукой, комары кусают меня за ушами, в лоб, затылок, по линии роста волос. Они залетают в рукава, чтобы наесться, а потом, сытые, выбираются наружу. Пение птиц сменяется солнцем. «Тебе бы уже пойти, Оскар», — шепчу я себе. Через три недели лето закончится, и я уеду отсюда домой. Лежу на спине, подложив руки под голову, слегка подергиваюсь, чувствуя, как по мне ползают комары. Что ж, я по крайней мере съедобный. Начинает болеть голова, потому что я уже довольно долго пытаюсь воспроизвести мимику Эйи, но мое лицо для такого дела не подходит.

— Оскар?! С тобой все в порядке?

Альва вышла гулять с собакой и увидела меня на газоне. Зрелище, конечно, жуткое. С трудом привстаю, щурясь от солнца. Мне хоть немножко удалось поспать?

— Что, дверь захлопнулась, а ключ в доме остался?

— Да нет, просто вчера подвозил домой Юна-Эрика, у него семья оленят клеймила, вернулись поздно. Задержался, пока то да се, приехал, уже сил не было идти ложиться. Со мной все в порядке.

— Силы-то есть работать?

— Ну так, на исходе…

— Смотри, ты нам нужен живым, чтоб и на следующее лето приехал! Береги себя.

С трудом поднимаюсь на ноги и вхожу в дом через заднюю дверь, которая приоткрыта со вчерашнего дня. Оглядываюсь: грязных следов нет — так, немного песка да травы. Бреюсь, чищу зубы, причесываюсь. Стараюсь не смотреть в глаза своему отражению, хочу, чтобы со мной подольше остался взгляд Эйи. Наверное, мне ее лучше не видеть. А воспоминания о ней я смогу взять с собой, когда встречу человека, который захочет быть увиденным так, как сегодня ночью увидел ее я. Больше я сюда не вернусь. Это мое последнее лето в Аммарнэсе. Дедушкины рассказы о проведенном здесь детстве, вынужденные поездки сюда с папой на рыбалку, годы работы в садике, одинокие прогулки в горах по выходным. Я никогда не чувствовал себя здесь как дома, сколько бы жители деревни ни говорили, как они меня ценят. Сегодня я буду рядом с другими детьми. Не так уж все и плохо, если задуматься.

Мы с тремя детишками полдничаем во дворе около кострища, и тут за оградой останавливается мотоцикл. Из-за угла выходит Айлу с Юном-Эриком на руках, настроение у него явно паршивое, а мальчик совсем на грани, щеки в красных пятнах. Наревелся так, что уже ничего не соображает, только смотрит пустым взглядом в никуда.

— По-моему, у нас тут кто-то хочет с тобой поговорить.

Встаю со скамейки, но не пытаюсь взять мальчика, пока он сам не потянется ко мне. Айлу одет в холщовые брюки, местами протертые почти до дыр, и фланелевую рубашку с закатанными рукавами — жилистые руки, держащие малыша, все испещрены комариными укусами и шрамами, грязь местами так въелась, что больше напоминает татуировку. Лоб весь в морщинах, даже когда лицо спокойно. От него как всегда сильно пахнет костром и смоляным маслом.

— Скажешь чего или как, Юн-Эрик? Говори, или поедем обратно домой, — продолжает он, не давая мальчику времени открыть рот. — Ты хотел, чтобы Оскар забрал тебя к себе домой в Люкселе?

Я беру Юна-Эрика, ставлю его на землю, а сам присаживаюсь на корточки чуть поодаль. Он жмется к ногам Айлу, не выпускает его руку, но смотрит на меня, так крепко сжимая зубы, что аж губы белеют. Почему он вообще такое сказал? Он же совсем недавно так скучал по Эйе, что с ним было почти невозможно разговаривать. Да и к ее парню вон как жмется. Юн-Эрик поворачивается к детям, которые стоят за моей спиной и жуют gáhkkuo (гаккуо)[1], — проверяет, не будут ли его дразнить за то, что он плакса. Ко мне незаметно пробралась Майвур и тянет ручки, чтобы я взял ее.

Мы долго стоим и пытаемся найти выход чувствам малыша, которых как будто бы нет. Дети засовывают пальцы в рот, мы, взрослые, для них — словно стволы деревьев, пытаемся улыбаться друг другу. Юн-Эрик успокаивается, ковыряет ногами землю, осматривается по сторонам, и Айлу чувствует, что наступает подходящий момент уходить. Он забирает мальчика с собой, кивает мне на прощание, и мы расстаемся. За домом раздается мотор мотоцикла, и они исчезают из виду.

Майвур прижимается своим лбом к моему, ее голубые глаза сливаются в один большой глаз. Кладет пальчики на уголки моего рта и тянет вверх. Неужели я правда просто возьму и уеду от всех вас навсегда? Она убегает играть с остальными детьми в låvdagåhtie (ловдаготие). Их звонкие голоса разносятся по округе. Да нет, чего это я: дети наверняка быстро меня забудут.

Ласточки с криками носятся друг за другом, расчерчивая небо. Я провожу пальцами по лицу — пока я еще воспитатель детского сада. Майвур улыбается. Дети постарше садятся рядом со мной и пытаются выяснить, кто прав. Спрашиваю, что случилось, кто что сказал и что на самом деле имел в виду. Стою у входа в гоахти[2], засунув руки в карманы, и, как всегда, ничего не могу сделать, кроме как просто быть рядом. Дети, у которых есть олени, обсуждают оленей.

— А ты до забоя останешься?

— Нет, — качаю головой я, — послезавтра уезжаю домой в Люкселе.

— И что там будешь делать?

— А что посоветуешь?

— Может, учителем станешь у нас в Аммарнэсе?

— Вообще я подумываю пойти учиться работать в лесу, — отвечаю я.

Трое детей хохочут, а Майвур аж падает на землю. И чего я такого смешного сказал?!

Все мои вещи помещаются в две сумки. Посуду, постельное белье и все необходимое мне предоставили вместе с квартирой. Кладу на место тщательно выбитые коврики, запираю дверь и оставляю ключ, где договорились. Сажусь в автобус — там кроме меня только один пассажир. Прикрываю глаза, пока мы едем по деревне, но к горлу все равно подкатывают слезы — резинка натягивается, и я это чувствую.

Не проходит и нескольких минут, как мне звонит Грета. Редкий случай.

— Ты еще тут?

— Проезжаю Наббнэс. Что-то случилось?

— Ах, ты уже уехал… Юн-Эрик убежал, хотела спросить, нет ли у тебя времени помочь нам его искать. Но раз уехал, счастливого пути! Надеюсь, еще как-нибудь соберешься с духом и заглянешь к нам в Аммарнэс!

— Не говорите ерунды, сейчас выйду.

Отстегиваю ремень безопасности, и, хватаясь за спинки кресел, пробираюсь к водителю.

— Господи, да его ж нет всего десять минут, я просто решила, вдруг тебе скучно и нечем заняться! Езжай домой, я сообщу, когда он найдется.

Но мы уже съехали на обочину около Бёртингчерн, и я выхожу на улицу. Крышка багажного отделения с шипением поднимается вверх.