Владимир Сорокин - Лёд Страница 20

Ноги его заплетаются. Он кренится. Скрипит. Трескается. И рушится по частям на укатанный грузовиками снег, как гнилое дерево. Белесое марево глотает грузовик. Сердце стучит:

     пдум

            пдум

                пыдум

И останавливается. Навсегда.

Лапин открыл глаза. Он плакал. Из члена его ползли в воду сгустки спермы. Рука Вики помогала. Ноги Лапина конвульсивно дергались.

– Как сметана густая. – Огромные, мокрые Викины губы зашевелились возле уха Лапина. – Редко ебешься?

Девушка плачет

14.11.

Ресторан «Балаганчик». Трехпрудный пер., д. 10

Полупустой зал ресторана. Николаева вышла из туалета, подошла к столику. За ним сидела и курила Лида: 23 года, стройная фигура модели, обтянутая кожаным комбинезоном, средних размеров грудь, длинная шея, маленькая голова с совсем короткой стрижкой, смазливое лицо.

– Сортир здесь внизу. – Николаева села напротив Лиды. – Неудобно.

– Зато готовят классно, – жевала Лида.

– У них повар – француз. – Николаева разлила красное вино по бокалам. – Так, на чем я остановилась?

– Чин-чин. – Лида подняла бокал. – На голом блондине с голубыми глазами.

– Чин-чин, – чокнулась с ней Николаева.

Они выпили. Николаева взяла маслину, пожевала, сплюнула косточку:

– Да это и не важно даже, голый – не голый. Понимаешь, я ни хера ничего подобного не испытывала, никогда так ничего не вставляло. Я просто… как провалилась… и так сладко в сердце… как-то… как будто… не знаю… словно… не знаю. Ну как с мамкой в детстве. Я обревелась вся потом. Понимаешь?

– А он тебя точно не трахнул?

– Абсолютно.

Лида покачала головой:

– М-да. Одно из двух: или это наркоманы какие-то, или сатанисты.

– Они мне ничего не вкалывали.

– Но ты же отрубилась, говоришь.

– Да, но нет следов-то! Вены целы.

– Ну, можно и не в вену. У меня был один клиент, он кокаин в жопу вставлял себе. И торчал. Говорил, что так носовая перегородка не разрушается.

Николаева отрицательно замотала головой:

– Да нет, Лид, это вообще никакие не наркомы. Там что-то другое. У них активы знаешь какие? Фирма серьезная. Это чувствуется.

– Значит, сатанисты. Ты с Бирутей поговори. Ее сатанисты ебали однажды.

– И чего? По-жесткому?

– Да нет, но они ее кровью петушиной так измазали, она потом мылась, мылась…

– Да тут моя кровь брызгала, не петушиная.

Лида потушила окурок:

– Ну, вот это я чего-то понять не могу.

– Я тоже.

– Аль, а ты бухой не была?

– Что ты!

– М-да… А вот с сердцем, ты говоришь… ну… чувство острое. Это как если влюбишься в кого-то?

– Сильнее… это… черт его знает как объяснить… ну… когда кого-то очень жалеешь и он очень родной. Уж такой родной, такой родной, что готов все отдать ему, все, ну… ну… это…

Николаева всхлипнула. Губы ее задрожали. И вдруг она разрыдалась легко и сильно, словно ее вырвало. Рыдания обрушились на нее.

Лида схватила ее за плечи:

– Аль, котя моя, успокойся…

Но Николаева рыдала сильней и сильней.

Редкие посетители ресторана смотрели на нее. Голова ее тряслась. Она вцепилась пальцами в рот, стала сползать со стула.

– Алечка, Аля! – поддерживала ее Лида.

Тело Николаевой корчилось и содрогалось. Лицо побагровело. Подошел официант.

Рыдания рвались изо рта Николаевой вместе со слюной, она трясла головой, слезы летели в стороны. Она бессильно сползла на пол. Лида склонилась, стала шлепать ее по щекам. Потом глотнула из бутылки с минеральной водой, прыснула на уродливо-розовое лицо с искаженными чертами.

Николаева рыдала. До хрипа. До икоты. Выгибалась на полу, трясясь как эпилептик.

– Господи, что с ней? – испуганно держала ее Лида.

– Нашатыря дайте! – громко посоветовал полноватый мужчина. – Истерика типичная.

Официант склонился, стал гладить Николаеву. Она яростно выпустила газы. Зарыдала с новой силой.

Подошла женщина:

– У нее что-то случилось?

– С ней плохо обошлись, – испуганно смотрела Лида. – Ужас! Я никогда ее такой не видела… Аль, котя… ну, Аль! Ой, давайте врача вызовем!

Женщина достала мобильный. Набрала 03:

– А что сказать-то?

– Какая разница! – замахала рукой Лида. – Не могу это видеть!

– Ну… надо же сказать что-то…

– Скажите просто… – Официант озабоченно пожевал маленькими губами. – Девушка плачет.

Бубновые

21.40.

Пустырь в районе проезда Карамзина.

Серебристая «Ауди-А8» стояла с погашенными фарами. В кабине: Дато, Володя Солома и Лом. С проезжей части свернул темно-синий внедорожник «Линкольн-Навигатор». Подъехал. Остановился в двадцати метрах. Из него вышли Уранов и Фроп. В руке Уранова был кейс.

Дато, Солома и Лом вылезли из машины. Дато поднял руку. Уранов ответно поднял свою. Уранов и Фроп подошли к Дато.

– Здравствуй, дорогой. – Дато протянул короткую руку с пухлыми пальцами.

– Здравствуй, Дато. – Уранов протянул свою, длинную и худую.

Они обменялись коротким рукопожатием.

– В чем причина задержки? – спросил Уранов. – Есть проблемы?

– Была одна проблема, дорогой. Но мы ее устранили. Теперь все в порядке.

– Что-то с доставкой?

– Да нет. Внутренние дела.

Уранов кивнул. Оглянулся по сторонам:

– Ну что, потрогаем?

– Трогай, дорогой.

Уранов поднял руку. Фроп открыл заднюю дверь джипа. Из машины вышла Мэр. Подошла к машине Дато.

Лом открыл багажник. В нем лежал кофр-холодильник. Лом открыл его. В кофре поблескивал лед.

Мэр сняла с рук перчатки синей кожи, убрала их в карман. Постояла, глядя на лед. Потом положила на него руки. Глаза ее закрылись.

Все замерли.

Прошло 2 минуты 16 секунд.

Губы Мэр раскрылись. Изо рта вместе с выдохом вырвался стон. Она сняла руки со льда и прижала к своим заалевшим щекам:

– Норма.

Мужчины облегченно зашевелились. Уранов передал Дато кейс. Дато открыл, глянул на пачки долларов. Кивнул, закрыл. Мэр повернулась и пошла к своей машине. Лом закрыл кофр, вынул из багажника, передал Фроп. Фроп понес его к машине. Лом захлопнул багажник.

– Когда следующую? – спросил Дато.

– Недели через две. Я позвоню. – Уранов сунул руки в карманы бежевого плаща.

– Хорошо, дорогой.

Уранов стремительно пожал ему руку, повернулся, широко зашагал к машине.

Дато, Лом и Солома уселись в свою машину.

– Пересчитай. – Дато передал кейс Соломе. Тот открыл, стал считать деньги.

Внедорожник резко развернулся и уехал.

Лом проводил его долгим взглядом:

– Все-таки не врублюсь я, Дато.

– Чего? – закурил Дато.

– Ну, блондины эти… чего это за лед?

– Какое твое дело? Товар сдал – и все. Поехали.

Лом завел машину, вырулил на шоссе:

– Да это понятно. А чего, нельзя им другой лед подсунуть? А то, бля, жалко. Кусок льда какой-то и такой крутняк вокруг: лед, лед, лед. А что за лед? Никто не знает. Да еще сто штук стоит. Пиздец какой-то.

– Я и не хочу знать, – выпустил дым Дато. – Каждый дрочит, как он хочет. Главное, что он не радиоактивный. И не токсичный.

– А ты проверял?

– А как же.

– Тогда тем более – подложить можно куклу. Чего – заморозим два ведра воды. И пиздец! – хохотнул Лом.

– Зеленый ты. Хоть и парился, – зевнул Дато.

– Им уже подкладывали, – пробормотал Солома, считая доллары.

– Кто? – спросил Лом.

– Вовик Шатурский. А потом его нашли. На помойке, блядь. С перерезанным горлом.

– Бля! – удивился Лом. – Так это… погоди! Он что, и лед возил тоже?

– Возил. До нас с Гасаном. Они с Жориком вместе и возили.

– А теперь вместе подземным бизнесом занимаются. – Солома захлопнул кейс, передал Дато.

– В акционерном обществе «Мать сыра земля». Слыхал про такое? – улыбался Дато. – Перспективная контора. Хочешь, телефончик дам?

Дато с Соломой засмеялись.

– Бля, – удивленно качал головой Лом, не отрываясь от дороги. – А я думал, Вовика пиковые загнули.

– Нет, братан, – положив кейс на колени, Дато забарабанил по нему короткими пальцами, – это не пиковые. Это бубновые.

– А как же? А это… Дато, скажи, а вот этот лед, он вообще… – продолжал Лом.

Дато перебил:

– Какой, блядь, лед! О чем ты со мной трешь, пацан? Лед! Пиковые! Жорик! У меня более серьезные вещи в башке!

– Чего такое? – притих Лом. – Мэрия опять, что ли?

– Какая, блядь, мэрия!

– Шишка опять нагадил?

– Какой, на хуй, Шишка!

– С Тарасом, значит?

– Ка-а-а-акой, блядь, Тарас?! – гневно выкатил глаза Дато. – Детское питание, еб твою мать! Вот, блядь, самая важная вещь на свете!