Ирина Муравьева - Веселые ребята Страница 20

— Наташа, — заикаясь, забормотала Марь Иванна, — а ить это из тебя дитя идеть… Больше-то некому…

— Кто идеть? — шепотом повторила Стеллочка. — Что ты сказала? Кто из нее идеть?

— Не говори! — сквозь плач прокричала изувеченная Чернецкая. — Ой, не говори только никому!

Марь Иванна упала на колени перед кроватью и затряслась. Крови становилось все больше и больше.

— «Скорую», — медленно и страшно сказала Стеллочка, — скорее «Скорую»! Она же умрет!

Она откинула ладонью только что начесанные волосы, изуродовала красиво напудренный лоб ярко-красными пятнами и закричала в телефонную трубку:

— «Скорая»? У меня дочка истекает кровью!

— Чужих, — простонала Марь Иванна, подняв на нее с полу сплиссированное ужасом лицо. — Не надо чужих-то… позор… Звони отцу… Леониду звони, пусть спасает…

Гинеколог Чернецкий, бросив на полпути неизвестного младенца, которому собирался помочь вылезти на свет с помощью кесарева сечения, ворвался в свой жаркий, запорошенный тополиным снегом дом в чем был — зеленом халате, зеленом колпаке, зеленых чехлах на ботинках и в маске. Маленькая Чернецкая еще разобрала сквозь тошнотворную слабость, которая словно запеленала ее так, что не хотелось ни говорить, ни двигаться, — она разобрала, что у ее постели находятся мать с отцом, хотя они были мало похожи на себя. Над материнской головой дыбом стояли поднявшиеся в потолок окровавленные волосы, под глазами чернели синяки от размазавшейся туши, она беззвучно шевелила губами, словно молилась или, может быть, просто хотела пить. Отец, почему-то забывший снять с себя маску, мало походил на человеческое существо: это зеленое, в которое он был плотно завернут, собравшись гигиенично помочь вылезти на свет незнакомому младенцу, делало его похожим на водяного из мультфильма. Но все-таки это были они, и маленькая Чернецкая сквозь тошноту и слабость протянула к ним свои серебристые ноготки, угасающий взгляд ее поймал распростертую на полу Марь Иванну, и, прежде чем окончательно отключиться, она изо всей силы погрозила ей своим побледневшим и осунувшимся пальцем:

— Ничего никому не рассказывай! Слышишь?

Через пять минут — в самом разгаре радостного дня, когда шоколадного цвета молодые девушки уже раскинулись на махровых полотенцах вдоль мутной от мазута и пестрой от оберток Москвы-реки с целью загара и привлечения к себе мужского внимания, — из дома 18 дробь 2 по Неопалимовскому переулку двое здоровенных мужиков в белых халатах вынесли носилки, на которых лежала кудрявая, тремя одеялами накрытая Наталья Чернецкая, и запихнули их в машину «Скорой помощи». Следом за носилками в эту же машину влезла ее мать Стеллочка с мужем своим, гинекологом Чернецким, так и не снявшим маски. Марь Иванну они с собой в машину не взяли, прямо перед ее носом захлопнули дверцу, и страшно было лицо брошенной на тротуаре несчастной, может случиться, что и в смерти любимой Наташечки своей виноватой старухи.

Когда маленькая Чернецкая очнулась после наркоза, рядом с ней никого не было, кроме одинокого ангела в золотых кудрях. Ангел немножко, как показалось маленькой Чернецкой, возвышался над полом, как и полагается ангелу, слегка парил над ним и то ли играл на лютне, то ли еще что-то делал, но только руки его двигались медленно и методично, а склоненная голова с маленькой белоснежной шапочкой на затылке была повернута профилем к Чернецкой, и она с удивлением узнала знакомые черты, потому что много раз видела их на картинке с подписью: «Ангел уносит душу Тамары в рай». Картинка была на шестой странице второго тома полного собрания сочинений Лермонтова в двух томах, принадлежащего деду Чернецкой, отцу ее родного отца, гинеколога.

«Вот и пусть, — удовлетворенно подумала Чернецкая и, шевельнув горячей своей ногой, почувствовала боль в низу живота, — пусть теперь за мной все ухаживают…»

Сквозь приятный, слегка желтоватый туман она вспомнила, что был Орлов и она каждый день целовалась с ним, обнималась и все вообще в глубоком лесу, вспомнила, что у нее ничего не началось и тогда Марь Иванна повела ее к какой-то… как ее… с козлами и распухшим ртом, которым она все время хохотала… Еще был мешочек, голубой, с синими цветочками, и в нем лежала толченая трава… Эту траву… глот, глот… Да, так старуха велела: глот, глот… От обиды на старуху и Марь Иванну глаза у маленькой Чернецкой налились слезами, и она тихонечко всхлипнула. Ангел повернул к ней все свое круглое безмятежное лицо.

— Проснулась? — звонко спросил ангел. — Живот болит?

— Где я? — пробормотала Чернецкая, силясь разобрать, где кончается золото ангельских волос и начинается что-то другое, черное, но с золотом в середине. — Куда меня привезли?

— Ты у нас, — так же звонко ответил ей ангел. — У отца своего, у папки.

— Я что, в больнице? — спросила Чернецкая и поняла, что черным было дерево за окном, а золотым — солнце, горящее сквозь его листву. — А вы кто?

— Я? — загадочно и неторопливо усмехнулся ангел. — Я вообще-то санитарка, но учусь на медсестру. Зоя Николавна. Вот кто я. — И поджал, как показалось Чернецкой, розовые губы свои так, словно разозлился.

— А где папа? — спросила Чернецкая.

— Сейчас позову, — откликнулся ангел и, положив на столик рядом с Чернецкой ворох бинтов, которые он, оказывается, разматывал, перелетел к двери, отворил ее и исчез.

Бедная Чернецкая закрыла глаза.

«Ни за что не скажу им, что это я была беременная, — сообразила она. — Пусть думают что угодно…»

— Проснулась она, проснулась, — зашептал ангельский голос над кроватью. — Ты с ней сам заговори…

К кому это было обращено, Чернецкая не поняла. Не к отцу же ее, заведующему отделением! Но вслед за ангельским голосом раздалось сердитое покашливание именно ее отца, которое ни с чем на свете нельзя было перепутать.

— Наташа! — строго и испуганно произнес отец. Чернецкая приподняла загнутые в уголках ресницы.

— Вот, — дрогнувшим голосом сказал гинеколог Чернецкий, — мы сумели спасти тебя. По счастью, ты не успела уехать на дачу, потому что если бы кровотечение открылось там, за городом… — Он шумно сглотнул слюну. — Страшно подумать, что могло бы случиться…

Он снова шумно сглотнул.

— Я сейчас разбужу маму, она заснула у меня в кабинете, очень нервничала, пока шла операция, и я хотел бы, чтобы ты определенно и честно рассказала маме, каким образом ты дошла до такой… — Гинеколог беспомощно закашлял. — Как ты забеременела в четырнадцать лет и от кого. — Он сморщился от стыда. — Как все это, в общем, происходило.

Чернецкая помертвела.

— Ничего я не беременна, — пробормотала она и всхлипнула. — Что ты, папа… Можно я еще посплю?

— Пусть поспит, — шепнул золотоволосый ангел, санитарка. — Наркоз не отошел.

— Да, — с мукой в голосе согласился Чернецкий, — пусть спит.

Дочь его закрыла глаза и сделала вид, что заснула. На самом деле она, разумеется, притворилась и совершенно неожиданно разглядела сквозь ресницы, как Зоя Николавна, тонкая, как иголка у шприца, резким движением откинула назад золотистые локоны и вдруг впилась всем своим ангельским тельцем в солидного гинеколога Чернецкого. Он было отпрянул. Чернецкая заметила, как отец сделал торопливое движение прочь от Зои Николавны, но та была настырна, не позволила ему от себя отодвинуться и прилепилась к заведующему отделением еще крепче.

— Сумасшедшая, — хрипнул он, — ты что, не понимаешь, что я тут чуть с ума не сошел…

— Да ведь все обошлось, — прошелестел ангел, — дай я хоть разок поцелую…

И она, как искрами, осыпала гинеколога поцелуями. Обеими руками он быстро схватил ее золотоволосую голову и прижал свои губы к ее губам. Сколько длился поцелуй, отвратительный для едва отошедшей от наркоза дочери, трудно сказать, но, во всяком случае, Зоя Николавна не сразу отпустила заведующего и еще успела напеть ему в ухо, что она его любит, любит, любит, потому что он такой зайчик.

«Оспо-о-ди-и-и!» — заорала бы Марь Иванна, случись ей это услышать.

— Зоя, я тебя прошу, — отдирая от себя влюбленную девушку, сказал заведующий отделением. — Я прошу: без глупостей. Сейчас сюда придет она, — гинеколог беспомощно сморщился, — и я бы не хотел, чтобы ты…

Ангел опустил голову, и маленькая, притворившаяся спящей Чернецкая услышала заупрямившийся скрип капроновых чулок.

— Поговорим завтра, — сказал отец, вышел и через две минуты вернулся вместе с разлохмаченной матерью Стеллочкой.

— Наташа, — ахнула Стеллочка, дотронувшись до горячего лба маленькой Чернецкой, — ты спишь?

— Как вы думаете, что она еще может делать? — язвительно спросила санитарка Зоя Николавна. — Она тут у вас десять литров крови потеряла!

Стеллочка пошатнулась.

— Потому что за детьми смотреть надо, — посоветовала дерзкая санитарка, — не все на домработницу спихивать!