Михаил Веллер - Легенды разных перекрестков (сборник) Страница 20

Пока прождешь вызванной милиции, э. А внизу шлепал себе с дежурства милиционерик. Ему замахали, призвали. Прибегает наверх.

Из-за двери – радиопьеса ужасов на полную громкость! Он грохочет кулаком, сапогом: милиция! А ни фига. Помогите!!!

Вышибли с соседями дверь. Дух ханыжный, в пустых стенах бутылки катаются. И посреди композиции артист Каморный, опухший вампир с парикмахерской бритвой: Иван Грозный убивает свою дочь. А-а, рычит безумно, бабу в обхват – и лезвие к горлу! Еще шаг! и катайте голову. Кровь показывается на шее.

Ай, ой. Ситуация требует мгновенных действий. И милиционер действует: дергает пистолет и первым же выстрелом в упор очень удачно засаживает бабе в бедро. Их на службе мало тренируют на снайперскую стрельбу при скоротечных контактах. Опыта нет: у него все трясется от зубов до колен.

Девица оседает, милиционер укрепляет шпалер двумя руками – шар-рах артисту Каморному да посередь лба. Тот, естественно, бритву выпустил и сам лег. Порядок восстановлен.

Соседи протолкнули воздух, ахнули, охнули. Все тихо.

Блюститель порядка осознал остекленело, соотнес картину с инструкцией и выпалил третий в потолок. В качестве предшествующего предупредительного выстрела.

Едет милиция, едет скорая: Бородино! Девица лежит на стеклотаре, стоны испускает. В бедре у нее дыра, на шее порез, под глазом синяк. Артист Каморный лежит смирно. Бритва в крови, из пистолета дымок, у народа глаза по чайнику.

Девице – повязка и шина, перебита бедренная кость, артисту Каморному – вызывается транспорт везти в морг, участники и свидетели – приступаем к даче показаний. Фельдшер милиционеру: благодарим за отличную стрельбу. Милиционер – мрачно ему: у меня еще пять в обойме. Профессиональный юмор.

Соседи за милиционера горой. Радуются, что отмучились; задоставал их артист Каморный своим талантом.

На похоронах народу была куча. От театра, от кино, венки, речи: скорбь. Девки милицию проклинали.

Того парня еле потом оправдали. Упорно дознавались о порядке выстрелов и меткости попаданий. Еле соседи отовраться помогли.

БЫТОВАЯ ТРАВМА

Вот лето, воскресенье, позднее утро. Мама с папой сына отправили в пионерский лагерь – расслабляются вдвоем душой и телом. Она на кухне завтрак готовит, огурчики режет, он в комнате пол натирает – обычная однокомнатная квартира. Одинцовский проспект, верхний этаж, окна настежь распахнуты. Внизу озеро блестит, народ загорает. А жара стра-ашная стояла. И они как встали, так голые и ходят. Еще вполне нестарые, наслаждаются свободой.

Трет он паркет, потеет, мышцами поигрывает, а пиво в холодильничке, вода в ванной, жена голая на кухне, – музыка играет.

А под окном тихо сидел их сиамский кот. Балдел от духоты, сквознячок ловил.

Ну, а поскольку муж голый, все его хозяйство в такт движению соответственно раскачивается. И кот сонным прищуром это движение лениво следит…

Сиамские кошки вообще игривые. У них повышенно выражен охотничий инстинкт.

Муж, маша щеткой на ноге и своим прочим, придвигается ближе, ближе, кот посмотрел, посмотрел, неприметно собрался – и прыг на игрушку! Когтем цоп! – поймал.

Муж от неожиданности и боли дернулся, поскользнулся голой пяткой на натертом паркете, на каплях пота, щетка с другой ногой вперед вылетела – и он с маху затылком да об пол: бу-бух!

Жена слышит из кухни – стук.

– Саша, что там у тебя?

Никакого ответа.

– Сашенька, – зовет, – что там у тебя упало?

Что упало. Ага; Железный Феликс споткнулся. Полная тишина. А когда, надо заметить, человек так навзничь башкой падает – звук деревянный, глухой, как чурка.

Пошла она посмотреть. Лежит он, в лице ни кровинки, глаза на лоб закатились. «Господи! что случилось!..»

Кратковременный рауш. Вырубился. Затылком-то тяпнуться.

Кот на шкаф взлетел, смотрит сверху круглыми глазами – тоже испугался.

Ах, ох, да что делать; вызывает скорую, брызжет водой, сует нашатырь. А кот следит, как у нее груди болтаются…

К приезду он кое-как оклемался: зеленый, в холодном поту, тошнота и головокружение; классическая картина сотрясения мозга. Ну что – надо госпитализировать.

Заполняет врач карточку, как да что, а жена излагает детали в трагической тональности: ведь не чужой предмет пострадал.

В новые лифты носилки, известно, не лезут, и тащат они его сверху вручную. И как глянут они на страдальческую рожу пострадавшего, представят ситуацию, вообразят себе в лицах эту паркетную корриду с размахиванием гениталиями и охотником-котом, так их хохот и разбирает. Медбрат икает. Врач вздрагивает. И нападает на них дикий гогот, истеричное грохотанье, и оступается врач мимо ступеньки, и они вываливают к черту больного на лестницу. И он ломает руку.

Тут медики просто подыхают от хохота. Они хватаются за перила, перегибаются пополам, прижимают животы и стонут без сил. Потом, взрываясь приступами идиотского непроизвольного смеха, накладывают ему шину и тащат лечить дальше.

По дороге рассказали шоферу и чуть не въехали в столб. А уж в приемном был просто праздник души, просили повторить на бис.

Сотрясение небольшое оказалось, но уж в гипсе он походил.

ПАДЕНИЕ С ВЫСОТЫ

Девочке было семнадцать лет, и у нее первая любовь. А кругом весна, все трепещет, цветет и распускается. Белые ночи: крылья мостов и романтические мечты и клятвы.

А он, как водится, подлец. Он ее обманывает, он ее бросает.

Столкновение неземного чувства с низменной реальностью вообще болезненно. Цветок сорван, крылья поломаны, идеал поруган. Где же обещанное счастье: жить незачем.

И следуя стезей своей великой трагической любви, это бедное юное создание решает покончить счеты с проклятой жизнью. Обычная, к прискорбию, история.

Но технические детали всегда связаны с неудобствами в проработке. Стреляться нечем, ядов нет, резать вены неприятно и спасти могут, вешаться неэстетично – мерзкое это зрелище.

И вот, когда дома никого нет, она одевается как при первом свидании, выпивает бокал вина, оставляет предсмертную записку, и – распахивает окно…

И, прижимая к груди его фотографию, бросается вниз.

Шестой этаж!

Там внизу бабушка в булочную за хлебцем шла. Так она даже охнуть не успела. Перелом шейных позвонков. Голова буквально меж ребер всунулась, как у черепахи. Сходила за хлебцем.

Под ноги смотрела, вот и дошаркалась. Как эта сторона улицы перестала быть наиболее опасна при артобстреле, так она сверху напасти и не ждала. Ветеран блокады.

А девица с бабушки свалилась на газон. Всех повреждений – перелом ключицы. Даже сотрясения не получила – организм молодой, упругий. Своими ногами в скорую села.

Вот такой закон природы: влюбляются одни, а отдуваются другие. Но надо ж смотреть, куда ты падаешь! Тут бутылку в форточку выкинут, и то вечно кому-нибудь по кумполу угодят, а то – шестьдесят кило в свободном полете; оружие возмездия. Романтики…

ШОК

Пятый дивизион Ленинградской милиции был не самый боевой. Он специализировался по охране кладбищ и памятников. Покойники же, равно как и памятники им, народ в принципе спокойный и к бесчинствам не склонный. По пустякам не беспокоят, и взяток не дают. Поэтому милиционеры скучали.

Подхалтуривали слегка, конечно. Цветы с могил продавали, реже – могильные плиты в новое владение. И тихой их службе коллеги завидовали: вечная тишина, свежий воздух, от выпивки никто не отвлекает.

Особенно завидовали дежурящим на Пискаревском кладбище. Там один сержант очень хороший промысел сообразил. Вечером, после закрытия мемориала, идет он к скорбящей Матери-Родине, снимает сапоги, снимает штаны, берет сачок и лезет в фонтан перед ней. И тщательно тралит. А в тот фонтан интуристы весь день кидают на прощание монеты. Глупый обычай, но прибыльный. Ефрейтор на атасе стоит, рядовой горсти мелочи в мешочки пересыпает. Потом брат рядового, летчик на линии Ленинград-Хельсинки, летит с портфелем рассортированной валюты (экипажи-то не досматривают) и закупает на все колготки. Жена ефрейтора, продавщица, продает их мимо кассы. Прибыль поровну. Такой сквозной бригадный подряд. Быть сержанту генералом!

Процедура отработана. После ловли рядовой бежит за водкой, они в дежурке принимают, согреваются и скрупулезно считают в кучки: финмарки, бундесмарки, пятисотлировики и полудоллары. Выпьют, закурят, и считают. Очень были службой довольны.

Только сортира в дежурке не предусмотрено. А в общественный – ночью под дождиком – далеко и неохота. А тут сержанту в полночь приспичило по-большому.

Вышел он: темь глухая, дождь шуршит; зашагнул в какую-то могильную чащу, присел, полы шинели на голову – Господи, помоги мне удачно отбомбиться. Употребил по назначению газетку «На страже Родины» – а встать не может.

Он дергается, а его сзади с нечеловеческой силой тянут вниз. И тут где-то далеко за кладбищем часы бьют двенадцать ударов…