Эльмира Нетесова - Колымское эхо Страница 20

Мужики, поужинав, ложились спать. За ок­ном свирепствовала пурга. Она гудела в трубе, била по окнам жесткими крыльями, шуршала по окнам, словно просилась в дом погреться.

—    Варя, у меня к тебе огромная просьба! Выручи! Ну, не мотаться мне сюда до самой смерти. Присмотри за могильником. Я тебе за это платить буду. Нынче приехать на Колыму недешево. Времени уходит много и кучу здоровья оставляешь здесь. Возраст уже не тот, чтоб каждый год такие перелеты делать. Силы уже не те. Выручай, голубушка, в долгу не останусь...

—        О чем ты, Аслан? Какие деньги? Мы с торбой не на базаре. Езжай спокойно, догляжу и ваши могилы. Уж как смогу, но не оставлю запущенными. Здесь все одинаковы. Конечно, постараюсь держать в порядке, не обидишься. И не беспокойся. Твои тут не останутся сирота­ми,— ответила баба тихо.

Варя вслушивалась в голос пурги. Она не лю- |>ила ее воя, плача, рыданий. Знала, зимняя пурга всегда надолго.

—        Я когда в другой раз приеду, привезу тебе отросток грецкого ореха и инжира.

—        Зачем? Они не приживутся, померзнут.

—        А ты их дома, в кадушке посади.

—        Не надо, я не люблю растить цветы в неволе. Пусть хоть они не ругают Колыму. Здесь петом растут яркие цветы. Пусть их немного, но они свои. Красивые и стойкие, как люди. Холо­дов и дождей не боятся. На всех могилах цве-

тут, без человечьего согласия все погосты укра­шают. Пусть коротко живут, как невольники, зато таз от них не оторвать. Многие их семена до­мой увозят, на память. Говорят, что приживают­ся и цветут.

Аслан ничего не ответил, тяжело вздохнул:

—         В свое время я хотел перевести своих на Кавказ, похоронить в горах, на родине. Но опоз­дал. Да и бабуля отговорила. Теперь жалею, что послушал ее. Теперь бы не переживал.

—        Знаешь, Аслан, бабуля и я родились далеко отсюда, в тихой русской деревне. Когда-то там жило много людей. Был колхоз. А теперь никого. С десяток стариков. Остальные дома брошены, заколочены, даже смотреть больно. Погост зарос так, что не крестов, не памятников не видно. Но это не значит, что заросла и па­мять. Людей помнят и на Радуницу приезжают и навещают всех. Главное, что в душе каждого живут наши родственники. И никуда нам от них не деться. Ведь мы их корни.

—        Все так. Но каждая птица должна в своем гнезде жить,— отозвался человек.

—        Ты неправ. Вспомни Сталина, где он по­хоронен? Многие ли теперь его вспоминают?

—        Что мне он? Моей семье он принес горе...

—        А только ли твоей? Нет в мире кладбища больше, чем Колыма. Сколько здесь полегло, ни счесть. Хотя в каждой смерти его вина. Но они здесь, а он в Москве...

—         Какой страшный здесь ветер и голос у пур­ги. То воет, то плачет, как человек стонет,— ска­зал Аслан.

—         Покойники злятся. Люди говорят, что это забытые мертвецы кричат, кого давно не на­вещают и забыли. Не знаю, правда ли, но зимою здесь тяжело. У колымской пурги свой голос. Так похожий на живой. Веришь, в пургу сюда даже волки не приходят. Будто боятся. Я голову под подушку прячу. Но и там доста­ют голоса, хватают за самую душу,— отозва­лась Варя.

—        Я был тут и летом. Поверь, ветры такие же, тоже со слезами. Ночью спать невозможно.

—        А ты представь свои горы...

—        Они здесь не снятся.

—        Тогда о своих думай. О дочках, о бабуле.

—        Я и в этот раз приехал бы летом, но не получается. А и убили моих зимой.

—        Откуда знаешь? — удивилась Варя.

—        Последняя запись в отцовской записной книжке — зимняя. Да и чекисты признали, гля­нули документы и не стали скрывать. К чему, столько лет прошло. Даже Игорь не умолчал. Вот и получилось, что приехал на круглую дату. Она всегда горькая,— признал Аслан.

—        Зима или лето унесли жизнь, вспоминать все­гда больно. Они ушли, а мы все плачем и не можем забыть каждый своего. И только своя смерть ус­покоит. Потому что снова встретимся с родными.

—        Ты в это веришь? — удивился Аслан.

—        А как же, иное исключено! — подтверди­ла Варя.

И вдруг забеспокоился Султан. Он подско­чил к двери, зарычал, оглянулся на Варю. В две­ри послышался стук, потом кто-то забарабанил в окно, кто-то что-то кричал, но из-за воя пурги ни одного слова не понять.

—         Кого черти принесли на ночь глядя? — не­довольно буркнула хозяйка и пошла открывать дверь.

—        Варюха, выручай! Дай нам на двоих с Нас­тей буханку хлеба. Машина не приехала. Мо­жет, водила кувыркнулся, а может и вовсе не поехал. Не захотел по пурге рисковать. А у нас с нею, ну, ни корки. К Феде ходили, так ни суха­рика нет. Тоже на машину понадеялся. И все в дураках остались,— просила баба.

—        Ты проходи, не студи избу. Мне дрова с неба не валятся!

—        Ой, да у тебя полно гостей, а тут меня черти принесли.

—         Возьми вот буханку! Ешьте на здоровье!

—        А как ты обойдёшься?

—        Ничего! Хватит и нам!

—        Это же трое мужиков! Батюшки, чем их теперь кормить?

—        На одном хлебе не держу людей. Они все на могилы приехали.

—        А к нам иначе не появляются.

—        Едино мимо пойдешь, передай хлеба и Феде! Спасибо ему от меня. Он знает за что!

—        Варюха, если тесно, давай одного иль дво­их мужиков ко мне. Свободнее будет.

—        Забрала бы ты их всех,— подумала Варя, а вслух ответила:

—        Если хотят, пусть идут. Я не гоню и не держу никого. Конечно, им тесно и на полу хо­лодно.

—        Во! А у меня койки, все в перинах, подуш­ках. Пошли, соколики. Оно и дойти легше и но­чевать удобнее,— уговаривала баба.

—        Вы, мужики, как хотите, а я пойду. Все бока от досок болят. Не могу спать на полу. Не привык. Да еще после болезни всего раз­ламывает. Лежу, как зэк, по команде смирно. Аж язык занемел,— одевался спешно Игорь Павлович.

—       Оно и верно, зачем себя удобств лишать. Переночуй-по человечески,— советовала Варя Бондареву.

Тот уже вскочил в брюки, накинул рубашку, предвкушая уютную постель, торопился.

—        Евменович, пошли вместе,— позвал Игорь.

—        Нет, я не хочу. Вылезать на пургу неохо­та!— отозвался Иванов. Аслан даже не повер­нулся в сторону бабы.

Бондарев юркнул вперед и, подхватив бабу под руку, тут же исчез в темноте.

Александр Евменович едко хихикнул вслед Игорю и вскоре забыл о нем, буркнув вслед:

—        Эта баба тебе мозги прочистит.

Поговорив немного, все трое вскоре уснули.

А утром, чуть свет, выглянула в окно Варя. Пур­га уже заметно ослабла. Она увидела бульдо­зер, расчищавший дорогу, и следом за ним на тросе хлебовозку. Водитель машины отчаянно сигналил, звал людей за хлебом.

Варя сунула ноги в валенки, прихватила ме­шок и санки, накинула шубейку. Следом за нею выскочил Аслан, за ним Султан.

—        Моя помощь нужна? — спросил Иванов.

—        Спи, мы с Варей без тебя обойдемся!

Евменыч блаженно потянулся и вскоре уснул безмятежно. Проснулся от того, что кто-то хлоп­нул дверью. Был уверен, что это Варя с Асла­ном. Это и впрямь оказались они. Принесли целый мешок хлеба и мешок костей от Федора. Султан от запаха дурел. Он ждал, когда получит свое лакомство. Варя хлюпала носом. Расска­зала, что в эту ночь разбились две машины в пути. Их понесло с обледенелой горы. Обе перевернулись. Водители выбрались чудом. Хорошо, что машины не загорелись. Но шофе­ры еле дожили до прихода третьей хлебовозки. Теперь оба в больнице с переломами рук и ног, с обморожениями, еле живые. Состояние у во­дителей критическое. К ним даже родню не пус­кают пока. Но врачи обещают, что оба выживут. Для этого они сделают все.