Арчибальд Кронин - Северный свет Страница 20

— Ну, конечно, до конца! — Голос ее дрожал. — А что будет с Дороти и со мной?

Он посмотрел в сторону и ничего не ответил. Потом сказал совсем другим тоном, словно размышляя вслух:

— Даже если случится самое худшее, я всегда сумею обеспечить вас. — И, помолчав немного, добавил: — Я думал, что моя жена посмотрит на это иначе.

— Твоя жена! Да ты только тогда и вспоминаешь, что я твоя жена, когда тебе что-нибудь от меня нужно. Я весь вечер просидела здесь одна, пока ты любезничал с этим ничтожеством в Слидоне.

Он медленно распрямился, точно не вполне понимая, о чем она говорит, потом вдруг резко поднял голову.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Не притворяйся, будто не понимаешь. Я видела, как она строит тебе глазки, как пожимает тебе руку, когда ты ей что-нибудь даришь, да и вообще, как она вьется вокруг тебя, точно ты самый замечательный человек на свете.

На лице его появилось испуганное выражение, но он быстро сказал:

— Все это глупости, Алиса. И потом — почему бы ей не любить меня… так же как и мне — ее? Она ведь жена нашего сына.

— Значит, ты этого не отрицаешь?

— И не хочу отрицать. Кора мне очень нравится.

— Иными словами, ты любишь ее.

— Да, если тебе так больше нравится. В конце концов она же член нашей семьи.

— Нечего сказать, оправдание! — Алиса с трудом дышала, но остановиться уже не могла. — Ребенок и тот бы все это заметил. Неужели ты не понимаешь, что обманываешь самого себя… что ты с каждым днем все больше и больше запутываешься?

Он с мольбой посмотрел на нее.

— Не будем ссориться, Алиса. У нас и без того хватает забот.

— По-твоему, значит, я ссорюсь, когда отстаиваю свое место в семье и пытаюсь спасти тебя от тебя самого. Я знаю, какими бывают мужчины в твоем возрасте…

— Да как ты можешь говорить такое? — Он весь вспыхнул. — После того как у нас появились дети, ты сама потребовала отдельную комнату, а я всего себя отдал работе… да я никогда ни на одну женщину даже не взглянул. Ты знаешь нравы нашего городка… то, о чем ты говоришь, просто немыслимо.

— Только не для Коры. — Алису начало трясти, она говорила все быстрее и быстрее: — Можешь утверждать, что я отношусь к ней предвзято, что никогда ее не любила, но в ней есть что-то такое… она простая женщина, но я не уверена, что она порядочная женщина. Слишком много в ней чувственности… уж можешь мне поверить: ты же знаешь, что я этого терпеть не могу. Да она любого мужчину опутает, если захочет. И, по-моему, она бы с радостью променяла Дэвида на тебя. Да и ты, не сомневаюсь, в глубине души предпочитаешь ее мне.

Пораженный, Генри раскрыл было рот, но сдержался. Алиса даже испугалась, увидев, как больно она его ранила. Он весь побелел, точно она сказала нечто такое, о чем он ни разу прежде не думал, но что теперь никогда уже не выйдет у него из головы. Алиса вдруг почувствовала, что больше не выдержит. Ей захотелось кричать, она понимала, что сейчас на нее «найдет», и хотела только одного — чтобы это поскорее случилось. Веки у нее задергались, щека задрожала от тика. Она почувствовала, что вся леденеет, и не успела подняться с кресла, как каблуки ее забили дробь по полу.

Генри поспешно пересек комнату и нагнулся над женой.

— Не надо, Алиса, пожалуйста… только не так громко… ты разбудишь Дороти.

— О-о… Генри… Генри…

— Успокойся, Алиса… ты же знаешь, как эти припадки плохо отражаются на тебе.

При виде его бледного встревоженного лица, низко склонившегося над ней, Алиса со свойственной истеричкам переменчивостью ударилась в другую крайность и обвила его шею руками.

— Ну и пусть. Так мне и надо. Я ревнивая, глупая женщина… но я должна была… должна была выговориться… Прости меня, Генри. Я сделаю для тебя все, что ты захочешь… буду работать, буду голодать ради тебя… пройду сквозь огонь и воду… все сделаю. Ты же знаешь, каких мук стоило мне появление на свет наших детей. Ты знаешь, как я страдала, Генри, я ведь такая маленькая. Доктор Бард может рассказать тебе. Как это говорится?.. Я была уже под сенью смерти. И все ради тебя, Генри. С тех пор как я увидела тебя в аудитории профессора Скотта, я поняла, что ты мой избранник. Помнишь «Уголок», Генри, и пшеничные лепешки, и площадку для гольфа в Галлейне? Я подпишу эту бумагу. Я так хочу. Хочу. Дай мне ее сейчас же… и перо… скорее… скорей.

— Утром, Алиса. Сейчас… сейчас ты слишком устала.

Волосы у нее растрепались, и казалось, вот-вот начнется новый приступ, но, к счастью, в эту минуту вернулась Ханна и, не теряя времени, даже не сняв пальто, прошла прямо в комнату. С присущими ей предусмотрительностью и спокойной находчивостью она тотчас принесла нюхательную соль и ароматический уксус, затем молча, без всякой суеты помогла Генри успокоить Алису.

— Ну, вот все и в порядке, миссис Пейдж, — сказала она наконец. — Полежите немножко здесь, а потом подниметесь к себе в спальню.

— Спасибо, Ханна. Вы так добры ко мне, — прошептала Алиса. — Вы все так добры ко мне.

И она улыбнулась Генри. В ней произошла полная перемена, она видела все в более мягком свете; наступила реакция, и ей от души хотелось слушаться мужа, выполнить малейшее его желание. Несколько минут она полежала на диване, потом Ханна пошла в кухню подогреть молоко, а она с помощью мужа поднялась к себе наверх. Когда принесли молоко, Алиса была уже в постели. Она с благодарностью выпила его, рука ее все еще немного дрожала, и она чуть не пролила горячую жидкость на недавно вычищенное пуховое одеяло. Потом она проглотила тройную дозу брома, которую дал ей Генри. И когда Ханна ушла, сказала очень спокойно и тихо, чуть не шепотом:

— Дай бумагу, Генри.

Он посмотрел на нее с прежним странным выражением, затем молча вынул бумагу и снял колпачок с вечного пера. Повернувшись на бок и облокотись на подушку, Алиса поставила свою подпись там, где был сделан крестин карандашом.

— Вот, Генри. Видишь, на что я ради тебя иду? Спокойной ночи, дорогой, и да благословит тебя бог.

Он выключил свет и ушел, она закрыла глаза. Ей было покойно и легко от сознания, что она выполнила свой долг. И она тут же заснула, думая почему-то о старенькой мисс Тэггарт, которая держала кафе «Уголок» по дороге на Норт-Бервик и носила брошь из дымчатого кварца в виде, репейника — национальной эмблемы Шотландии.

Глава XI

Несколько недель спустя, 21 июня утром — дню этому суждено было стать памятным, — Леонард Най в начале одиннадцатого вошел в редакцию «Хроники», расположенную в только что выстроенном Доме просвещения. По утрам Най не отличался разговорчивостью, а потому он даже не ответил на приветствие Питера, молодого человека, сидевшего на коммутаторе. Проходя по коридору, Най слышал, как Смит, узнав его по шагам, крикнул в открытую дверь:

— Это вы, Леонард? — Потом громче: — Зайдите ко мне.

Най не обратил ни малейшего внимания на этот взволнованный призыв. Лучше уж в зародыше пресекать все попытки Смита проявить свою власть, хотя он теперь гораздо реже прибегал к этому. Если Смиту нужен советчик или слушатель, которому он мог бы излить все возрастающий поток своих жалоб, пусть сам к нему придет, решил Най.

Он прошел на свою половину редакции, в уютный просторный кабинет, выходящий на бульвар Виктории, — здесь стояли удобные кожаные кресла, телевизор и кушетка. Заказанная в редкую минуту хорошего настроения, кушетка эта оказалась только зряшной тратой денег.

Хотя держался Най сегодня утром с обычной своей небрежной самоуверенностью, в нем чувствовалось какое-то внутреннее напряжение, с каждой минутой усиливавшееся, словно он ждал чего-то. Войдя в кабинет, он сразу направился к своему письменному столу, на ходу снимая замшевые перчатки, и быстро перебрал корреспонденцию, точно предполагал найти что-то особо важное. Письмо в большом конверте со штампом «Контора городского инспектора» и с городской печатью на обратной стороне, по-видимому, и было предметом его поисков. Он быстро схватил конверт и вскрыл ногтем большого пальца. По мере того как он читал вынутую из конверта бумагу, довольная улыбка все шире расплывалась по его лицу.

«Прекрасно», — сказал он себе. Все было так, как он ожидал, вернее, как предполагал. Прочитав письмо еще раз, более медленно, он старательно спрятал его в бумажник, затем закурил сигарету и, глубоко затягиваясь, остановился в задумчивости у окна. Через несколько минут он кивнул, отошел от окна и, сев в кресло, занялся просмотром остальной почты, которая, как видно, не содержала ничего интересного. Покончив с почтой, он взялся за газеты — сначала за «Северный свет», оставив «Хронику» напоследок: формат ее к этому времени уже более или менее определился, и кто-кто — а Най точно знал, что там напечатано. Он только успел дочитать статью Генри о программе предстоящего музыкального сезона в парке, вызвавшую у него ироническую усмешку, как дверь распахнулась и в комнату стремительно вошел Смит.