Денис Драгунский - Плохой мальчик Страница 20

– Я специалист. – И он показал на свою ночную шапочку с узорчатой буквой «S».

Рита что-то прошептала военному на ухо, сунулась в ящик стола за справкой.

Военный прочитал бумажку.

– Понял. Отдыхайте, граждане.

– Не выключай свет, – попросил он, когда дверь закрылась. – Пусть горит всю ночь.

– Не надо, – сказала Рита. – Зачем свет? Тебе нужен не свет, а покой.

ПТИЧИЙ ГЛАЗ

Долговязый плохо одетый мужчина вдруг остановился у входа на эскалатор. Шагнул назад, задрал голову и стал смотреть на список станций. Николай Маркович обошел его и оглянулся. Мужчина покачивался, вслух соображая, куда ему ехать. Николаю Марковичу показалось, что человек сильно пьян, может упасть вниз и сшибить его. Был поздний вечер, народу в метро было мало, пустая труба эскалатора уходила в дальнюю глубину. Он решил пропустить этого алкаша вперед. Но тот стал разматывать шарф, стоя на месте, как будто нарочно тянул время.

Николай Маркович быстрым шагом сошел вниз. Потом оглянулся. Пустая труба уходила в дальнюю высоту.

Подошел поезд. Николай Маркович вошел, сел и боковым зрением увидел, как этот тип впрыгнул в соседний вагон.

На следующей остановке в поезд набилась туча какой-то дикой молодежи: наверное, где-то кончился концерт. Они орали и толкались, но Николаю Марковичу так было гораздо спокойнее.

На пересадке Николай Маркович увидел, что неприятный попутчик идет в том же направлении.

Николай Маркович строго сказал сам себе, что это чистая случайность. Наплевать.

Поэтому, когда тот уселся напротив, Николай Маркович стал его рассматривать. Женская стеганая куртка на кнопках, поношенные брюки и разбитые ботинки. Низкий лоб, длинные редкие волосы и блестящие черные глаза. Птичьи. Пристальные, но бессмысленные. Он смотрел перед собой, не мигая. Потом вдруг откинулся вбок и захрапел. Но, когда Николай Маркович выходил на своей остановке, он вдруг подхватился и выбежал следом. И побежал к тому же самому автобусу.

С автобуса они тоже сошли вдвоем. Было снежно и скользко, тропка узкая. Как только Николай Маркович пытался его обогнать, он шагал быстрее. Как только Николай Маркович тормозил, он останавливался и закуривал. Как будто вел Николая Марковича за собою.

На перекрестке убирали снег. Бульдозер сдвигал пласты мокрого снега в одну кучу. Надо было переходить улицу. Долговязый шагнул с тротуара и провалился в открытый люк. В последний миг он успел зацепиться локтями за края, но выпростаться сил не было, и он в отчаянии завертел головой.

Николай Маркович подошел, нагнулся.

– Колька! – закричал тот. – Коляня! Я Валька Первухин, с нашего двора, узнаёшь? Дай-ка руку.

Николай Маркович присел на корточки и заглянул в блестящие птичьи глаза.

– Первуха, – сказал он, – ты мне отдай сто раз по двадцать копеек, которые у меня отнимал. Куртку мою зашей. Велосипед почини. Фуражку верни морскую, с крабом.

Тот моргал и цеплялся локтями за края. Сверху раздался рык мотора. Николай Маркович успел отскочить. Гора снега наехала и накрыла человека и люк.

Наутро Николай Маркович шел к автобусу и вдруг остановился. В снегу что-то блестело-чернело. Он поддал снег носком ботинка. Это была лакированная кнопка от стеганой куртки. В ней отражалось вчерашнее происшествие.

– Подростковые фантазии, – сам себе сказал Николай Маркович. – Бред, чепуха.

Он точно помнил, что Первуха насмерть разбился на мотоцикле еще в восьмидесятом.

В РИМЕ И В ДЕРЕВНЕ

В старину ордена и медали часто давали по разнарядке.

В мирное время, я имею в виду.

Это была довольно странная штука.

Для меня загадка, например, почему крупный совпис был Героем Соцтруда.

А первый секретарь Союза Писателей СССР тов. Г. М. Марков – дважды Героем.

Товарищ Черненко его наградил.

Поскольку сам был трижды Героем. Одним из пятнадцати на всю страну.

Но это так, верхушечные игры.

Спустимся на грешную землю.

Вот однажды директор завода получил на свой завод один орден «Знак почета» и две медали – «За трудовую доблесть» и «За трудовое отличие».

Всего, значит, три награды.

Но из райкома пришла сопроводиловка, чтобы среди награжденных были:

Рабочие. Инженеры. Коммунисты. Руководители. Ветераны труда. Беспартийные. Комсомольцы. Женщины.

А также было рекомендовано отметить кого-то из представителей братских народов, которые трудятся в этом интернациональном коллективе.

Директор задумался и позвал своего зама. Вот, мол, какая задача.

Зам потер лысину и сказал:

– Сделаем, Петр Никитич. Есть у нас в КБ такой Венедикт Викентьевич Никольский. Семьдесят два года. Живой мастодонт беспартийной технической интеллигенции. Ему надо «За трудовую доблесть».

– Хорошо, – сказал директор.

– Значит, мы покрыли ветеранов, инженеров и беспартийных, – сказал зам. – Едем дальше. Работает у нас на сборке такая Фирюза Искандерова. Двадцать четыре года. Изюмистая девчонка, Петр Никитич!

– Хм, – сказал директор.

– Комсомолка, женщина, – загнул четыре пальца зам, – рабочий класс и узбечка. «За трудовое отличие»!

– Уговорили, – сказал директор. – Ну, а «Знак почета» кому?

– Коммунисту и руководителю, – развел руками тот. – Вам, Петр Никитич!

ФОТОЛЮБИТЕЛЬ

В эпоху наводки на резкость надо было еще вдобавок устанавливать выдержку и диафрагму.

Ах, «Лейки» и «Контаксы», и их советские копии, ФЭДы и «Киевы»! А также всевозможные зеркалки. Хлопотные машинки. Не то что сейчас – нажал на кнопку, и все дела.

Однако люди справлялись, и у них иногда получались неплохие снимки.

Я не о разных Картье-Брессонах, разумеется. Я о простых любителях.

Вот, например, однажды я пришел в гости к одному своему не слишком близкому приятелю. В первый раз пришел. В субботу днем. По какому-то делу, ну и заодно чаю попить.

У него жена дома. Я с ней тоже знаком, кстати. Милая такая женщина. Приятная. Приветливая. Но ничего особенного. Самая обыкновенная. Ну, прическа. Ну, глаза, щеки, шея. Ресницы. Брови, естественно. Ну что тут еще скажешь? Особых примет нет. И нет никакого особого обаяния, очарования, загадочной грусти. Или, наоборот, скрытой энергии. В общем, никакой интересности. Ну и ладно, мне-то что, в конце концов.

Стоим посреди комнаты, разговариваем. Я осматриваюсь: первый раз в доме. Подхожу поглядеть, какие книги на полках.

А на книжной полке, за стеклом, фотография. Без рамки, матовая, черно-белая. Женщина поразительной красоты. Необыкновенное лицо. Нежные виски. Чуть обветренные губы. Нервные веки. Смотрит убийственным взглядом. Страстно-равнодушным. Туманно-пронзительным. То ли зовет, то ли угрожает. То ли тоскует, то ли презирает. С ума сойти можно.

Вдруг понимаю: господи, это же она, хозяйка дома, моего приятеля жена.

Я обернулся и спрашиваю:

– Танька, это ты?

Она со смехом отвечает:

– А что, не похожа?

– Да нет, – говорю, – чудо как похожа. Это ты снимал? – спрашиваю друга.

Он с некоторым раздражением говорит:

– Нет, не я.

– А кто? – спрашиваю бестактно.

– Да так, один дружочек… – говорит он еще более мрачно.

– Ладно, ладно, хватит ревновать! – Она улыбается и обнимает мужа за плечи. И мне спокойно: – Это из другой жизни.

– Ты лучше чаю нам сготовь, – говорит он.

– Сейчас, – чмокнула его в щеку и побежала на кухню.

А мы сели и стали говорить о деле.

Другая жизнь так другая жизнь, ладно, хорошо, бывает, мне-то какое дело.

Но фотографию она не спрятала, вот что интересно. И муж не заставил убрать.

Да и зачем прятать-убирать? Хороший ведь снимок.

КОЛЛЕКЦИОНЕР

– Я вам звонил, я насчет Матвеева.

– Да, добрый день, – сказала немолодая женщина, впуская хорошо одетого старика в прихожую. – Вот, плащ можете сюда. Идемте.

Они вошли в большую темноватую комнату.

– Вот. – Она показала на картину, стоявшую на комоде.

– Вижу, вижу… – Старик взглянул издалека, потом подошел, взялся двумя пальцами за раму, посмотрел на холст с тыльной стороны. – А почему вы думаете, что это подлинный Матвеев?

– Смотрите, какой синий цвет! – подал голос мужчина с дивана. – Настоящий матвеевский синий. Если вы коллекционер, должны понимать.

– Да при чем тут цвет? – сказала женщина. – Эта картина у нас уже лет сорок, даже больше… Я дочь его жены.

– Дочь жены? – переспросил старик.

– Да, от второго брака, – сказала она.

– Его жену звали Лидия Феликсовна, если вам интересно, – сказал мужчина. – Матвеев женился на ней по расчету. Она была старше его на восемь лет. Зато дочка академика вот с такой квартирой. – Он повел руками вокруг. – А Матвеев был никто, ему было негде жить, непризнанный гений из провинции.

– Ишь ты! – удивился старик.

– Это мой муж, я вас не познакомила, – сказала женщина.

– Понятно, – сказал старик.