Канта Ибрагимов - Сказка Востока Страница 20

Все становились на колени, подобострастно целовали край царственного ковра и ждали, что скажет Тимур, пока их визирь представляет. Наконец дошла очередь грузин. Хотя им и объяснили порядок Тимурова стана, они дерзко ступили на край роскошного ковра, лишь головы обнажили, слегка поклонились и тут же выпрямились во всю богатырскую стать.

— Мы чтим гостей, — резок голос Повелителя, — но и они должны уважать этикет моего двора.

Скорее всего, азнаур Тамарзо владеет и другими диалектами, но в данный момент он хочет подчеркнуть значимость и культуру родного языка, отвечает через переводчика на грузинском:

— Великий Эмир, на Кавказе нас с детства учат: гость — святое. И если бы ты принимал меня в Самарканде, я был бы гость. Однако под нашими ногами древняя земля Грузии. Она была, есть и будет грузинской! — алым румянцем зарделось его мужественное лицо, а в голубых глазах блеск жизни, вызова, силы.

Сын Тимура Мираншах и внуки — Мухаммед-Султан и Пир-Мухаммед, что сидели на ковре справа от трона, от этой дерзости чуть не рванулись вперед, готовые изрубить наглеца. Но Тимур их жестом остановил, невольно, оценивающе посмотрел на свое потомство. В их узких глазах тоже блеск, но другой — блеск хищника, блеск смерти. И Тимур не столько с ненавистью, сколько с завистью снова посмотрел на азнаура-богатыря и подумал: «Такой ко мне служить не пойдет, а воевать против такого будет не просто».

Пытаясь отойти от этих мыслей, Повелитель завел пространные речи о дружбе с грузинским царем и, вспомнив письмо Шахруха, как бы между прочим спросил:

— А сколько стоит мера зерна в Тбилиси?

— Я воин, а не торговец, — краток Тамарзо.

Тимур понимает, что пустые слова и льстивая похвальба здесь не помогут. По велению Повелителя, все, даже сын и внуки, удаляются, просят уйти и сопровождающего Тамарзо спутника.

— Это мой лучший друг, побратим Малцаг, — тверд Тамарзо, — от него секретов нет.

— Разговор — один на один, — настаивает Тимур.

— Разве ты один? — непреклонен кавказец. — Твой визирь, переводчик, охрана.

— Кхе-кхе, — кашлянул Тимур и, кряхтя, тяжело спустился с трона и, желая побыстрее закончить, сразу же перешел к делу — за Едигея и его людей предложил огромный выкуп.

— Мое богатство — свобода Грузии, — сходу отмел Тамарзо всякий торг.

— Чего ты хочешь? — удивлен Повелитель.

— Я твоих людей отдаю — ты с наших земель навсегда уходишь, — жестко глядит на Тимура кавказский предводитель. — И подтверждение тому — письменная грамота.

— Хорошо, — согласен Тимур, — но мне нужен залог.

— Я оставлю закладную.

— Нет, — не согласен Повелитель. — В твоих руках не бумага, а люди. Ты с побратимом останешься при стане, пока Едигей не прибудет.

Неискушенный Тамарзо, может быть, и поддался бы на эту уловку, да католикос всех грузин, с которым при помощи гонцов согласовывались все условия сделки, настоял на обмене людьми вне стана Тимура.

Хоть Повелитель и заполучил Едигея и важных особ, все равно не рад: улизнул Тамарзо из его лап. И, пытаясь его вернуть, он отправляет в Тбилиси послов, мол, прежде чем покинуть с миром Кавказ, хочет дать роскошный обед в честь «нерушимой дружбы».

В Тбилиси с радушием приняли послов, поблагодарили, но ответили, что Тамарзо по важным причинам прибыть не сможет. Да Тимуру всегда сопутствовала удача: из Самарканда прибыл гонец — у Шахруха родился первенец, просят деда дать имя. Тимур несказанно рад этому событию и называет внука Улугбеком.[61] В честь такого события и своего возвращения на родину он устраивает богатый пир. Быть в дружбе и пренебречь таким событием по церемониалу грузины не могут.

Была уже зима, дни промозглые, хмурые, короткие. Прибыли Тамарзо и Малцаг только к вечеру, когда мир во мрак погрузился. Только там, где Повелитель, все в ярком свете, словно солнце здесь взошло — это негры-рабы всюду с факелами стоят.

А предводителя Грузии, как царя, приветствуют, лично Тимур их встречает. И как сошли они со своих бравых коней, затрубили в фанфары венецианские артисты, забили в литавры искусные персы, тут же китайские умельцы устроили невиданный доселе кавказцами сказочный фейерверк.

В честь торжества на высоком холме спешно сооружен шатер в сто метров длиною и в три десятка метров шириною, покрытый бархатом и шелками и поддерживаемый тридцатишестиметровыми столбами, расписанными белой краской и золотом. Здесь П-образно установлены столы, вдоль них добротные скамьи, а для Тимура — царственное кресло. Слева от себя он с почестями усадил сына мамлюкского султана — Фараджа, потом принца Византии Иоанна, далее послы и почетные люди из разных стран. Тамарзо и Малцаг оказались в самом конце. Справа от Тимура его сыновья — Омар-Шейх и Мираншах, внуки, визири, военачальники, старцы-мудрецы, средь которых и Молла Несарт. Лишь Едигея здесь нет, пока нельзя его представлять.

Великий эмир — ярый поборник ислама, однако сам любил выпить, пил много и подчиненных заставлял. Он первым поднял тост:

— За моего внука Улугбека! Дай Всевышний ему долгих лет жизни, во славу моего великого рода!

Потом начались хвалебные тосты за самого Повелителя, и слово дается по порядку, вначале тем, кто сидит рядом с троном. Вокруг стола распоряжается главный виночерпий, и он указывает многочисленным стольникам, какие блюда нести, какие унести, кому и сколько чего налить.

— Айт! — вдруг громогласно произнес Тимур. Все разом умолкли, не смеют шелохнуться. — Что это мой друг Тамарзо и его юный побратим совсем мало пьют, едят? А ведь это лучшее в мире грузинское вино!

— Благодарствую, Великий эмир, — согласно порядку встал азнаур. — Просто мы сидим в конце, но пьем и едим так же.

— У-у-у! — раздался недовольный гул в зале. Жестом Тимур его прекратил:

— Может, ты недоволен, что посадили тебя слишком далеко? — хочет Тимур слащаво говорить, да не выходит. — Но вы ведь так молоды.

— Великий эмир, — твердо отвечает Тамарзо, — ты как всегда прав. Мой друг Малцаг и вправду юн. Однако многие здесь, кто моложе меня, в почете сидят.

— У-у-у! — Вновь Тимур их всех угомонил, а Тамарзо, как ни в чем не бывало, продолжил:

— Но, Эмир эмиров, я не в обиде, ибо на Кавказе так и заведено — гости на лучших местах, а хозяин земли у дверей. Как видно, Великий Тимур, ты наш обычай перед уходом усвоил.

— У-у-у! — еще громче загудел зал.

— Тихо! — стукнул кулаком Повелитель и, пытаясь изобразить улыбку: — Мой грузинский друг, конечно, прав. Выпьем за него! — он залпом осушил свой бокал, посмотрел, сделал ли то же самое Тамарзо и его напарник, и, ликуя, закричал: — Ура-а-а!.. Пейте, пейте! Если это сегодня грех, то я эту ответственность беру на себя!

— Пейте, пейте во имя Всевышнего. Пейте из любви к государю — Великому Эмиру. Пейте, дабы воздать ему честь!

— За Властелина мира! — вскочив, сказал тост визирь воды.

Все встали, запрокинули головы.

— Сесть! — гневно приказал Тимур. — Что-то, я смотрю, за себя Тамарзо и его юный друг выпили до дна, а за меня лишь пригубили. Хе-хе, а по местному обычаю я тамада.[62] Исправьтесь.

Словно этого ждали, около Тамарзо и Малцага появились стольники с большими турьими рогами, до краев наполненными вином.

— До дна, если чтите тамаду и свои традиции, — постановил Тимур.

Только кавказцы хотели поднести вино ко рту, как сидящий напротив Молла Несарт что-то произнес на непонятном языке.

— Что ты сказал? — возмутился Тимур.

— О Повелитель, — Молла перешел на тюркский, — из таких турьих рогов, да за тебя — по-кавказски, негоже так пить, надо пустить кубки по кругу.

— А на каком языке ты говорил? — беспощаден тон Тимура.

— На нахском[63] — языке матери, из Тушетии.

— Так у нас есть владеющие этим языком, — он глянул в ряд почетных гостей: — Мухаммед, что Молла сказал?

Вскочил крепкий, смуглый моложавый мужчина:

— Он сказал — может, в рогах отрава.

— Ха-ха-ха! — злобно рассмеялся Тимур. — Шелудивый пес, за кого ты меня принимаешь? Пригрел змею. Ладно, — небрежно махнул он своей правой, едва сгибавшейся рукой в сторону Моллы, — в честь праздника — прощаю.

С этими словами он встал, хромая, подошел к кавказцам, молча из обоих рогов отпил по несколько глотков:

— Теперь вы, — не отрываясь, он зорко следил, как они, тяжело глотая, с трудом опустошили роги. — Вот так, — обнял он их, — вот теперь я верю, что мы друзья.

Уже явно захмелев, или делая вид, Тимур неровно вернулся на свое место и, не садясь:

— Теперь я хочу поднять тост за моего друга Мухаммеда, сына царя страны Сим-Сим — Гайраха.

В это время Малцаг что-то выкрикнул.

— Ты, юнец, смеешь перебивать меня? — разгневался Тимур. — А ну, переведи, — обратился он к Молле Несарту.