Фиона Макинтош - Хранитель лаванды Страница 20

В Уонборо разговаривали только по-французски. Лизетта поразилась тому, как превосходно владели языком ее соученики. Правда, по их выговору она всегда могла безошибочно назвать область, откуда родом их наставники, а кроме того, регулярно помогала товарищам, поправляя мелкие ошибки в просторечных формах.

Дисциплину насаждали не слишком строго, напротив, подчеркивали необходимость тесного общения и взаимодействия — и недаром. Обучающихся всячески призывали отдыхать и расслабляться по вечерам, а подчас даже предлагали выпивку, чтобы испытать моральную стойкость. Специально нанятые девушки кокетничали с курсантами, проверяя по ходу дела, много ли информации они разболтают за бокалом вина. Более суровые тренинги приберегались на потом, когда начальство решит, кто из обучающихся идеально подходит для выбранной роли. Присутствовала и физическая подготовка. Лизетта не входила в число успешных учеников по этой дисциплине, но и к самым слабым не принадлежала. Строго говоря, она сама удивлялась своей выносливости.

Она с превеликой радостью провела бы в Уонборо хоть целый месяц, однако война не ждала. Через десять дней Лизетта уже ехала на прекрасное западное побережье Шотландии. Суровый сельский пейзаж идеально подходил для тренировок в стиле коммандос. На этот курс вместе с Лизеттой отправилось куда как меньше соучеников — и сердце девушки затрепетало при мысли, что ее сочли достаточно крепкой для самых серьезных физических нагрузок. Здесь она научилась взбираться на скалы, идти по азимуту по дикой местности, пока ноги не начинают гореть от усталости, бесшумно пробираться по лесу и даже охотиться и убивать добычу для пропитания. Лизетте не хотелось заводить друзей среди курсантов — все равно по завершении учебы всех отправят в разные места. Но теперь, когда их оставалось всего пятеро, держаться особняком стало труднее. Меж ними образовалось тесное товарищество — что невероятно помогало во время самых утомительных тестов, когда они подбадривали друг друга.

И физически, и психологически курс оказался на редкость изматывающим и весь был посвящен навыкам выживания. Наставники снова и снова подводили группу к точке срыва — и благополучно проводили через нее. Лизетта вынесла все, от начала и до конца, хотя много раз ей хотелось лишь одного: рухнуть и зарыдать.

Что Лизетте не нравилось в учебе, так это уроки рукопашного боя и тактики. Как снять часового, как убить врага… Тренер — безжалостный шотландец, словно не умеющий улыбаться, — постоянно орал на учеников и даже не сообщил им своего имени. «Обращайтесь ко мне „сэр“», — только и сказал он. Вот тут-то Лизетта и потерпела позорный провал. Ей надо было доказать, что она сумеет снять часового нациста — его изображал один из товарищей по учебе, — надо было бесшумно перерезать ему горло боевым кинжалом Ферберна-Сайкса. Однако Лизетте, маленькой и хрупкой, просто-напросто не хватало роста.

— Я не дотягиваюсь! — простонала она, когда часовой в очередной раз отмахнулся от нее, точно от надоевшей мухи.

— А как ты думаешь, чем занимается Джерри, пока ты тут ноешь и блеешь, точно заблудшая овечка? Не ты ему перережешь горло, а он тебе! — наставник выразительно чиркнул рукой по воздуху. — Хуже того, он отволочет тебя, как цыпленка, в гестапо или славным ребяткам из СС на потеху. Джерри очень изобретательны. Слышал я, что они любят делать со шпионками, так вот…

— Сэр! — вмешался один из курсантов, Пол. Лизетта почти ничего о нем не знала. По слухам, прежде он работал в каком-то банке.

— Что вам, Лукас?

— Не надо так с ней разговаривать. — Пол протер запотевшие от дождя очки.

— Как хочу, так и разговариваю, — заявил Сэр, тыча пальцем в воздух в миллиметре от груди Пола. Правда, Лизетта замечала, что он никогда и пальцем ни к кому из них не притрагивается, разве что втащит на скалу или передвинет держащую нож руку в правильное положение. Во всем остальном он пользовался языком — убойнейшим оружием.

— Пол! — возмутилась Лизетта, бросая на непрошеного заступника уничтожающий взгляд, и повернулась к учителю: — Сэр, я смогу.

— Да уж, пожалуйста, Форестер, не то далеко не уедешь. Так ты собираешься его убивать или нет?

— Да, сэр.

— Бесшумно, Форестер, — предупредил он, махнув рукой.

Девушка двинулась на исходную позицию за деревом, откуда предполагалось нападать.

Сэр утверждал, что метод, которому он их научил, совершенно беспроигрышен. Однако на сей раз Лизетта решила испробовать новый подход. Вместо того чтобы красться к часовому, она подбежала к нему сзади стремительным броском и вскочила своей жертве на плечи, зажав ему рот и запрокинув голову так, чтобы обнажилась шея и яремная вена. Конечно, все это было проделано в считаные секунды и так проворно, что часовой даже не успел заметить ее приближения. Сэр рассмеялся, глядя на оторопелую физиономию потиравшего шею часового.

— Ладно, Форестер. Неуклюже, зато быстро.

— Вы же говорили нам подходить к делу изобретательно.

— Говорил.

— Так я сдала?

Он ничего не сказал, но соученики-мужчины заговорщически подмигнули ей, а единственная, кроме нее, женщина — рослая фермерша — хлопнула Лизетту по спине и шепнула:

— Отличная работа.

Так оно и шло — часы за часами тренировок, посвященных одной-единственной цели: убить врага. К концу первой недели Лизетте стало уже совсем неуютно от мысли, что она овладела множеством способов убивать — как голыми руками, так и самым разнообразным оружием, в том числе и самодельным. К обращению со взрывными устройствами она проявила изрядные способности, хотя и не удержалась от замечания, что не хотелось бы ей никого взрывать. Интересно, поставили ли за такие комментарии черную метку напротив ее имени?

Всю следующую неделю светило теплое солнце, а Лизетта томилась в четырех стенах, проходя ускоренный курс связного дела. Когда дошло до практической работы, она превратилась в губку, жадно впитывающую всю информацию, которую обрушивали на нее в немыслимом количестве. Приятно было получить хоть какую-то передышку от физической подготовки, но главное испытание ждало впереди: прыжки с парашютом. Лизетте предстояло идти первой из группы, и у нее возникло впечатление, что руководство очень торопится впихнуть в нее побольше всевозможных умений. Неужели они уже задумали для нее какое-то задание?

Курсы по прыжкам с парашютом она проходила в Дархэм-хауз в Чешире. Там в распоряжении учеников находилось все возможное снаряжение для того, чтобы выброситься из самолета глухой ночью и целыми и невредимыми приземлиться на землю — причем вне зависимости от погодных условий. Закаленным предыдущими тренировками будущим шпионам показывали, как правильно падать и перекатываться. В помощь обучающимся выдавали набор всевозможных веревок и канатов, на которых можно было отрабатывать технику. Лизетте казалось, что один из наставников, подполковник авиации, считал, что она так толком и не овладела всеми премудростями. Однако это лишь побудило ее вызваться прыгать первой. Именно такой энтузиазм и жажда доказать подполковнику, как он ошибается, и привели к тому, что она растянула ногу. Но хотя Лизетта морщилась от боли, никто кругом не догадывался, до какой степени ей больно. Туго перетянув ногу, она, не моргнув и глазом, прыгнула еще три раза с самолета и последний, на зачет, с воздушного шара, ночью.

Камнем падая сквозь мрак и дожидаясь, когда же откроется парашют, Лизетта представляла себе, что родители рядом с ней. Она почти слышала, как отец по-немецки подбадривает ее. Мягкое, профессорское поведение, то, как страстно он обожал ее хрупкую, похожую на задорного эльфа маму-парижанку, любовь к искусству, истории, языкам разительно отличали отца от типичного шумливого, накачанного пивом грубияна-немца.

Если Максимиллиан был сама чувствительность, то мать Лизетты, Сильвия, олицетворяла смех и радость жизни. Лизетте всегда казалось, что тихий и серьезный отец черпает жизнь из яркого пламени жены. Именно она сидела за рулем в тот вечер, когда они разбились. Должно быть, в тот раз, совершая прощальную поездку по любимой Франции, они слегка переусердствовали с шампанским. Впрочем, Лизетта была рада тому, что они умерли вместе. Они не могли существовать друг без друга. Ее родители любили, любили по-настоящему, и Лизетта горько жалела, что больше не видит, как они вместе смеются, ласково друг друга поддразнивают, нежно касаются — не видит всех этих трогательных знаков привязанности: мимолетных улыбок из другого конца комнаты, кратких прикосновений руки к плечу, манеры отца обнимать маму, когда та хлопотала на кухне… Лизетта тосковала по тем временам, когда жила в коконе этой любви.

Тем временем вся группа начинающих шпионов отправилась на курсы радиодела и передачи сообщений, а Лизетту оставили для дополнительных занятий по ночным прыжкам. Водоворот активности не стихал. Одной из самых важных частей обучения стали занятия по соблюдению личной безопасности и секретности в повседневной жизни. Лизетта целую неделю училась тому, как жить в густонаселенном квартале, где полным-полно любопытных глаз и ушей, — но при этом исчезнуть, раствориться в нем. На занятиях обсуждали и репетировали буквально все, от того, как разговаривать, до того, как одеваться и как часто ходить за покупками. Основная идея состояла в том, чтобы как можно быстрее стать в таком месте своей, обычной, такой, как все.