Трумен Капоте - Луговая арфа Страница 20

Совместное приготовление пищи сближает людей, это правило справедливо и для нас – Райли простил меня и одарил дружеским подзатыльником. Наконец, появился первый из детей, и судья Кул даже слегка напугал его горячностью своего приветствия. Дети поначалу робко жались в кучке, пока не собралась вся их семейка. Затем Долли попросила их представиться – каждого. Состоялась перекличка: Бет, Лорел, Сэм, Лилли, Ида, Клео, Кэйт, Хоумер, Гарри – здесь перекличка оборвалась: одна из девочек отказалась назвать свое имя – она сказала, что это секрет, на что Сестра Ида пожала плечами, что ж, раз секрет, значит, так тому и быть.

– Они такие капризные, – объяснила Сестра Ида, одаривая судью своим глубоким прокуренным голосом, ее огромные, как луговая трава, ресницы томно опустились.

Он придержал ее руку в своей при рукопожатии, и его улыбка растянулась чуть ли не до ушей, и меня это поразило до глубины души – ничего себе, он же еще три часа назад делал предложение о браке другой женщине. Я надеялся, что и Долли заметит ужимки судьи и слегка одумается, но ничего подобного не произошло – она была занята разговором.

– Они капризные, это естественно, ведь они голодны. – И судья, хвастливо кивнув в сторону дымящегося котелка, заявил, что еда поспеет совсем скоро. Кроме того, он предложил, чтобы дети пошли к реке и сполоснули бы руки. Сестра Ида поклялась, что они их уже помыли, да еще как!

Затем возникла небольшая заминка: одна из девочек, та, что пожелала сохранить свое имя в секрете, отказалась идти к реке, настаивая на том, чтобы ее папа понес ее на своих плечах – в отцы она выбрала Райли. Тот не стал возражать. Он поднял и посадил ее на свои плечи, и надо было видеть радость на ее лице. Она оказалась настоящей непоседой, и когда закрыла своими ручонками глаза Райли, последний влетел в кустарники, и девочка при этом испустила оглушающий крик. Райли потребовал, чтобы она слезла с его плеч, и девочка затихла и попросила умоляюще:

– Ну, пожалуйста… Я тебе шепну свое имя.

Позже Райли сказал мне, что ее имя было Тексако Газолин (Бензин фирмы Тексако). Девочка выбрала это имя, потому что ей нравились слова…

Ручей был не более чем по колено глубиной почти на всем его протяжении. Сестра Ида выбрала такую позицию на бережку, чтобы видеть весь свой выводок. Дети принялись принимать водные процедуры, и то, что я увидел, было потрясающим зрелищем: девочки-девушки, уже почти брачного возраста, полезли в ручей в чем мать родила, парни зашли в воду тоже нагишом. Как хорошо, что Долли осталась у дерева с судьей. Я молил Бога, чтобы не появился Райли, ибо еще неизвестно, что можно было ожидать от такого типа в такую минуту. Много позже, я понял, что ошибался в Райли… Настолько сильным у него было желание прежде всего быть уважаемым, по-настоящему уважаемым…

Моя память, сохраняющая юность во всей своей красе и тот ручей в лесу, не дает мне покоя… В холодных, массивных залах музеев я останавливаюсь перед картинами, напоминающими мне то сентябрьское купание. Я стою долго, охваченный нахлынувшими на меня воспоминаниями о днях, что ушли безвозвратно. В этих воспоминаниях почти нет места орущим, веселящимся детям, но перед глазами всегда стоят те юноши, крепкие, сухощавые, и девушки, сверкающие от солнечных лучей, отражающихся от мириада капель на их обнаженных телах. Ни тогда, ни сейчас меня не оставляет вопрос – куда они все делись, что с ними стало уже в этой жизни, где оно – это удивительное семейство…

Бет, сполосни волосы, перестань плескаться, Лорел, прекрати это делать, Бак, за ушами мойте тщательно, дети, кто знает, когда нам еще удастся так помыться… Ничто не могло ускользнуть от бдительного ока Сестры Иды. В конце концов, она слегка успокоилась и оставила детей в покое.

– В такой день, как этот… – она легла на мох, глянула на Райли, – есть что-то особенное… Дорогой, не угостишь ли сигаретой? – спросила она Райли, нисколько не смущаясь его неприязнью к ней. – А ведь есть места… гораздо хуже… ни деревьев тебе… ничего… только домик посреди пшеничного поля… Мне не на что жаловаться… у меня были и мать, и отец, и сестра Джеральдин… Мы жили в достатке – даже у нас с сестрой была куча зверушек и пианино – у нас были неплохие голоса… Работы невпроворот, и отец побаливал частенько… Пробовали найти кого-нибудь в помощники, да никто долго не задерживался… Одного нашли, уже привыкать к нему начали, думали, хороший мужик, а он напился, как свинья, и хотел поджечь наш дом. Джеральдин было тогда всего шестнадцать – на год старше меня, красавица, да, вообще-то, мы обе были такими… И вот представь, ей взбрело в голову, что она должна выйти замуж за человека, который смог бы остаться с нами на ферме и помочь отцу управляться с хозяйством. Но там, где мы жили, и выбирать-то не из кого было. Мама нас учила потихоньку… Мы знали, что ближайший город находится от нас в десяти милях. Йофри называется. Там были горы, и в летний сезон туда приезжали всякие богатенькие люди на отдых. Тогда Джеральдин нашла себе работу официантки в отеле. Обычно по субботам я добиралась на попутках до того городка и оставалась на ночь с Джеральдин. Для Джеральдин-то ничего такого и не было в этом – городок как городок, а вот для меня субботы стали чем-то вроде Рождественских праздников. Там и танцплощадка была, и музыку там разную играли, и лампочки всякие разноцветные горели. Я помогала Джеральдин управиться с ее делами, и потом мы вместе, рука об руку, бежали на танцы… Как здорово было – на каждую девушку по пять парней, а мы были к тому же самыми красивыми! Никогда не приходилось долго ждать партнера… Вообще-то, я не особенно интересовалась парнями – а вот танцы меня действительно сводили с ума, иногда даже все так и застывали на месте, чтобы посмотреть, как я вальсирую… И партнеров я меняла, как перчатки… Ребята нас тогда толпой провожали до отеля, а затем кричали с улицы в окна – выходите, выходите! А потом и пели под окнами… Глупо-то как… Сестру чуть не уволили потом из отеля. По ночам мы лежали вместе и мечтали о будущем. Джеральдин не хватало немного романтики. Свою красоту она хотела использовать лишь с одной целью: укрепить хозяйство на ферме. Она остановилась на Дэне Рэйни. Он был постарше всех других парней, уже мужчина, и, знаешь, он не был особенно привлекателен – уши торчком, веснушки, подбородок какой-то слабоватый, но по-своему он был достаточно умен и такой молодчина – поднимал ведро с гвоздями, даже не поморщившись. В конце сезона он тогда приехал к нам и помогал собрать урожай пшеницы. Папа полюбил его с самого начала, и, хотя мать говорила, что Джеральдин еще совсем молоденькая, она смирилась, и дело закончилось свадьбой. А я… Я плакала по ночам, потому что танцы для меня кончились, и потому что я никогда уже не могла лечь с Джеральдин, как раньше, и поболтать с ней о том о сем. Когда Дэн Рэйни взял все в свои руки, все пошло как по маслу, все как-то стало другим. Он здорово управлялся с нашей землей, этот Дэн Рэйни, он создал и нам что-то вроде уюта, и даже стало веселее жить, наверное. Во дворе мы устраивали костер и сидели вокруг него, кроме зимы, конечно, и что-то действовало на меня, то ли жар костра, то ли еще что – у меня даже голова кружилась… Какие-то странные ощущения… Я вставала и вальсировала, сама с собой… В один из таких вечеров я танцевала как обычно и не заметила, как Дэн незаметно подкрался сзади и обхватил меня, как в танце, и мы станцевали тот вальс! Он все обратил в шутку. Но на самом деле он не шутил, он испытывал ко мне чувства… Где-то я и сама чувствовала это. Но он не признавался мне в этом, да и я никогда не спрашивала его о его чувствах… и никогда бы этого не произошло, если бы у Джеральдин не случился выкидыш. Он у нее случился весной. Она смертельно боялась змей, и надо же было такому случиться, когда она собирала яйца в курятнике, как раз и проползла какая-то змейка рядом… Не ядовитая, маленькая такая, что только яйца крадет… Джеральдин и скинула своего ребенка на четвертом месяце. Я даже не знаю, что случилось с ней после этого – ее характер испортился, она стала такой стервозной. Срывалась по пустякам. Дэну доставалось больше всего, в конце концов ему приходилось делать все, чтобы не попадаться ей на глаза, он даже спал в поле – завернется в одеяло и спит там… А я решила от греха подальше уехать в Йофри… Там я устроилась на работу в тот же отель, где до меня работала Джеральдин, на то же место… Танцплощадка осталась такой же, а я стала еще красивей, из-за меня даже дрались – один парень чуть не прибил другого просто за то, что тот захотел купить мне лимонада… Я бы не сказала, что мне было плохо, но со мной что-то творилось, и в отеле мне часто говорили: что ты делаешь, очнись – я все время что-то путала: то сахар насыплю в солонку, то ложки принесу, когда нужны ножи. За все лето я так и не съездила домой, а потом, когда пришло время, в такой же день, как сегодня, осенью, я поехала к родне. Я никого не предупреждала о том, что приеду… Не доезжая трех миль до дома, я сошла с экипажа и пошла пешком через поле. Пшеница была убрана, одни снопы стояли повсюду. Там, среди снопов скошенной пшеницы, я увидела Дэна Рэйни. Он не сказал ни слова, просто свалился на землю и плакал, как ребенок. Мне его стало так жалко, и потом… потом и началось…